Марина

Марину навязал нам Аристович. Он позвонил мне вечером и сказал:

— Послушай, старик. Тут из Питера приехала моя старая знакомая. Она одна, с ребенком. Надо помочь.
— Обязательно помоги, — сказал я, — нам же помогали.
— Не в том дело, — сказал Аристович, — я то с радостью. Она ищет квартиру поближе к океану — в твоём районе. Я то ведь в Квинсе1 .
— А где она сейчас живёт? — спросил я.
— У какой-то подруги, рядом с тобой. Ты бы повозил её вокруг. Может, чего и найдёте. Часа два-три, всего-то и делов.
— Ладно, — сказал я, — дай ей мой телефон.

В субботу она пришла к нам вместе с девочкой. Они обе нам понравились.
Марина рассказала о себе. По профессии она химик. Год тому назад разошлась с мужем. В России у неё осталась мама.
Малышка все время рисовала. Мы попили чаю, потом сели в машину и объездили несколько улиц в поисках квартиры. Но ничего путного не подворачивалось. Потом я отвёз их к марининой подруге. На следующий день они обе явились в два часа дня.

— Я куда-то засунула ваш телефон, — сказала Марина, — из-за этого и зашли.
— Ничего страшного, — сказала моя жена, — садитесь пообедайте с нами.
— Не знаю, что и делать, — сказала она, — я ужасно стесняю эту женщину, у которой мы живём. У неё есть молодой человек, и из-за нас он не может приходить.

На следующий день я поехал в еврейскую общину и попросил о помощи. Они куда-то позвонили и дали нам адрес лэндлорда. Его кантора находилась в Боро-Парке2, а сам лэндлорд напоминал маленького черного паучка. Из-под черной шапочки у него торчало много всякой растительности: волосы, усы, пейсы.
— Мне позвонили из еврейской общины, — сказал он, — я согласен сдать вашей приятельнице квартиру. Поезжайте, посмотрите апартмент. Но имейте в виду, — он поднял кверху палец, — я сдаю её вам аs is3. Мы поехали смотреть квартиру. Апартмент был на первом этаже. Супер с трудом открыл нам перекошенную дверь. Стены не красили лет 10. Из-под раковины тонкой струйкой подтекала вода. Унитаз издал хриплый лающий звук, как будто кто-то полоскал простуженное горло, но не пролил ни капли.
Мы поехали обратно к лэндлорду.
— Скажите, — спросила моя жена, — что значит аs is?
— Это значит, — сказал паучок, — что мы не будем красить ваш апартмент.
— Но там же не работает сантехника, — возмутилась моя жена.
— Сантехнику вам починит супер, — сказал лэндлорд.

В субботу мы перевезли Марину. Аристович рвался помочь, но он же был в Квинсе. Мы провозились целый день и усталые вернулись домой.
— Ну, всё, — сказала жена, — с этим покончено.

В воскресенье раздался звонок по телефону.
— Я звоню из автомата, — сообщила Марина, — я не знаю, что мне делать — супер ничего не починил. Мы же не можем без воды.

В понедельник, после работы, я поехал объясняться с супером.
— Я очень уважаю людей из России, — сказал супер. Они понимают, как тяжело мне приходится работать, чтобы обслужить весь дом. Я обязательно починю сантехнику в квартире вашей приятельницы, но у меня много заявок, и я один.
Я вышел на улицу. У стены дома, как обычно, на раскладных стульях сидело несколько пенсионеров. Пенсионеры — это люди, которые в силу своего социального положения и неограниченного запаса cвободного времени, знают всё и про всех. Я спросил, что надо сделать, чтобы заслужить уважение супера.
— Молодой человек, — сказал мне один мудрый старичок, — простое уважение у этого супера стоит сто долларов, глубокое уважение — сто пятьдесят.
Мы одолжили Марине сто долларов, и сантехника заработала. Однако то и дело что-то случалось или требовался срочный совет. Мы были все время на телефоне с Мариной или забегали к ней; слава богу, она жила рядом с нами.

