Всякому, кто читал в детстве "Трех мушкетеров" или смотрел одну из многочисленных экранизаций, памятен пылкий роман между Анной Австрийской и блистательным герцогом Бэкингемом, которым чинил всяческие козни коварный Ришелье. Но мало кому известно, что был и другой, увы, несостоявшийся роман - между королевой и кардиналом...
ГЛАВА I. Сцена и декорации. - Расстановка сил.
На рубеже XVI-XVII веков Франции удивительно повезло: после трех бездарных царствований последних венценосцев из династии Валуа во главе государства дважды - с перерывом в неполных полтора десятилетия - оказывались люди подлинно великие. Первым из этих титанов был король Генрих IV Наваррский, основатель династии Бурбонов, чьей правой рукой являлся многоопытный, умный, прозорливый, но - увы! - слабовольный первый министр Максимильен де Бетюн, барон де Рони, герцог де Сюлли. Вторым - кардинал Жан Арман дю Плесси, маркиз де Шилу, герцог де Ришелье, государственный министр в царствование Людовика XIII, умного и благородного, но, увы, бесхарактерного и слабовольного сына Генриха IV.
Оба - великий король и великий кардинал - стремились к одной цели: величию Франции. Правда, определил это величие Генрих IV, пороху понюхавший немало и нравом отнюдь не пацифист, словами, казалось бы, не имевшими ни малейшего отношения к военному или политическому могуществу: "Я хочу, чтобы у каждого француза каждый день была курица в супе". И этот курьезный девиз царствования действительно привел к процветанию страны. Жаль только, сраженному двумя ударами кинжала на улице Медников королю увидеть этого не пришлось...
О событиях того времени написано очень много. И сами персонажи исторической драмы в большинстве своем оставили если даже не полноценные мемуары, как сам Ришелье или упомянутый выше де Сюлли, то уж по крайней мере обширное эпистолярное наследие. Чего стоят хотя бы "Занимательные истории" великолепного бытописателя собственной жизни и всей эпохи Гидеона Таллемана де Рео, послужившие источником вдохновения для многих французских исторических романистов, в том числе и Александра Дюма-отца. И на разнообразные документы та эпоха была щедра. Так что ни историкам, ни литераторам на недостаток материалов сетовать не приходится. И все-таки некоторые эпизоды остаются вне поля зрения: мемуаристы по вполне понятным резонам предпочитают обходить молчанием свои промахи и неудачи, а порою даже тактично замалчивать чужие; ученые, как правило, обращают мало внимания на мелочи, от которых нимало не зависит ход исторического процесса; писатели отнюдь не всеведущи, а иной раз живой и сам по себе интересный исторический анекдот ну никак не вписывается в уже сложившуюся концепцию книги. Вот и ту историю, о которой пойдет у нас речь, при всем желании не представишь на страницах "Трех мушкетеров": автору нужны были совсем другой кардинал и совсем другая Анна Австрийская; о Мириам же он и вовсе не упомянул, хотя именно эта особа сыграла в несложившемся романе всесильного первого министра и молодой скучающей королевы решающую роль.
Но - по порядку.
ГЛАВА II. Портрет кардинала. - От любви не зарекаются.
К началу нашей истории Ришелье едва исполнилось сорок - пик зрелости и для государственного деятеля, и для мужчины, даже если учесть, что в те времена люди взрослели гораздо раньше, а жили, как правило, меньше, чем сейчас. Время не надежд, но свершений, достойных кардинала и главного государственного министра Франции.
