Борис Леонидович Пастернак писал о смерти: "Смерти нет. Смерть не по нашей части... Смерти не будет потому, что прежнее прошло. Это почти как: смерти не будет, потому что это уже видали, это старо и надоело, а теперь требуется новое, а новое есть жизнь вечная...".
30 мая 1960 года Борис Пастернак скончался в Переделкине. Отца он пережил только на пятнадцать лет без одного дня.
Один из первых прозаических набросков Бориса Пастернака открывается картиной опустелого, праздничного города, наблюдаемой сначала глазами живописца, а потом музыканта. Оба они замечают ту быль, "которая появляется на пороге вдохновения...Живописец, случившийся в этот миг на улице, заметит, как прерывисто и редко наслежено по небу мокрым ветром осени. По этой темной слякоти кленов и ясеней, оставленных в небе...он почует поступь осени. Тогда он глянет и увидит...как редко касается земли мглистый, надтреснутый дождями праздничный город без людей".
Появление живописца и музыканта - естественно в первых прозаических опытах Бориса Пастернака. Живопись и музыка заполнили собою его детство и отрочество. Они были той "детской моделью вселенной", из которой развивается художественное дарование. О глубоком влиянии на него родителей Борис Пастернак писал: "Многим, если не всем, обязан отцу, академику Леониду Пастернаку, и матери, превосходной пианистке". Когда у Бориса Пастернака спрашивали биографические данные, он отвечал сведениями из жизни своих родителей. Но это было нечто большее, чем сыновняя благодарность. О зрительном подходе к миру, об употреблении в стихах и прозе изобразительных средствах живописца свидетельствуют сами сочинения Пастернака. Связь эта вообще характеризует пастернаковское поколение. В рецензии на сборник Маяковского "Простое как мычание" он так описывает судьбу всякого крупного современного дарования: "Все реже рождаются на свет музыкантами, живописцами, поэтами. Существование разграниченных видов творчества для его гениальных впечатлений необязательно".
Детские воспоминания Бориса Пастернака восходят к образам "медвежьих чучел", прогулок по Тверской-Ямской, к рисункам Серова, Врубеля, братьев Васнецовых и отца.
Мир неодушевленных предметов до такой степени волнует Бориса Пастернака, что он всю жизнь, как в "ангар, в который залетают за воспоминаниями", возвращается к нему за мотивами отцовских картин. Натюрморты, особенно часто встречающиеся в его прозе - неприбранные столы в "Истории одной контроктавы", где "рассвет большой охотник до сыра", или яичная скорлупа и перечница в "Детстве Люверс" - напоминают картину Леонида Осиповича Пастернака "Вечеринка у Коровина" (1916), где остатки ужина на первом плане, а люди просто служат фоном к ним. Кто-то заметил, что если представить себе характерную позу Бориса Пастернака, то непременно увидишь человека, сидящего у окна, - мотив, который так часто встречается на картинах отца, например, "У окна. Осень" (1913), где цвета осени заполняют собою весь объем комнаты. Бориса Пастернака часто упрекали в камерности его поэзии, а она полностью совпадает с теплым семейным бытом отцовских картин, где люди спят на диване, пьют чай и читают книги. Борис Пастернак придавал большое значение детским годам своей биографии:
Мне четырнадцать лет. Вхутемас. Еще - школа ваянья. В том крыле, где рабфак, Наверху, Мастерская отца. В расстояньи версты, Где столетняя пыль на Диане И холсты, Наша дверь.
Отец часто рисовал в детской, которая стала самой полезной его "академией". Он и останется навсегда самым близким собеседником сына в разговорах об искусстве.
Среди произведений Леонида Пастернака большим успехом в России и за границей пользовались исполненные душевной теплоты скромные лирические сцены из жизни детской. Чаще это были рисунки, но также и отдельные работы маслом. Леонид Пастернак очень часто изображал своих детей, свой семейный быт, скромный и уютный. Он никогда не заставлял детей позировать, и не только потому, что ребенку эта непонятная процедура тосклива и невыносима, но также и потому, что знал, как привлекательна в ребенке его детскость, непосредственность, бесхитростность, все то, что очаровывает взрослого. Художник часто ограничивается передачей общего впечатления, он оставляет непрорисованными лица, руки, но передает очарование детских движений, детского облика, всю естественную грацию ребенка. Дети в этих рисунках изображены за тихими играми: рассматривают картинки в книге, слушают как им читают, пускают в тазу кораблики, учат уроки и т.д. Такие рисунки, по его собственному определению, были школой "настоящего импрессионизма, то есть умения быстро фиксировать карандашом, углем или кистью впечатления...".
Живопись Леонида Пастернака была составной частью глубокого переворота в русском искусстве. Начиная с 1880-х годов и до окончания второй мировой войны он не раз оказывался в гуще событий в современном ему искусстве.
