В данном случае, “отец” — это Мартин Борман, глава нацистской партийной канцелярии и личный секретарь фюрера, ставший к концу войны второй по величине политической фигурой после Гитлера.
“Дитя” — это тоже Мартин Борман, Борман-младший, 74-летний сынок печально известного папаши, проживающий ныне в Германии. И он же — крестный сын Адольфа Гитлера.
В этом качестве, крестного сына, прийти к правильной оценке роли его собственного отца, верой и правдой служившего фюреру, было отнюдь не легким испытанием. И испытанием долгим — продолжавшимся почти всю его жизнь. Сначала Мартин Борман-младший, сын человека, которого Гитлер называл “самым идейным членом партии”, начисто отрицал свое прошлое, словно ничего этого не было; сегодня он тратит почти все свое время на разъезды по Германии, выступая с разъяснениями безмерного зла, которое принесли его стране и всему миру нацизм и Третий рейх.
Что помнит Мартин о своих детских годах? Он помнит, как Гитлер представил его Муссолини в качестве своего крестника в 1938-м, когда дуче прибыл на Мюнхенскую конференцию. “Естественно, что это навсегда отпечаталось в моей памяти” — сказал он в последнем из своих крайне редких интервью — данных корреспонденту журнала “Джерузалем рипорт” в южно-германском городе Ингольштадт, после выступления перед тамошней молодежью.
Он помнит кое-что еще. Например, Рождество 1939-го, когда Гитлер гостил у Борманов на их вилле в Оберзальцбургских горах, в Берхтесгадене; там по соседству находилось знаменитое “Волчье логово” — дом-замок фюрера. “Мой крестный, — вспоминает Борман, — подарил мне тогда коробку с игрушечными солдатиками и модель зенитного орудия”. Он помнит, что Гитлера приветствовали и его братья с сестрами, но визит этот был краткий — минут через десять фюрер ушел.
Отец? Борману-младшему он запомнился как “человек строгий, но любящий”. “Он обычно уходил рано утром, а возвращался поздно вечером. Но выходные дни он целиком посвящал семье, и мы, дети, никогда и ни в чем не могли упрекнуть его, как отца. Он старался дать нам все, что необходимо детям”.
Имя Бормана-старшего звучит сегодня так же зловеще, как оно звучало шестьдесят лет назад. Его называли “серым кардиналом” Гитлера: он стал тенью фюрера с их первой встречи в 1926-м и оставался невидимым, но все более могущественным вплоть до конца войны. Он не любил фотографироваться, и хороших фотографий “самого идейного партайгеноссе” не существует. Свою карьеру он начал в 24 года, получив в марте 1924-го годичный тюремный срок: он был замешан (совместно с Рудольфом Гёссом, будущим комендантом Освенцима) в убийстве Вальтера Кадова, выдавшего французским оккупационным властям Рура Лео Шлагетера, организатора нескольких диверсий. (Этот Шлагетер был впоследствии причислен к нацистским “мученикам”, наряду с Хорстом Весселем).
В 1928-м Гитлер сделал Бормана членом главного командования СА (штурмовых отрядов); в 1933-м он стал главой канцелярии Рудольфа Гесса, заместителя фюрера (жена Гесса Ильзе была крестной матерью Бормана-младшего) и его правой рукой. Одновременно он был возведен в ранг рейхслейтера — что-то вроде члена политбюро. А в мае 1941-го, после знаменитого полета Гесса в Англию, он становится неким подобием “генсека” — всесильным главой партийного аппарата.
Борман стоял во главе партийного законодательства, в его руках были назначения на высшие посты, без него не решались вопросы внутренней безопасности, и это он составлял распорядок дня фюрера. От него целиком зависел доступ к Гитлеру, и минуть его не могли даже такие матерые зубры, как Геринг, Гиммлер и Геббельс.
Он был тем, что на нашем славном жаргоне сравнительно недавнего прошлого именовалось “несгибаемым большевиком”, — в данном случае, несгибаемым нацистом, блюдущим первозданную “чистоту” партийной идеологии. В этом качестве он всецело поддерживал преследование и истребление евреев и славян, и многое сделал для расширения рабского труда в концлагерях.
Гитлер был свидетелем на свадьбе Борманов в 1929-м (его жена Герда, мать Бормана-младшего, была идейной нацисткой, дочерью Вальтера Буха — высшего партийного судьи). Борман, в свою очередь, вместе с Геббельсом, в апреле 1945-го, был свидетелем на мрачной свадебной церемонии Гитлера и Евы Браун, накануне их самоубийства.
“В те времена я, разумеется, гордился отцом, — говорит Борман-сын. — Еще бы! Он был так близок к фюреру. Я помню, как Гитлер однажды заметил: “Если я говорю что-нибудь Борману, ему требуется пять минут, чтобы все понять, а потом исполнить наилучшим образом; в то же время другим требуется на это более двух часов, после чего они делают все как раз наоборот”.
Во время войны Мартин пребывал в специальной школе-интернате для детей нацистской верхушки и почти не видел отца. “В тех редких случаях, когда мы виделись, он никогда не говорил о своей работе, а я ни о чем не спрашивал — у меня было много своих дел: школьные занятия, спорт, политвоспитание в соответствии с “Майн кампф”. Мы, школьники, никогда не спрашивали о том, что происходит в Рейхе и на фронтах, а правдивая информация была недоступна. Только официальные сообщения, изготовленные министерством пропаганды, обо всем остальном — гробовое молчание. Лишь после войны я узнал всю правду”.