Как-то раз она позвонила мне по телефону и сказала:
— Лендлорд хочет меня выселить, он прислал мне мой «мани-ордер» обратно.
— Ты послала ему не оригинал, а копию мани-ордера, — сказал я, прочитав письмо.
— Какая разница, — удивилась она, — это были две совершенно одинаковые бумажки.

Я подумал о том, что у американцев хорошо развито чувство юмора, но оно им полностью отказывает, когда речь идёт о деньгах. Такое уж это было грозное письмо.
— Кроме того, он пишет, что ты должна платить первого числа, а не пятого или десятого.
— А если у меня нет денег, — с вызовом сказала она.

Потом её обокрали. Вор забрался к ней через окно. Брать у неё было нечего; он забрал какие-то дешевые украшения. Мы заявили в полицию и составили вместе с полицейским протокол. Больше всех возмущался этой историей Аристович:
«Попадись этот подонок мне в руки, — кричал он по телефону, — я бы с ним разделался». Но Марина теперь боялась оставаться одна. Всё-таки это был первый этаж. Я купил в магазине решетку и установил её на окне. Тогда она немножко успокоилась.
Ей очень хотелось привести в порядок квартиру, но каждый раз что-то мешало. Как-то раз, зайдя к ней, я обнаружил на полу в «ливинг рум» целую кучу тюков и чемоданов — оставался свободным только узкий проход.
— Мне позвонил мой старый профессор из Ленинграда, — пояснила она, — друзья его друзей приехали в Америку. Но они еще не решили, где они будут жить и поехали в Калифорнию осмотреться. Он попросил разрешения оставить пока их вещи у меня, я не могла ему отказать.

Через два месяца она устроилась на работу. Её взяли в химическую лабораторию, которой руководил какой-то д-р Потман. С этим Потманом она прожужжала нам все уши. Она была поражена тем, что мы никогда не слышали его имени. Девочку она устроила в детский сад. Ей приходилось ездить на работу на двух «трейнах» и на работе все советовали ей купить машину. Не знаю, кто устроил ей эту покупку — это было огромный допотопный Бьюик. Он был не настолько стар, чтобы стать антикварной редкостью, но достаточно стар, чтобы навеки успокоиться на автомобильном кладбище. Тем не менее, он продолжал бегать, пыхтя и отдуваясь, по нью-йоркским дорогам. Марина заплатила за него пятьсот, и я считал, что в лучшем случае она заплатила в десять раз больше, чем он того стоил. Главной его особенностью было то, что он жрал бензин, как сумасшедший. Марина то и дело заливала топливо в его ненасытную глотку. Тем не менее, она очень гордилась своей новой покупкой. Когда она выезжала на своём Бьюике, то все остальные машины жались испуганно по сторонам.

С этим Бьюиком то и дело возникали проблемы.
— Послушай, — спросила она меня как-то, — ты не знаешь, почему мой Бьюик косо ездит?
— Что значит косо? — поинтересовался я.
— Ну, как бы я хочу, чтобы он ехал прямо, а он упирается и тянет направо.

Я проверил давление в передних колёсах её Бьюика: с правой стороны было 15 атмосфер, а с левой 40.
— А ты проверяешь давление в колёсах? — спросил я.
— Но ведь этот тип, который продал мне машину, — возмутилась она, — сказал мне, что он очень хорошо его надул.
— Он хорошо надул тебя, а не его, — сказал я.

Однажды она забыла Бьюик во втором ряду с работающим двигателем, и полиции пришлось хорошо потрудиться, чтобы оттянуть его в безопасное место.
Теперь надо было приложить большие усилия, чтобы вытащить его оттуда.