Леонид Пастернак родился 22 марта 1862 года.
Бедный многоквартирный дом на Старом базаре в Одессе. В маленький дворик из полуподвального помещения выбегает высокая, худощавая, изможденная женщина и, в отчаянии ломая руки, зовет на помощь. Ее двухнедельный ребенок - в предсмертных конвульсиях. Комната быстро наполняется шумными соседями, но только один маленький портной знает, что делать. "Скорее! Давай сюда самый большой горшок! Расступитесь, народ!" Подняв высоко над головой пустой горшок, он вдребезги разбивает его об пол. И тут ребенок вдруг ожил и порозовел...
"По-видимому, злые демоны, терзавшие новорожденного и тащившие его на тот свет, так испугались, что тут же вылетели из него", - так писал об этом уже в зрелые годы Леонид Пастернак. Этим ожившим ребенком был он.
Все детство и юность Леонида прошли в долгой и упорной борьбе за возможность получить хоть какое-нибудь художественное образование. Сначала это была одесская школа рисования, потом он поехал в Москву и "для успокоения родителей" поступил в Московский университет на медицинский факультет, имея в виду одновременно учиться в Училище живописи, ваяния и зодчества. В училище его работы понравились, но было только одно вакантное место, а кандидатов двое: графиня Толстая и он... В училище он, разумеется, не попал.
Прошло несколько лет. Леонид Пастернак получил юридическое образование в Одесском университете и, главное, в Мюнхенской академии художеств, он быстро приобретал известность как художник, и вот летом 1894 года к нему приехал директор училища живописи князь А. Е. Львов и от имени педагогического совета пригласил молодого человека стать преподавателем училища...
Как художник, Леонид Пастернак формировался еще в те годы, когда в русской художественной культуре господствовали передвижники. Самые крупные русские художники на рубеже XIX и XX веков - В. Серов, К. Коровин, И. Левитан, М. Врубель, С. Иванов, А. Архипов - были не только современниками, но и соратниками Леонида Пастернака; вместе они прокладывали новые пути в искусстве. Валентин Серов был единомышленником Пастернака в творческих вопросах и верным товарищем по работе. С Серовыми Пастернаки дружили семьями. Их дети росли вместе.
Новое восприятие жизни - через единство человека и природы - было веянием времени. На этой стезе русских мастеров, товарищей Леонида Пастернака по кружку Поленова, более всего увлекало воссоздание дневного света, воздуха, живопись на пленэре. Представителям старшего поколения казалось немыслимым отсутствие в художественном произведении социальной или психологической задачи; пленительная свежесть, тонкость колорита, свобода письма, основанные на импрессионистическом видении мира, вызывали у них смущение и отталкивание. Известно, например, что Репин - самый смелый новатор в живописи - не понимал живописных устремлений, которые проявились в светлом, изысканном по цвету этюде К. Коровина "Хористка". Но жизнь брала свое. Первые годы деятельности Леонида Пастернака прошли в борьбе с гегемонией передвижничества, ставшего к концу своего существования особенно придирчивым к молодым "экспонентам" и допускавшего только сюжетные картины, исполненные обязательно маслом. Помимо своей действительно высокой идейной миссии Товарищество передвижников преследовало и коммерческие цели. Некоторые из них настороженно встречали все то, что могло угрожать их репутации, изменить вкусы публики, вкусы покупателей, создать конкуренцию. Они вполне довольствовались мещанскими идеалами "малых дум и малых дел", а поучительность и сентиментальность выдавали за гражданственность. Кружок молодежи, собиравшейся в доме Поленова, стал противовесом Товариществу передвижников. По предложению Врубеля его назвали Союзом русских художников. Он просуществовал с перерывами до 1923 года. Вместе с Серовым, Врубелем, Коровиным, Нестеровым, Бенуа, Остроумовой-Лебедевой и другими, Леонид Пастернак был одной из главных фигур нового общества. На выставках союза он показывал не только живописные произведения, но также иллюстрации и рисунки.
Новая московская живопись развивалась, отталкиваясь сначала от передвижнической олеографии, а затем - и от нарочитой изысканности "Мира искусства". И то, и другое казалось московским художником пренебрежением к естественности, отказом от непосредственного видения мира. Серов, например, оставляя (из-за неприятия всяческих "измов") московское училище живописи, ваяния и зодчества, сказал Леониду Пастернаку: "Сколько не силюсь видеть натурщицу эдаким манером - не вижу и не вижу!". Серов и Пастернак познакомились и подружились еще в мюнхенской академии, где большое значение придавалось рисунку с натуры, и на всю жизнь сохранили верность непосредственному зрительному впечатлению.