Алое кардинальское облачение оттеняло бледность узкого лица, обрамленного черной, ниспадающей густыми локонами шевелюрой. Высокий, мощный лоб; чуть приподнятые, словно в непрестанном удивлении, брови; длинный, с горбинкой, тонкий нос; волевой рот. Удлиненность овала лица усиливали лихо, по-солдатски закрученные вверх усы и заостренная бородка-эспаньолка. Пронзительный, всепроникающий взгляд больших серых глаз придавал лицу Ришелье суровое и, как отмечали современники, вместе с тем приветливое выражение. Чаще всего в этом взгляде читались ясность и спокойствие уверенного в себе человека. Глаза его вообще обладали некоей завораживающей силой, особенно действующей на женщин. Он знал это и временами не отказывал себе в удовольствии проявить свою власть над ними. Власть, которую в полной мере испытала на себе даже королева-мать, Мария Медичи, благодаря чьему расположению и вознесся он на нынешние высоты.
Путь к ним был дорогой не торной, но горной - через вершины, пропасти, перевалы. Позади - учеба в Наваррском колледже и академии Плювинеля, кафедра епископа Люсонского и членство в Королевском совете, министерский портфель и многолетняя опала... Позади - взлеты и падения, успехи и поражения, мгновения славы и долгие периоды забвения. Позади - унизительные заискивания перед ничтожествами и, наконец, безденежье. Словом, все, на что потрачено столько сил, на что ушли лучшие годы. Теперь начиналась новая, куда более короткая, но и куда более важная полоса жизни. И продлится она (правда, герой наш знать этого не может) по политическим меркам долго - целых восемнадцать лет.
С отроческих лет Ришелье уяснил, что жизненным его предназначением является служение Франции на политическом поприще. А для того, чтобы преуспеть в этом намерении, требовались соответствующие свойства натуры. Во-первых, пламенные честолюбие и властолюбие - и того, и другого ему было не занимать. Собственно, ничего худого в том нет - лишенному этих черт человеку политиком не стать никогда; важно лишь, чтобы честолюбие не стало всепожирающим, а властолюбие всесожигающим - тогда они способны лишь разрушать. Увы, этим дело не ограничивается: бытует убеждение, будто политик должен руководствоваться лишь рациональными соображениями, трезвым расчетом, изгнав из души все привязанности, любви и нелюбви. Опыт многих великих - от Перикла до Черчилля - доказывает ложность вышеназванного тезиса. Но Ришелье уверовал, уверовал исто, со младых ногтей, и всю жизнь последовательно применял этот принцип в жизни.
Он никогда и никого не любил, ни с кем не заводил дружбы - окружающие делились для него на политических союзников и противников, которые в любой момент могли легко поменяться местами, а также на исполнителей его воли. Он легко отрекался от недавних сотоварищей и мирился с врагами, причем не в силу беспринципности, а ради следования основополагающему принципу. Разумеется, героя нашего это вовсе не красит, но он был таким, каким был.
Но, как известно, правила исключениями крепки. Многие биографы сходятся на том, что самый верный из сподвижников Ришелье, его духовник, правая рука и надежнейшая из опор, отец Жозеф дю Трамбле, прозванный за свое неявное влияние "серым кардиналом", все-таки был не только союзником, но и другом первого министра. А однажды (случилось это на исходе 1624 года) герцог к великому собственному удивлению осознал, что в его сердце возникла из ниоткуда пылкая страсть, не имеющая никакой политической подоплеки: любовь к жене Людовика XIII - красавице Анне Австрийской, чьим духовиком он стал с первого же дня пребывания испанской принцессы на французской земле.
ГЛАВА III. Портрет королевы. - Тоска по любви.
Предоставим слово одному из первых биографов Ришелье, аббату де Пюру: "Анне Австрийская находилась тогда в расцвете красоты. Отливавшие изумрудом глаза были полны нежности и в то же время величия. Маленький ярко-алый рот не портила даже нижняя губа, чуть выпяченная, как у всех отпрысков австрийского королевского дома Габсбургов, - она была прелестна, когда улыбалась, но умела выразить и глубокое пренебрежение. Кожа ее славилась нежной бархатистой мягкостью, руки и плечи поражали красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих стихах. Наконец, волосы ее, белокурые в юности и принявшие постепенно каштановый оттенок, завитые и слегка припудренные, очаровательно обрамляли ее лицо, которому самый строгий критик мог пожелать разве только несколько менее яркой окраски, а самый требовательный скульптор - больше тонкости в линии носа. У нее была походка богини".
