Играет Оксана Яблонская

В Нью-Йорке с огромным успехом прошел концерт Оксаны Яблонской — пианистки, высоко ценимой любителями музыки в США, в России и еще в сорока странах мира.

Оксана Яблонская

По окончании Московской Консерватории Яблонская сразу заявила о себе как музыкант самобытный, обладающий сильной яркой индивидуальностью. Она никогда не была «начинающей» пианисткой, а сразу покорила слушателей высоким профессионализмом, безошибочным чувством стиля, проникновением в замысел композитора и оригинальной — «своей» — трактовкой каждого произведения. Но, увы, как и многие великолепные советские музыканты, она оказалась «невыездной», запертой в пространстве, обнесенном непроницаемым «железным занавесом».

В 1977 году она эмигрировала в Соединенные Штаты, и всего через несколько месяцев в Нью-Йорке, в Carnegie Hall, дала свой первый сольный концерт. Нью-Йорк Таймс написала, что Яблонская «...была в СССР тщательно охраняемым секретом» и теперь «...Запад может наслаждаться искусством этой грандиозной пианистки».

Так получилось, что несколько лет я не слушала Оксану Яблонскую. Она не выступала в Нью-Йорке, разъезжая по свету с концертами и, будучи педагогом Julliard School, давала Master Classes в консерваториях и музыкальных школах по всему миру. Тем радостнее и удивительнее было мне вновь услышать ее игру. Она начала исполнением Шестой сонаты замечательного композитора Моисея Вайнберга.

Мне посчастливилось знать Метока (Моисея) Вайнберга с 1942 года. В эвакуации, в Ташкенте я училась в одном классе с младшей дочерью Михоэлса Ниной, а ее сестра Талочка была женой Метока. Ему было 22 года. Высокий, худощавый, с копной темно-рыжих вьющихся волос. Как и все рыжие, он был белокожим, и лицо его, всегда улыбающееся, как бы излучало свет. Приветливый, дружественный, не по-нашему, не по-советски (он был из Польши) уважительный. У него уже тогда была репутация интересного композитора. В Москве он сразу был признан и занял место в кругу своих великих современников. И вдруг — погибает (теперь все знают: был убит) Михоэлс и вслед за этим арестовывают Моисея Вайнберга — «агента» Джойнта и разнообразных вражеских разведок. Я не понимала, как этот мягкий, застенчивый человек мог выжить в советской тюрьме. Но он выжил и даже дожил до 77-ми лет.

Я никогда не слушала Шестую сонату, не знала, о чем она... Оксана Яблонская играла ее с напряженным безысходным трагизмом, еще более разрывавшим душу от контраста с проникновенным светлым мелодизмом, насыщенным восторгом перед жизнью, остановленной жестокими темными силами. Мне показалось, что композитор написал о себе, как его увечили, кромсали, уничтожали... Потом мне сказали, что соната посвящена Варшавскому гетто. Ошибки не было: нацистское гетто, советский застенок... Какая разница?

Оксана Яблонская изменилась за эти годы. Посетители ее концертов помнят, как она выходила — величественная красавица, и рояль звучал под ее руками мощно, победоносно. А отчего бы и нет? Разве она не была победительницей? Приехав в Америку, не имея за спиной ни менеджментов, ни агентов, ни известного за пределами СССР имени, она сама, благодаря только своему огромному таланту и высочайшему профессионализму, завоевала мировой звездный статус. Сегодня она тоже красива, но это красота зрелости, умудренности. Никакой аффектации, ничего внешнего, никакой демонстрации своего изощренного пианизма. Игра ее, не утратив бурной страстности, пленяет строгостью, глубиной, вдумчивостью. Пианистка как бы вслушивается в извлекаемые ею звуки, ища сокрытый в них смысл.

Все, что прозвучало в концерте: Вторая соната Бетховена, Вариации Рахманинова на тему Корелли, Мелодия Глюка, — все было сыграно великолепно. Смешно даже произносить слово «техника», говоря о таком мастере, как Яблонская, но и не сказать нельзя, потому что виртуозность, сила, экспрессия — все подчинено творению: наполненной мыслью и эмоциями музыке.

Программа завершилась исполнением пяти этюдов Скрябина. Последний — № 12 — почему-то получил название «революционный». Айседора Дункан танцевала под эту музыку нечто патетическое, прославлявшее революцию, завершая танец пробежкой с красным знаменем. У Яблонской этюд прозвучал трагически, даже страшно. Может быть, эти яростные, бросающиеся один на другой аккорды, и есть революция, но за ними как бы проступает человеческое лицо, искаженное ужасом.

Публика не отпускала артистку, и она щедро играла на «бис», продлевая восторг этого вечера, счастье слышать дивную музыку...