По словам Бормана-младшего, и о Холокосте он узнал из газет после войны. “Мы понятия не имели о том, что евреев истребляли. Мы знали, что идеи враждебности к евреям исходили от Гитлера, и мы, естественно, безоговорочно принимали их. Это же была главная мысль “Майн кампф”, что евреи — несчастье нашей родины”.
В апреле 1945-го Берхтесгаден подвергся бомбардировке, и мадам Борман с детьми перебралась в южный Тироль, где они жили под вымышленными именами. Что же касается Мартина, то упомянутая школа-интернат прикрылась, он бежал в Австрию и прибился к крестьянской католической семье. “Я назвался Мартином Бергманом из Мюнхена и дал фальшивый адрес — дом этот был разбомблен”.
“Для меня, пятнадцатилетнего, — продолжает Мартин, — и для многих других моих однолеток, выросших под влиянием нацистской идеологии, конец войны был подлинной катастрофой. И последующие несколько недель были особенно тяжелыми, поскольку все мы впервые столкнулись с ужасной правдой — с фотографиями и показаниями бывших узников концлагерей”.
Борман-старший исчез вскоре после самоубийства Гитлера, был судим заочно Нюрнбергским трибуналом, признан виновным в преступлениях против человечества и 1 октября 1946 года приговорен к смертной казни.
“Я прочел об этом в австрийских газетах, — вспоминает Мартин. — Из этих сообщений я понял, как тесно был связан со всем этим отец. Чего хотел Гитлер, того хотел и он. Он поступал так не вопреки своему желанию, но как верный последователь Гитлера. Конечно, ни о какой гордости за него теперь не могло быть и речи, но и ненависти к нему я не испытывал. Я надеялся, что если он пережил войну, и ему действительно удалось скрыться, он изменил свой прежний образ мыслей”.
Мартин вспоминает первые два послевоенных года как крайне трудные. Для него начался его собственный процесс денацификации, когда он обратился к религии, принял католичество в 1947-м и стал священником 11 лет спустя. Он миссионерствовал в Африке, но потом, в 1971-м, сложил с себя сан, женился и стал преподавателем Закона Божьего.
После конца войны, вплоть до 1950 года Мартин не встречал своих братьев и сестер, живших у приемных родителей. Его мать умерла от рака в 1946-м. “Мы все предполагали, что отец мертв. Но втайне я надеялся, что он жив”.
О том, что Борман-старший жив, долго ходили упорные слухи. Последний раз его видели 2 мая 1945-го, когда он покинул берлинский бункер Гитлера, чтобы передать адмиралу Денитцу приказ о назначении его преемником фюрера.
После этого одни говорили, что он на подводной лодке добрался до Южной Америки, и что его видели там в Парагвае и Бразилии; другие утверждали, что его видели в Италии и даже в СССР. Но в 1973-м судебно-медицинские эксперты, используя рентгеновские снимки, хранившиеся у стоматолога Бормана, “с абсолютной уверенностью” опознали останки Мартина Бормана в одном из двух скелетов, найденных при рытье котлована на строительной площадке вблизи Рейхстага, в декабре 1972-го. Западногерманские власти официально признали его мертвым. Второй скелет принадлежал Людвигу Штюрнфеггеру, личному врачу Гитлера. Оба они, выйдя из бункера, пытались скрыться, по-видимому, натолкнулись на советских солдат и проглотили капсулы с цианистым калием. Останки были доставлены во франкфуртскую прокуратуру и позднее подвергнуты проверке на ДНК: донором был 83-летний родственник Бормана. Эта проверка и поставила последнюю точку на “тайне Бормана”.
Борман-младший — спокойный и полный достоинства человек. Он высок и худ — в отличие от папаши, коренастого и плотного. Ныне, как уже было сказано, он разъезжает по Германии, читая лекции, развенчивающие доктрины, коим так беззаветно был предан его отец. “Единственный путь не допустить возрождения фашистских и расистских тенденций, — говорит он, — это просвещение. Особенно это касается молодых людей, не испытавших нацизм на своей шкуре и покоренных его внешним блеском. Нам надлежит терпеливо и настойчиво разъяснять им, как действительно выглядело то время”.
С 1987 году Борман активно участвует в движении “Дети жертв, Дети палачей”, основанном Даном Бар-Оном, психологом университета Бен-Гуриона, Израиль. Его участники проводят встречи, на которых они обмениваются рассказами о роли их родителей в Холокосте.
Бар-Он — автор книги “Наследство молчания: встречи с детьми Третьего рейха” — работал в Израиле с детьми жертв Катастрофы, у которых тоже возникла проблема “отцов и детей”: эти “отцы” категорически отказывались говорить с “детьми” об ужасах своего прошлого. Встречи детей обоих видов происходили в 1998 году в Израиле и США, а в 1999-м — в Германии.
На одной такой встрече в Израиле потомки жертв называли потомков нацистов “Детьми зла”. Но несмотря на эту совершенно очевидную враждебность, Борман утверждает, что лично его никогда не попрекали отцом. Только раз, в 1970-х, когда они с женой подыскивали себе квартиру, и жена рассказала владелице дома кто ее муж, — “эта женщина заплакала: вся ее семья погибла в Освенциме. Я сказал ей, что квартира нам нравится, но мы отказываемся от нее, иначе это будет ежедневным напоминанием об Освенциме”.
Считается, что дети не отвечают за поступки родителей. Но когда такие родители и такие поступки, — употребляются, очевидно, другие мерки.
Добавить комментарий