При дворе уже давно поговаривали о неладах в королевском семействе. Поначалу юный супруг (напомню, в 1615 году, когда был заключен брак, обоим венценосцам было по четырнадцать лет) боготворил молодую жену. Однако юношеский пыл быстро иссяк, и король вскоре отдалился от Анны, предпочитая общество лошадей, охотничьих собак и ловчих птиц. Он целыми днями пропадал на охоте или забавлялся стрельбой по птицам в аллеях Тюильри, причем как-то раз даже умудрился угодить свинцом в пышную прическу прогуливавшейся в парке Анны, за чем последовали очередная ссора. Впрочем, давала пищу для сплетен и сама королева, относившаяся к Людовику XIII с явным пренебрежением. У нее были свое общество и свои забавы. Не было только одного - любви.
Фрейлины и статс-дамы, по опыту зная, чем излечивается дамская меланхолия, нашептывали: вокруг столько кавалеров, которые готовы охотиться не только на кабанов и оленей! И первый из них - кардинал Ришелье (трудно сказать, инспирировал ли господин главный государственный министр эти шепотки, или же, как это часто бывает, со стороны виделось ему самому еще неясное). Воспитанная при испанском дворе, куда менее куртуазном и более ханжеском, чем французский, Анна, разумеется и помыслить не могла, чтобы снизойти к кому-либо из придворных. Однако Ришелье - хоть и не помазанник Божий, но в каком-то смысле даже больше, чем король: она прекрасно понимала, что подлинные величие и власть обитают не в Лувре, а в Пале-Кардинале. И, как вспоминала ее доверенная фрейлина Эстефания, однажды Анна кокетливо заметила: "Какая там любовь! Кардинал сух, желчен и, вероятно, вообще не умеет веселиться. Ей-богу, если эта живая мумия станцует сарабанду, я буду готова на многое..."
И что же? Едва повеяло надеждой Ришелье сбросил сутану и сплясал. Да как! Двор ахнул. Разумеется, на страницах "Трех мушкетеров" этому эпизоду места не нашлось, между тем он свидетельствует, сколь глубокой была охватившая кардинала страсть, ибо сей факт совершенно выпадает из его предыдущего и последующего поведения. Согласитесь, непохоже такое на человека, писавшего: "Надо признать, что, коль скоро мир погубила именно женщина, ничто не может нанести государствам большего вреда, чем женский пол, который, прочно утвердившись при тех, кто ими правит, чаще всего заставляет государственных мужей поступать так, как этому полу заблагорассудится, а это значит - поступать плохо". Рискуя карьерой, всегда сверхосторожный и предусмотрительный Ришелье даже написал королеве, в самых пылких и неосторожных выражениях излив на бумаге свои чувства. И та, истосковавшаяся по любви, по сути любви еще не знавшая, не устояла.
Увы, дело ограничилось лишь несколькими тайными свиданиями. И всякий раз по их окончании преданная Эстефания заставала повелительницу в слезах, теряясь в догадках о вызвавшей их причине. На расспросы Анна отвечала: "Не знаю... Стоит ему приблизиться - и я уже плачу. Он умеет говорить и уговаривать. Он вовсе не сухарь, но... Не знаю, я просто не могу. Не могу!" В конце концов кардинал устал и охладел, вместо пылкой красавицы обнаружив в королеве беспричинную плаксу. Погасла, так по-настоящему и не загоревшись, королева.
А вскоре, 11 мая 1625 года, в Нотр-Дам де Пари состоялось заочное венчание сестры Людовика XIII, Генриетты Французской с Карлом I Стюартом. Чтобы сопроводить юную королеву на новую родину, в Париж прибыл специальный представитель английского короля - блистательный Джордж Вильерс, герцог Бэкингем. И началась иная история, подробности которой вы можете без труда почерпнуть хоть в исторических хрониках, хоть в тех же "Трех мушкетерах".
