От британцев этого не ждешь… «Английский лорд свободой горд», — учит нас юноша Полежаев. Но, во-первых, не все британцы лорды (точнее было бы даже сказать: меньшинство), а во-вторых и в главных, свобода имеет свою оборотную сторону, часто весьма неприглядную. Конечно, в пользу британских свобод многое можно сказать. Например, что свободу на островах никогда не смешивали с равенством (как во Франции), оттого и деспотии, считай, не было, только при Кромвеле, в течение какого-то десятилетия. Замечательна и свобода в академическом мире. Докторская степень (PhD) не требуется, чтобы преподавать в университете; у Фарадея и Дарвина и высшего образования не было, не то что степени. В экономическом отношении — всегда существовала свобода отношений между нанимаемым и нанимателем; она и по сей день больше, чем на континенте... Ну, и так далее; всего не перечислишь.
А оборотная сторона — та, что хамства больше. Во всех его проявлениях. В начале XIX века словарь английского крестьянина в некоторых районах состоял из 600 слов, по большей части упоительно коротких и неплохо рифмующихся: brick-stick, luck-fuck. В середине и второй половине XX века вскрылось знаменитое футбольное хулиганство. Английская чернь, вероятно, и сегодня — первая в Западной Европе (с той поправкой, что расизм и ксенофобия никогда не достигали здесь «мировых стандартов», зарегистрированных в Германии). Вот она-то, чернь, и обнаружила себя недавно еще одним фокусом. Британские оболтусы повадились шалить в Праге.
Как это происходит? Очень просто. Билеты в Прагу достигли анекдотической отметки: 18 фунтов, а ночь в гостинице может стоить всего пять фунтов. Вот и выходит, что из Манчестера гораздо дешевле ехать развлекаться в Прагу, чем в Лондон, где и на жилье, и на рестораны — цена не чешская.
Едут молодые холостяки, самцы (stags), едут на выходные, и — большими компаниями. Развлечения у них понятные: пивные (чешское пиво не уступает немецкому и бельгийскому), стриптиз, публичные дома. Всё — по очень доступным ценам. Не нужно быть представителем среднего класса. Едет трудовой британский пролетариат, который, к тому же, и подраться любит. Бьют чаще местных, но и друг дружку не забывают — идут стенка на стенку. По данным полиции, примерно четверть субботних и воскресных драк в Праге в последнее время — с британским знаком качества.
Местные, конечно, борются. На иных трактирах вывешено: Stop guys! No stag parties or soccer groups. Thank you. То есть еще и футбольных болельщиков не поощряют; потому что потребность у них та же: побузить.
Хозяева заведений жалуются, что британские молодчики горазды крушить мебель, любят швырять еду в кондиционеры, орать и сквернословить. Других клиентов они, случается, не только отпугивают, но и прямо не пускают, блокируя двери. Спасает обыкновенно только то, что в пивных самцы гуляют не слишком поздно: поздние часы посвящены развлечениям еще более терпким.
О масштабах нашествия свидетельствует тот факт, что чуть ли не половина мест в чартерных рейсах в Прагу занята в последние недели этой «золотой» молодежью.
Не все пивные защищаются о нежелательного нашествия объявлениями. Некоторые держатели предпочитают нанимать охранников. Иные — склонны преуменьшить размах бедствия: утверждают, что большинство британцев ведет себя пристойно. Что ж, должно быть, настоящие художники к ним еще не заглядывали. Еще говорят, что рынок есть рынок; что продается — имеет спрос, и клиенту нет смысла отказывать, каков бы он ни был.
В британском посольстве в Праге мне прямо не подтвердили собранные мною рассказы о дебошах, но и не опровергли их. Даже, пожалуй, подтвердили их косвенно. «Работы у нас в последнее время сильно прибавилось», — таков был дипломатичный ответ второго секретаря.
Чехи, как мы видели, относятся к происходящему неоднозначно. После прошлогоднего катастрофического наводнения общее число туристов упало в столице на 20%. Не все гости из Туманного Альбиона — хулиганы; терять нормальных — не хочется, поэтому критика в адрес шалунов звучит сдержанно. (Между прочим, британцы — третьи по численности приезжие иностранцы в Праге; их бывает здесь около 300 тысяч в год. Первыми в списке идут немцы, на втором месте — поляки.) А иные из чешских бизнесменов и политиков даже хвалят подданных ее величества Елизаветы II. Представитель пражской полиции Даниэль Колар договорился до того, что «пьяные британцы обыкновенно всё же лучше трезвых немцев».