Марина ездила на своём Бьюике полгода, а потом позвонила мне вся в слезах:
— Украли, — сказала она, рыдая в трубку.
— Кого украли? — не понял я.
— Мой Бьюик!
Со мной началась истерика. Я просто плакал от смеха. Я не мог поверить в то, что нашелся идиот, который украл её Бьюик, когда кругом было навалом Мерседесов, Тойот и Ягуаров.

Теперь Марине нужно было покупать другую машину. Конечно, это было не женское дело. Мы уже давно пришли к выводу, что Марине нужна поддержка крепкой мужской руки. Ей надо было выйти замуж или, в крайнем случае, обзавестись «бой-френдом». Мы считали, что с этим не должно быть никаких проблем. Марина не была красавицей, но была очень мила. Мы стали составлять список возможных кандидатов, как вдруг этот вопрос разрешился сам собой.

У Марины появился знакомый, проявлявший к ней серьёзные знаки внимания. Ко всеобщему удивлению он оказался японцем. Марина познакомилась с ним на какой-то конференции. У них была одинаковая специальность.

Как-то раз она попросила разрешения зайти к нам вместе с ним. Мы пили чай и говорили по-английски. Господин Хоцимуши говорил очень мало. Откровенно говоря, он показался мне очень скучным. Он был даже скучнее, чем знаменитая японская церемония приготовления чая. Я недоумевал, о чём с ним Марина может говорить. Конечно, они могли вначале говорить на профессиональные темы. Потом, когда между ними разовьются отношения, можно будет обойтись и без разговоров.

Уходя, он начал кланяться у порога, а мы с женой кланялись в ответ. Минут пять мы кланялись, как заводные статуэтки, и я подумал, что если это немедленно не прекратится, я трахну его по башке словарём Брогауза и Эфрона. Тем не менее, я продолжал кланяться. Я возлагал на г. Хоцимуши большие надежды. Не знаю, как у них развивались отношения? Однако у меня стали закрадываться подозрения, когда она неожиданно позвонила и сообщила, что у неё испортился замок на входной двери. Это было кровное дело г. Хоцимуши. И было большим нахальством с его стороны перекладывать его на меня. Может быть, у них что-то разладилось?

Совершенно случайно я встретил его на платформе сабвея. Мы обсудили погоду, и вдруг он задал неожиданный вопрос:
— Скажите, г. Гранов, если вы идете в кино на восьмичасовой сеанс, когда вы приходите к кинотеатру?
— Ну, допустим, без четверти, — удивился я.
— Мы, японцы, очень точные люди, — сказал он. Так почему же Марина приходит в четверть девятого?
— Так вы спросите это у нее, — сказал я
— О, она вам всё объяснит, — сказал он, — тысяча слов. Как женщины могут так много говорить?
— Вы часто бываете у Марины? — осторожно спросил я
— Как же я могу там бывать, когда там живёт инвалид, — сказал он.
— Какой еще инвалид? — поразился я.
— Откуда я знаю, — сказал он и откланялся.

В субботу я отправился к Марине чинить замок. Тюки и баулы по-прежнему загромождали ливинг. Но теперь там еще стояла раскладушка. Видимо, это инвалид свил там себе уютное гнёздышко.
Малышка как всегда сидела за столом и рисовала что-то на листочке бумаги.
— Что это? — спросила она меня, протягивая листок.
Я посмотрел на рисунок. Какая-то фигура пролетала над холмистой грядой.
— По-моему, это ангел, летящий над холмами, — предположил я.
— А вот и нет, — сказала она, — это мама прыгает через мешки в нашем «ливинге».
— Марина, — спросил я, — у тебя живёт какой-то инвалид?
— Это сын Наташи, моей старой приятельницы из Ленинграда, — объяснила она, — он очень умный мальчик, но плохо ходит после полиомиелита. Наташа слышала, что в Америке хорошо относятся к инвалидам, даже ступеньку в автобусе опускают. Она прислала его осмотреться. Я ведь не могла ей отказать, как ты считаешь?