ГЛАВА IV. Две хвори. - Портрет Мириам.
От предков Анна Австрийская унаследовала не только знаменитую "габсбургскую губу", представлявшую собой лишь потомственную портретную черту, если верить современникам, нимало ее не портившую, но достаточно серьезную болезнь - в те времена представлявшуюся непонятной, хотя и аристократичной (слово "аллергия" еще не было тогда в ходу).
Если помните, в романе Дюма наперсницей королевы была кастелянша госпожа Бонасье - фигура, казалось бы, для подобной роли отнюдь не подходящая. Но только на первый взгляд. Дело в том, что прикосновение к телу даже тонкой льняной ткани вызывало у королевы столь сильное нервное раздражение, что она падала в обморок. Она могла носить лишь белье из тончайшего полупрозрачного батиста. Много позже кардинал и первый министр Джулио Мазарини, преемник и бледная тень Ришелье, преуспевший однако там, где предшественник потерпел столь жестокое поражение, шутил: "В аду, дорогая, вместо раскаленных сковород вам просто застелют постель полотняными простынями". Не зря говорят, что прототипом героини андерсеновской "Принцессы на горошине" послужила именно Анна Австрийская. Не выносила она и запаха многих цветов - особенно роз. Именно в силу аллергии она физически не могла терпеть рядом с собой мужа, чей костюм нередко благоухал псиной - по тем временам запах для увлекающегося охотой мужчины вполне обычный.
Не отличался крепким здоровьем и кардинал. С юных лет его преследовала загадочная хворь, проявлявшаяся в воспалении суставов, головных болях и слабости, на недели, а порою и месяцы приковывавшей Ришелье к постели. Все старания ученых медиков оказывались тщетными. Облегчали страдания лишь тишина, полутьма, прохладная повязка на лбу и некая терапия, о которой стоит сказать особо.
Единственными живыми существами, разделявшими короткие часы досуга Ришелье и искренне к нему привязанными, были населявшие Пале-Кардиналь многочисленные кошки. История даже сохранила некоторые имена: пушистую белую любимицу звали Мириам, английского серого кота - Фенимором, черного без единой белой шерстинки - Люцифером, дымчатую парочку - Пирамом и Тисбой, трехцветную кошку - Газетт... А еще были Сумиз, Серполетта, Рюбис, присланная в подарок из Польши Лодоиска... "Кто знает, - пишет современный историк П.П.Черкасов, - быть может, кардинал, не чуждый мистики, прослышал, что кошки заряжают человека какой-то неведомой (космической или биологической, как сказали бы мы сейчас) энергией, в которой он так нуждался для поддержания сил. Во всяком случае, Ришелье относился к своим кошкам с редкой привязанностью и даже любовью, которой он не удостаивал никого из людей".
Так-то оно так, однако кошки отличаются и еще одной удивительной способностью. Любя человека, с которым их связала судьба, они способны облегчать ему течение многих болезней, что могут засвидетельствовать нынешние специалисты, посвятившие себя изучению кошачьего племени. Зафиксирован, например, случай, когда кошка буквально выходила пребывавшую на грани инфаркта хозяйку, после чего сама умерла от разрыва сердца.
Так вот, только кошки способны были утишить физические страдания Ришелье. И особенно Мириам. Однако лечение это влекло за собой неизбежное побочное следствие - вездесущую кошачью шерсть, особо неодолимую в не знавший еще пылесосов век. Именно эта шерсть и вызывала у Анны Австрийской острую аллергическую реакцию...
Аллергия победила нарождавшуюся любовь и не позволила взаимному влечению королевы и кардинала вылиться в роман, способный не радикально, может быть, но все-таки поменять ход истории.
Добавить комментарий