Тут, мы опасаемся, работает историческая память и давние счеты. Отношения с немцами всегда были у чехов напряженными. Ни один из славянских народов не находился с ними в более тесном соприкосновении в течение столетий. В Праге издавна, еще при Яне Гусе, существовал немецкий университет. Когда Чехия входила в состав империи Габсбургов (первым титулом которых, между прочим, был титул чешского короля), немецкий язык вообще преобладал в Праге — если не количественно, по числу носителей, то уж во всяком случае качественно: качество жизни германоязычной части населения было ощутимо выше. В своей собственной столице, правда, построенной в основном австрийцами и немцами, чехи чувствовали себя людьми второго сорта. Независимость они обрели поздно, в 1918 году, в союзе со Словакией.
Если бы эти молодые британцы могли интересоваться культурой и историей или хотя бы наслаждаться красотами архитектуры, Прага открылась бы им не той стороной, которую они знают. Это один из красивейших барочных городов центральной Европы. Влтава, конечно, много уступает величавостью Дунаю или Неве в ее устье: она мелка и порожиста, но всё же хороша и очень украшает город.
Даже в советское время, хоть Чехия и не была заграницей, Прага оставалась оазисом Запада на славянском востоке. Мне посчастливилось быть там мальчишкой, в 1966-м. Никогда не забуду воздуха Градчан и Малой страны, собора святого Вита, Вацлавской площади, — вообще гармонии, стройности и дивного достоинства этого города, а еще — поразительной даже в ту пору внутренней раскрепощенности пражан...
О культурном значении Праги говорить нечего. То есть как раз стоит сказать. Многие ли помнят, что Рильке родился в Праге? Про Гашека и Кафку (самими пражанами не почитаемого) мы, конечно, не забыли. Милан Кундера учился и преподавал в Праге. А музыка? Она значила и значит здесь еще больше, чем литература. Здесь жили и творили Сметана, Дворжак, Новак, Мартину. С наукой, что и говорить, не густо, но и не пусто: в Праге преподавал и работал над общей теорией относительности Альберт Эйнштейн. В ней, странно вымолвить, побывал Декарт: вошел в этот город со шпагой в руках, в составе оккупационной баварской армии, и хоть не в Праге он произнес свое cogito ergo sum, а всё же вскоре после Праги, на зимних квартирах, еще солдатом.
История не обошла Прагу стороной. Главная, может быть, и уж несомненно самая героическая страница ее связана с тем, что здесь, на сто лет раньше Лютера, была предпринята попытка реформации церкви (правда, густо замешанная на национальной идее и борьбе с немецким засильем). В Констанце сожгли не одного Яна Гуса, а еще и другого ученого, Иеронима Пражского. Против таборитов потребовались крестовые походы (кстати, бытующее в России мнение, что последователи Гуса взяли свое имя от слова табор, ошибочно; оно — от горы Фавор, от Преображения, хотя табориты и тянули христианство в сторону ветхозаветную).
Особое место принадлежит в Праге еврейской истории. Еврейская община здесь существовала издавна, тутошнее еврейское кладбище — старейшее на континенте; оно уцелело даже при нацистах. При австрийцах евреи принадлежали к образованной и состоятельной прослойке пражан. Это были музыканты, врачи, купцы, ремесленники. Говорили они по-немецки, чехи идентифицировали их с немцами, и в годы нацизма пражским евреям досталось вдвойне: как евреям (от немцев) и как немцам (от чехов).
И еще: Прага — родина Голема, которого, говорят, в XVI веке смастерил и пустил гулять по улицам (и по страницам книг) раввин Йехуда-Лива бен Бецалель. То есть, конечно, Голем и раньше появлялся в литературе (начиная с Библии, псалом 139:16), но самой живучей и плодотворной оказалась именно пражская легенда. Именно она вдохновила австрийца Густава Мейринка на дивный роман под этим названием. «Голем» Мейринка существует по-русски в чудовищном израильском переводе 1981 года (с предисловием Давида Дара), но и в нем можно уловить и почувствовать навсегда утраченную атмосферу старой немецкой Праги.
Добавить комментарий