Как-то раз я позвонил ей на работу.
— Марины нет на месте, — сказал приятный мужской баритон, — а кто её спрашивает?
— Меня зовут Марк Гранов, — сказал я.
— Это доктор Потман, — сказал мой собеседник, — кстати, г. Гранов, я бы хотел поговорить с вами о Марине: у нас с ней проблемы!
— Вы хотите сказать, что она не справляется с работой?
— Не совсем так, — сказал он, — она может справиться с любой работой. Она очень талантлива, и у неё в голове куча идей.
— Так в чем же дело? — удивился я
— У нас в лаборатории есть план, — сказал д-р Потман, — Марина не вписывается в план. Она вообще очень плохо ориентируется во времени.
— Д-р Потман, — спросил я, — почему Вы говорите это мне.
— Мои сотрудники сказали мне, что она очень часто Вам звонит. Я полагал, что вы её папа, или родственник.
— Я не папа, — обиженно сказал я, — я просто знакомый.
— Вот до чего дошло, — сказал я жене, — меня уже считают Марининым папой (я был всего лишь на пять лет старше Марины).
— Может ты действительно её удочеришь, — ядовито сказала она.
Я позвонил Марине и спросил, почему она не вписывается в их планы?
— У них планы дурацкие, — сказала она.
— А деньги они тебе платят тоже дурацкие? — спросил я. — Кроме того, ты плохо ориентируешься во времени.
— Еще как ориентируюсь, — сказала она, — я, например, знаю, что у тебя скоро день рождения.

Эти даты она уже давно выпытала у нас. И мы это понимали: ей хотелось как-то выразить нам свою благодарность. У меня действительно через несколько дней был день рождения. Я ждал несколько близких друзей; все они жаждали познакомиться с Мариной. Но, к нашему удивлению, она не пришла.
На следующий день мы с женой сидели на кухне в халатах, и в этот момент раздался звонок в дверь. Я посмотрел в глазок: там никого не было.
— Кто-то ошибся дверью, — сказал я. И вдруг из-за двери раздался нестройный хор:
— Happy birthday to you4…
Я открыл дверь: они обе стояли здесь, одна с большим букетом, другая с маленьким… Мы оторопело смотрели на них. Марина смотрела на наши халаты…
— Что-нибудь случилось? — спросила она
— Нет, ничего, — сказал я, — просто мой день рождения был вчера.

Однажды вечером она позвонила мне и сообщила:
— Меня оштрафовали на 40 долларов.
— Боже мой, за что, Марина?
— Я бросила мусор в мусорный бачок на улице. Это был какой-то особый бачок. Туда можно было бросать только специальный мусор. А у меня был только обычный. Так что же мне теперь делать?

И вдруг я почувствовал, что с меня хватит. Я был просто не в состоянии разрешить все её проблемы. Ну, не вписывается она в их планы, не вписывается она в эту Америку.

Жена моя уехала в командировку. Я решил пригласить Марину в кино и на обратном пути поговорить с ней. Я вовсе не собирался с ней ссориться. Конечно, мы останемся друзьями. Но ей придется научиться самой решать свои проблемы. В конце концов, у меня самого этих проблем предостаточно.
И она не будет отрицать: я сделал много, очень много, чтобы помочь им устроиться на новом месте. Но больше я не смогу.
Я пригласил её в кино на девятичасовой сеанс. Само собой разумеется, она опоздала. Я оставил билет на контроле и пошел в зал. Она нашла меня в темноте и шепотом извинилась: малышка не хотела засыпать.
Когда кино кончилось, мы пошли домой пешком, и я собирался с духом, чтобы начать этот разговор. И вдруг я понял, что не могу ей этого сказать. Не могу и всё — хоть ты тут тресни. Тем более, что она так доверчиво взяла меня под руку и как всегда без умолку болтала. Я шел рядом и мучился.
Наконец я принял твёрдое решение, и мне сразу стало легче. Я решил поехать в воскресенье в Квинс и набить Аристовичу морду.