 |
| Вадим Коростылев |
|---|
Вадим Коростылев
Вадим Николаевич Коростылев (1923-1997) родился и жил в Москве. В детстве полюбил театр. В четырнадцать лет пришел поступать в актерскую студию к великому Станиславскому, и тот, пораженный его необыкновенным голосом, дал распоряжение своей сестре, тоже режиссеру, когда мальчик подрастет, взять его к себе. Наказ брата она выполнила: после школы Вадим учился в театральной студии Станиславского, был занят в спектакле «Ревизор».
В 1943 году поступил в Московский Литературный Институт им. Горького на поэтическое отделение. Но оставил его едва ли не на последнем курсе, завербовался на Север. Работал в Арктике, руководил одной из зимовок Карской научно-промысловой экспедиции. Оттуда привез две книги стихов, которые вышли еще в пятидесятых.
Писал стихи для песен к кинофильмам. Самой популярной стала песенка о хорошем настроении из кинофильма «Карнавальная ночь»: ...»И улыбка, без сомненья, вдруг коснется ваших глаз...»
В литературу вошел как драматург и сценарист. Известный детский автор. Несколько поколений выросло на его добрых сказках «Димка-Невидимка», «Про Ивана-Великана», «О чем рассказали волшебники»: они транслировались по радио, шли в детских театрах страны. По его сценариям были созданы мультфильм «Вовка в тридевятом царстве», кинофильмы «Айболит-66» и «Король-Олень». Талантливый сказочник, он продолжал в советской культуре традицию, начатую Корнеем Чуковским и Евгением Шварцем.
Но не легок был его творческий путь. Биографам еще предстоит рассказать о драме, пережитой этим замечательным писателем. Он попал в «черный список» газеты «Советская культура»". Его запрещали, из афиш шедших по его пьесам спектаклей вымарывали его имя. Ругательными газетными статьями о себе он обклеил уборную своей квартиры — не хватило места, несмотря на высоченные потолки старомосковского дома. Один его коллега (преуспевающий и приближенный к властям драматург) много лет травил его доносами — не пускал в «драматургию для взрослых».
У него был редкий исследовательский дар. Он — автор семи исторических пьес, среди них о декабристах — «Через сто лет в березовой роще» и о Пушкине — «Шаги командора". Он был последователем Ю.Тынянова. Предлагал свою интерпретацию исторических событий. С его мнением считались маститые специалисты. Но не начальство.
Добрый, благородный человек. Гордый, чтобы снизойти до объяснений с негодяями. Много работал. Учил, помогал молодежи.
Однажды он вел машину, и у него на дороге кончился бензин. Остановившийся водитель отдал ему свою полную канистру и сказал, что получил ее в подобной же ситуации и просит потом передать другому. Вадим Коростылев любил эту историю, потому что верил: и в литературе задача человека — не только воплотить собственные замыслы, но и передать горючее молодому.
Стихи писал всю жизнь. Публиковал их очень редко.
ПОБУДЕМ НЕМНОГО ДЕТЬМИ
Побудем немного детьми,
хотя бы на миг, на минуту.
Забудем, что это как-будто,
побудем немного детьми.
Побудем немного детьми
и снова научимся небу
и доброму белому хлебу,
побудем немного детьми.
Побудем немного детьми
и мир не запляшет на мушке:
ведь станут игрушками пушки,
побудем немного детьми.
Побудем немного детьми
и сказки припомним, как были...
А взрослыми мы уже были,
побудем немного детьми!
КОГДА КАПИТАНЫ ПЛАЧУТ
Лужи стоят, как лужи,
Прочих они не хуже,
Прочих они не уже,
И пусть они не моря —
Кораблики из бумаги
В лужах полны отваги,
Они поднимают флаги
И отдают якоря.
На мостиках — капитаны,
Им не страшны туманы,
Бури и ураганы,
Но на исходе дня
Идут к капитанам мамы
И заявляют прямо,
Что вечером всем упрямым
Не избежать ремня.
