Стихи

  
   KАК СКАЗАТЬ - ТИХО ИЛИ ПОГРОМЧЕ?

Как сказать - тихо или погромче? 
Да, пожалуй, лучше будет потише. 
Хотя можно и грохнуть что твой погромщик: 
как война, рифма всё спишет. 
Это розы её, метаморфозы, 
пресноватая кровь сам-друг с бровью 
расправляют в плавленый сырок рожу, 
(и моя - гляди - вымя коровье). 

И проходит жизнь, и почти рядом. 
Покопайся в склизких её анналах. 
Ну, не рифму сыщешь настырным взглядом - 
хоть в обмылках быта - её аналог. 
За которым - когда он как звук подан - 
в потрохах эпохи ни эха: тихо. 
Вход забыт; выход забит кодом... 
Выйти так, иначе ли?.. Метод тыка 

всех надёжней, ибо - и в том хохма! - 
жизнь сама утечёт, бурней рвоты. 
Но - сама-сама, а всё ж так хоть бы, 
а иначе - очень уж неохота... 
А зависит ли судьбы окончанье 
от того, как зависнет луна в туче? 
От того, засвистит ли в свисток чайник? 
И от громкости слова?.. 
И как - лучше? 


         ЯНВАРСКИЙ ВЕЧЕР 

Январский вечер, но - почти весна. 
Не 90-х, нет! 80-х. 
И молодость ещё почти видна, 
она как звёзды: светит, да не взять их. 
Но молодость ещё почти слышна, 
почти что ощутима, точно запах, 
который во флакон надёжный заперт 
и рвётся в щелку. Но почти - весна. 
Вершись, игра, пиши моя контора! 
Ещё провала не видать почти, 
где пагубные ящики Пандоры 
распилят надо мною скрипачи. 
Но жуток перечень грядущих дел и бед. 
Гляжу: копеечка. А это белый свет. 


         БЕЗДЕЛУШЕЧНЫЙ МАСТЕР 

Безделушечный мастер работает тонко и трезво. 
Совершенство в безделке даётся трудом и трудом. 
И бренчит в его ранце не маршальский титул маэстро, 
а предметы попроще: палитра, блокнот, метроном. 
Безделушечный мастер совсем не безделками занят. 
Он творенье своё для проверки выносит на свет. 
Проверяет на глаз: не сверкнёт ли восторга слезами. 
Проверяет на слух: зазвенит, или, может быть, нет? 
Он собой недоволен и правит в работе изъяны: 
то акцент переставит, то охры добавит в сурьму, 
то бравурное forte заменит на робкое piano... 
Вот бессмысленный труд! Он и нужен ему одному. 
Но гармонию выверив замысла гибким лекалом, 
из властителей мира лишь ей подчинен и не чужд, 
он свободен смеяться и видеть великое малым, 
и общественный скепсис для личных использовать нужд. 
И когда он в отделке безделки достигнет предела, 
завершив не разменный на зло и добро сувенир - 
пусть останется чёрное чёрным и белое белым. 
Что он, в сущности, миру, и что ему, в сущности, мир! 
Он работу закончил. Дальнейшее, в общем, известно. 
Отодвинут блокнот и уложен в футляр метроном. 
И, промыв скипидаром палитру, вздыхает маэстро 
и торопится к двери - пока не закрыт гастроном. 


             ВОТ Я ПИШУ... 

                 Коли можешь не писать - не пиши. 
                                 Якобы Л.Толстой 

Вот я пишу. А ведь мог бы совсем не писать. 
Лев Николаевич были бы мной недовольны. 
Лучше пахал бы, мозолисто сжав рукоять. 
Лучше тянул бы баржу вдоль по матушке Волге. 
Лучше вертел бы баранку да шашни крутил. 
Строил бы хлев и дитёнку строгал бы баклушки. 
Что ж тебя тянут потоки сгущёных чернил? 
Рифмы какие-то... Ты не срамился бы лучше. 
Лучше б возил по деревне бочонок дерьма. 
Всё ж золотарь, не чета дураку графоману. 
Лучше б паял да лудил. И не те времена, 
чтоб за строку поднесли тебе хоть по стакану. 
Лучше бы в вольном эфире шукал Би-би-си, 
в век перестройки держал бы кармашек пошире. 
А амфибрахии к каждому просятся в стих. 
Пусть обождут: невпротык положение в мире. 
Вот, как подумал бы Лев Николаич Толстой, 
если б узнал, что пишу я, а мог не писать бы. 
Непротивленец был граф. А огрел бы сохой - 
не зажило б и до самой серебряной свадьбы. 


                 МУЗЫКА 

Дело, кажется, швах, лопнет кожица в швах барабана, 
Do удавит валторну, органом взревёт клавикорд, 
и басовым ключом отомкнёт багинеты охрана, 
и маэстро рванёт из оркестра и скроется, чёрт! 
И сиятельный Бах развернёт оскорблённые брови, 
и смахнёт незаметно на лацкан скупую бемоль, 
и кровавый взорвётся аккорд у сопрано в утробе... 
Рухнет замертво мир, поражён глухотой, как бельмом. 