Переход от передвижничества к импрессионизму был болезненным процессом, и как раз на него пришлось детство Бориса Пастернака. Это был первый этап художественного воспитания поэта, - этап, который затянулся надолго. Следующим этапом, лежащим в основе поэзии раннего Пастернака, - станет кубизм, не случайно поэт был причислен к футуристам. Но еще до начала собственно творчества или, как писал он сам, в период "дословного начала творчества", когда он еще не знал, будет ли его поприщем музыка или поэзия, мир казался ему "каким-то водоворотом качества". Его письма к двоюродной сестре, культурологу Ольге Фрейденберг, относящиеся к 1910 году, переполнены рассказами о том, что такие реальные вещи как город, вокзал, вагон, извозчик вызывают в нем непреодолимое желание импровизировать, и хотя речь идет пока о музыке, логика его мышления явно характеризует живописца.
Отец его считал, что "правда - вещь в искусстве неизбежная". Об этом же Борис Пастернак пишет в письме сестре Жозефине: "Ты должна писать, Жоничка! Только пиши правду. Как ты видишь, а не так, как говорят, когда говорят о том, что видят. Не подделывай". В ранних статьях, "Черный бокал", "Символизм и бессмертие", и в написанных сорок лет спустя, Борис Пастернак излагает свои взгляды на искусство выражениями, взятым из сферы живописи. Например, в статье о Шопене он пишет: "Его творчество насквозь оригинально не из несходства с соперниками, а из сходства с натурою, с которой он писал". Из двух творческих начал, воплощенных родителями, перевес берет отцовское: оно не только - в средствах изображения, но и в мыслях поэта. Интересно, что со своей стороны Леонид Осипович сравнивает быстрые свои наброски с "ежедневными упражнениями пианистов на рояле".
В 1955 году, при чтении Блока, Борис Пастернак замечает: "Петербург Блока - наиболее реальный из Петербургов, нарисованных художниками новейшего времени", и подчеркивает быстроту и стремительность в изображении действительности, то есть как раз то новое, что введено в искусство импрессионистами. И точно так же о Верлене: "Мазки, точки, намеки и полутоны - лучший способ отражения новой действительности".
Однако, быть может, самый общий мотив для сына и отца - свет. Он - самый настойчивый мотив у Бориса Леонидовича и, с другой стороны, одна из главных живописных задач Леонида Осиповича. Но в то время как живописец старался передать "всю музыкальность и интимность, которую дает именно искусственный свет лампы или свечи", у поэта это - подвижность освещения. Вот как описана одна из первых свечей, впоследствии во множестве загоревшихся на страницах Бориса Пастернака: "А в комнате, на письменном столе, стоял бронзовый кузнец, и рядом с ним увядшая во мгле свеча запахнула целый угол тенями, и вот не сдержался рассвет, дохнули безлюдия, свеча пошевелила печью, как темной полой. Легко со свечой!" Картина Леонида Пастернака "Луч солнца" (1909) могла бы послужить иллюстрацией к произведениям Бориса, но только сравнительно недавно издатели догадались иллюстрировать сочинения сына картинами отца. Первое, что замечает Женя Люверс ("Детство Люверс") после болезни, это перемещение световых лучей. Свет - лучшее средство выражения незаконченности импрессионистической картины. Непостоянство света Борис Пастернак уподобляет картине, написанной не на холсте, а на занавесе, который постоянно колышется. Световой луч, пришедший в движение - это уже прием кубистов, которые перенесли центр внимания с красок на предметы в движении. Предметы распадаются у них на отдельные части, становящиеся более важными, чем сами предметы, и это тоже характерно для поэтики Бориса Пастернака. Посмотрите, например, в "Детстве Люверс": об отъездах отца говорят чемоданы; хлопанье дверей и странная ночная суматоха - о преждевременных родах матери; черный цвет мостовой - о близости вокзала. Взаимопроникновение пространств, присущее картинам отца, понимается сыном кубистически: "расстояния были вогнаны друг в дружку", "на паркетах комнат остывали светлые массы дня". Такое понимание было присуще и отцу-живописцу. У Леонида Пастернака всякий "настоящий образец платья, костюма, какая-нибудь цветная тряпка ... могут вызвать неожиданное сопоставление красок, стать исходной точкой живой и убедительной композиции". Но у него такое построение основано на строгой логической связи. Иначе обстоит дело у Бориса Пастернака. Давнишние детские игры в выставки научили его строить свои композиции из отдельных картин, которые, однако, никак не связаны логикой здравого смысла. Они просто видятся ему с особого, подчас очень странного, наблюдательного пункта, каким может быть, например, верхняя полка в купе вагона, вид из движущегося поезда, когда кажется, что не ты летишь вперед, а он - назад. Борис Пастернак находит все новые точки наблюдения, но при этом никогда не бывает беспредметен. Центростремительный наблюдательный пункт, из которого отдельные части заново складываются в единое целое, обычно находится в самом пастернаковском герое - в странствующем наблюдателе. Потребность в целостном облике мира ощущается Борисом Пастернаком в тот самый момент, когда он его разложил на части. В этом смысле интересно, каким виделся кубизм Леониду Пастернаку: "Так называемый кубизм в искусстве это не что иное, как старый школьный метод, примеры которого можно найти и в египетском искусстве... Здесь в этих по-своему транспонированных изображениях с натуры мы встречаемся одновременно с результатом двух как бы противоположных методов. С анализом, с тщательным изучением деталей... и с синтезом, то есть с упрощенным художественным суммированием самой высокой марки". Но современному кубизму, утверждал Леонид Пастернак, не хватает той верности натуре, на которой только и может строиться настоящий синтез. Стремление к синтезу, или к пластичности, отличает и Бориса Пастернака от футуризма начала 1910-х годов. У него не один угол наблюдения, а целый ряд их, который в совокупности создает специфически пастернаковскую свободную объемность поэтической композиции.