А капитаны строги,
А капитаны боги,
Они неприкосновенны,
Пока огибают мель!
И каждый из них — Беринг,
Но каждая мама — берег,
А если спишут на берег,
То будет папин ремень.
Лужи стоят, как лужи,
Склянки пробили ужин,
Небо стало зеленое,
А слезы — они не зря:
Когда капитаны плачут,
Это, ведь, только значит,
Что лужи будут соленые,
А это уже — моря!
В МИРЕ ГДЕ-ТО...
В мире где-то, в мире кто-то
обязательно в пути —
кто-то мчится к повороту,
что-то чтоб за ним найти.
Кто-то что-то проворонит,
кто-то ищет свет в окне,
кто-то топит, кто-то тонет,
кто-то уж давно на дне.
Кто-то пьет, а кто-то плачет,
кто-то хочет всех унять,
кто-то где-то только зачат,
Чтобы к старости понять:
жизнь проходит, как испуг —
вдруг!
* * *
Когда бы тень была лишь тенью,
сирень —
не больше, чем растеньем,
алмаз — углем,
что стал кристаллом,
фонтан — не больше, чем струя —
земля бы Пушкина не знала,
да и, пожалуй, соловья.
* * *
Мне снился дождь. Ударил как с плеча,
отвесно рухнул — осенью весенний.
Он шел, купаясь в солнечных лучах,
он шел без туч,
он был, как свет без тени.
Счастливый сон,
И не придумать лучше:
Мне снился дождь
и не приснились тучи.
СТАРЫЕ МЕЛЬНИЦЫ
Вот мельницы, скажем,
вот мельницы, скажем,
трудились,
трудились,
а стали пейзажем.
Но в памяти мельниц
доныне хранится,
как с ними сражался
таинственный рыцарь.
Что может быть лучше,
что может быть проще —
искать настоящее
в прожитом прошлом!
И старые мельницы
с ветром простились,
сбежали с холмов
и в дорогу пустились.
Глаза светофоров
при их появленье
зелеными делались
от удивленья.
И мельницам что-то
советовал каждый,
и глобус вокруг
обошли они дважды.
Быть может, им снова
увидеть случится,
как скачет смешной
и таинственный рыцарь.
А сзади, под солнцем
отвесным Ламанчи —
короткая тень его
с именем Санчо.
Что может быть лучше,
что может быть проще —
найти настоящее
в прожитом прошлом!
Но, видно, случилось
на глобусе что-то:
они не нашли
своего Дон Кихота.
* * *
Вечно в выборы играем
от Камчатки до Невы!
Зайца волком выбираем,
выбираем волка в львы.
Но, хотели, верно, вы бы
в этот скомороший век,
чтобы тот, кто в люди выбран,
оказался человек!
* * *
На все мы злимся: на судьбу, на землю,
на гостя, если засиделся гость.
Ну, а сама земля — она не дремлет,
по капле собирает нашу злость.
И возвращает нам. И ты попробуй
понять,
что достаются нам сполна,
как перевоплощенье нашей злобы —
цунами, эпидемия, война.
* * *
Мы редко думаем про небо,
про синеву и свежесть рек,
забыв, что не единым хлебом
живет на свете человек.
Сойдясь, о быте мы толкуем,
ведь в нем любой из нас мастак,
и не возьмем, не затоскуем
без всякой почвы просто так.
Травинку теплую потрогать
стыдимся нежною рукой,
глядим торжественно и строго,
твердя себе: мы, век такой!
Конечно, есть у века почерк,
но не вычеркивает век
из жизни стихотворных строчек
рифмующихся с небом рек.
И все равно в глубинах где-то
у каждого живет своя
струя лирического Фета —
простая правда бытия.
Публикация Анны Тоом и Заиры Коростылевой
Добавить комментарий