И умрут контрапункты, навязшая в клавишах жвачка... 
Изумрудом и охрой мазнёт нас огня помело... 
Мы летим под уклон, нас летально нуклон перепачкал, 
и летает не клёвый пришелец, а чёрт в НЛО. 
Вот он реет над нами, флюидами праха пропитан, 
мастер магии мрачной и злой виртуоз похорон. 
Выстриг фрачные фалды, хвостом опрокинул пюпитр 
и, летя, улюлюкает в переносной какофон! 

Мы уплатим налог на молитвы и сладкие звуки: 
дискжокей, гогоча, заколотит нам в лоб децибел. 
вивисекция лебедя - благо для гитик науки: 
как сулил постулат - он не сдох, пока не досипел 
К пароксизму прогресса поспели смертельные споры. 
С ними споры безумны: они уже тут, на губах. 
В темноте вместо нас расцветают рябые узоры - 
сглазил чёрный маэстро, и дело действительно швах. 


         ЕЖЕДНЕВНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК 

В понедельник каждый-всякий, 
ежедневный, ежегодный 
старичок шестидесятник 
то в метро, а то пешком 
всё лелеет плешь седую 
под беретиком немодным 
(хорошо б его не сдуло 
мимолётным ветерком). 

Он был свойственник по духу 
диссидентам бородатым. 
Где ни глянет - всё чернуха, 
всяко лыко в общий счёт. 
И теперь, совсем как прежде, 
как патологоанатом, 
он всё правду-матку режет, 
т.е., так сказать, сечёт. 

Он выходит из трамвая 
и из метрополитена. 
Он, как пешка проходная, 
переходит переход. 
Веку атома и спида 
новый век идёт на смену, 
а тому до суицида 
остаётся, может, год. 

Старичок, держи беретку, 
нос по ветру (револьвером) 
да присядь на табуретку, 
дорогой интеллигент. 
Нет в ногах (и выше!) правды, 
в голове (и ниже!) - веры... 
Нэ журыся, всюду прав ты. 
Наступает хэппи-энд. 


         НЕЖНОСТЬЮ КНИЖНИКА... 

Нежностью книжника тронута книга чудес. 
Благоухают страницы корицей и сдобой. 
Но перечтём не о хлебе, насушенном днесь, 
не о текущих лепёшках, отравленных содой. 
Нет! О рокфоре, светящемся сизой слезой, 
об уставном соответствии специй посолу... 
Празднично брызнет рассыпчатой пеной Праздрой, 
и кaрдамон, салютуя, зависнет над Псоу. 

Срам осетрам, прозябающим в сонном садке! 
Жги им глаза, отражённая жуть мельхиора! 
И трюфелям: не являются ни перед кем 
из-под земли, а уже угождают обжорам... 
Странно совку в непредвиденном мире сластей, 
трудно жевать сочетания букв - постигая 
силу филея, полезность травы сельдерей, 
возгласы устриц, ранимую плоть расстегая... 

Проще усвоить: от сердца поможет коньяк, 
чем приготовить уроки: как жрать артишоки... 
Вот кон-соме, про-фит-роли... А вот, на полях 
почерком ржавым проставлены цены эпохи... 
Славлю поваренный текст за его прямоту, 
за лапидарность советов хозяйкам нездешним. 
Хочется печь и варить. И дарить животу 
сладкую жизнь. Но в разумных пределах, конечно. 
                                            

         ГРАФОМАН И ВУРДАЛАК 

Графоману тексты любы, а особенно стихи. 
Вурдалак почистил зубы, а особенно клыки. 
Графоман достал тетрадку, изготовился писать. 
Вурдалак ползёт украдкой и готовится кусать. 
Графоман в тетрадь заносит вдохновенные стихи. 
Вурдалак над ним заносит офигенные клыки. 
Графоман в катарсис входит, издавая хриплый рык. 
Вурдалак отраву вводит в кровь, вонзая острый клык. 
Графоман теперь, укушен, тоже станет упырём. 
Вурдалак его послушал и издох. И мы умрём. 


         БОГ СОЗДАЛ БОРОДУ... 

Бог создал бороду. Чёрт с бритвою пришёл. 
Бог создал глаз. Враг сделал телевизор. 
Бог дал любовь. Шайтан открыл сексшоп. 
Бог - край Обетованный. Дьявол - визу. 
Бог дал дорогу. Дьявол - автостоп. 
Бог дух явил. А бес придумал букву. 
Боа - снова глаз. А этот - телескоп. 
Бог - сладкий сон. Чёрт - раннюю побудку. 
Бог сделал ноги. Дьявол - мерседес. 
Бог воду создал - враг похитил пламя. 
Бог - крылья ангелам. А боинг людям - бес. 
Бог дал царя. А чёрт ему - парламент. 
Бог - виноград. А чёрт - аперитив. 
Бог дал гортань. Лукавый - матюгальник. 
Бог - рай зачатья. Бес - презерватив. 
Бог дал жену. Шайтан - гарем стоспальный. 
Бог - звуки сфер. Нечистый - звон монет. 
Бог - сто языков. Чёрт - со словарями. 
Бог - Откровенье. Дьявол - Интернет. 
Бог весь - Добро. 
             А чёрт? 
                   - Судите сами!