В эти же годы и в творчестве Леонида Пастернака наступил новый этап. До этого времени более всего он был известен как мастер крепкого рисунка, лаконичного, выразительного и характерного портрета. Сейчас же его "потянуло к крупной форме большого живописно-декоративного портрета". В 1915 году на выставке в Союзе русских художников появился групповой семейный портрет "Поздравление": двое сыновей и две дочери поздравляют его с женой с днем серебряной свадьбы. Картина имела большой успех "как раз в пору матиссо-гогеновских битв" (Л. Пастернак). Никто, не исключая молодежи самых левых направлений, не ожидал, что представитель старшего поколения мог выступить с таким сложным по краскам и по форме произведением. Успех и в последующие годы сопутствовал Леониду Пастернаку. Его иллюстрации к произведениям Толстого, с которым он поддерживал дружеские отношения, его портреты выдающихся деятелей культуры, в особенности музыкантов, многие из которых бывали в его доме, его новаторство в живописи не только сделали его имя популярным, но и в значительной степени повлияли на формирование художественных пристрастий Бориса Леонидовича. Но родителям Бориса Пастернака пришлось в 1921 году выехать в Берлин. "Там надо было провести курс лечения матери, - пишет брат Бориса, А. Л. Пастернак, - да и отцу - возможно - следовало бы оперировать глаз, чего в те времена в Москве делать не брались. Они уехали в уверенности, что, как не раз и раньше бывало, поживут какое-то время за границей, отдохнут, подлечатся и вернутся, набравшись новых сил".
В Германии портрет оставался основным жанром творчества Леонида Пастернака. Им созданы образы Г. Гауптмана, А. Эйнштейна, Л. Коринта. В Германии он с женой и младшими дочерьми прожил до 1938 года, а потом уехал в Англию. Неодолимым препятствием для его возвращения в Россию стали старость, невзгоды, а затем и война Советского Союза с нацистской Германией. Леонид Пастернак умер в Оксфорде 31 мая 1945 года, через три недели после победы.
"Умер папа, - писал Борис Пастернак. - Мне хотелось... сказать ему, каким потрясающим сопровождением стоит всегда передо мной и следует при мне его ошеломляющий талант, чудодейственное мастерство, легкость работы, его фантастическая плодовитость, его богатая, гордо сосредоточенная, реальная, по-настоящему прожитая жизнь, и как всегда без зависти, с радостью за него посрамляет и уничтожает это сравнение меня, мою разбросанную неосуществленную жизнь, бездарность моего быта, неоправданные обещанья, малочисленность и ничтожество сделанного, на какую трагическую высоту поднято его поприще его недооценкой, и до какой скандальности перехвалено это все у меня". Конечно, Борис Пастернак в этих словах несправедливо к себе беспощаден. Как-то он заметил: "Я очень люблю свое детство. Благодарен родителям. Но в жизни есть сезоны, как времена года". Это осознанное движение через разные периоды, у каждого из которых свои художественные пристрастия, нужно иметь в виду, чтобы оценить и характер разрыва со взглядами отца в юности и молодости, и более поздний решительный отход от футуризма. Но все эти перемены, бесповоротные и непреклонные, происходили на фоне той художественной традиции, которая была усвоена Борисом Пастернаком в детстве и отрочестве и осталась в нем навсегда. Верность "божьему образу мира" - то, что характерно для позднего творчества Бориса Пастернака, - сложилась у него под прямым воздействием отца, который о себе говорил, что сам он всю жизнь занимался не более чем воспроизведением образа того величайшего художника, который "стоит за всей красотой божьего мира".
Добавить комментарий