nuzov-svetlov.jpg
Его неповторимый голос поразил и покорил меня сразу, с того момента, как мы по телефону договаривались о встрече. После нашей беседы я дома слушал подаренный им диск, теперь постараюсь быть на его ближайшем концерте в Нью-Йорке.
Михаил, у вас довольно редкий голос — бас, который иногда путают с баритоном. Существует ли четкая граница между голосами? Какой голос был у вас до мутации? В каком возрасте вы решили стать певцом?
— Начнем с того, что бас и баритон — мужские голоса. Как говаривал Ильф, "в зал вошли мужчины и тенора". Существует и бас-баритон, иногда я пою баритональные партии. Партия Бориса в "Годунове" написана для баритона — такие во времена Мусоргского и чуть позже случались баритоны! Есть оперы, написанные для баса, а есть и для обоих голосов. Возьмите всемирно известную оперу Петра Ильича Чайковского "Евгений Онегин". Роль Онегина написана для баритона, а партия князя Гремина — для баса. Шаляпин, великий бас, пытался спеть Онегина — не получилось.
До мутации голоса я пел в детском хоре — дискантом. Мутация закончилась в 15 лет, и я попросту начал слушать пластинки, пробовал петь за ними. Я учился тогда в музыкальном колледже, старшие мне сказали: "У тебя есть голос". Так я и стал певцом.
— По окончании музыкального училища вы поступили в Московскую консерваторию, в класс Народного артиста СCCР Евгения Нестеренко. Как вам у него училось?
— Я приехал из провинции с большими планами и амбициями. Если бы их не было, скорее всего ничего бы не получилось. Пару лет я осматривался, потом начал выступать в концертах, ездить с агитбригадами и в конце концов попал в стажерскую группу Большого театра — это большое достижение.
Как мне училось у Нестеренко? Прекрасно! Расскажу вам один (из множества в моей карьере) забавный случай. Моей партнершей по опере Чайковского "Иоланта" была ныне знаменитая певица Любовь Казарновская — я участвовал в ее дипломном спектакле. Мне было 22 года, она чуть старше, я пел короля Рене и был... ее папой (смеется).
— Вы жили в общежитии или снимали жилье? Рядом с одним из общежитий консерватории (на Малой Грузинской улице) расположен дом, в котором жил Высоцкий. Какой у него был голос, Михаил?
— Для съема даже угла в Москве у меня не было денег. Да, я жил в том самом общежитии на Малой Грузинской, а на Большой Грузинской жил Георгий Васильевич Свиридов, к которому я ходил заниматься...
Высоцкого с его хриплым баритоном вряд ли приняли бы в консерваторию, но это не помешало ему стать великим бардом. Из своего окна я не раз видел, как он возвращается домой после спектакля или выбегает из дома — наши жизни как бы соприкасались... Но песни его я понял не сразу! В этом году исполнилось 30 лет со дня смерти Высоцкого, я много думал о нем и посвятил ему стихотворение.
(Вспомнилась заключительная строфа стихотворения Андрея Вознесенского памяти Высоцкого:
Писцы останутся писцами
В бумагах тленных и мелованных.
Певцы останутся певцами
В народном вздохе миллионном. — В.Н.)
— Какую роль, Михаил, вы хотели бы сыграть, но пока, по разным причинам, это не удается?
— Роль Ивана Грозного в опере Римского-Корсакова "Псковитянка". В свое время мне поступило предложение от Евгения Федоровича Светланова сыграть эту роль в Большом театре. Но совместного творчества не получилось — не совпали графики нашей работы. А сыграть эту роль мне хочется еще больше в связи с выходом фильма Павла Лунгина, в котором Грозного великолепно сыграл Петр Мамонов. Это исполнение, на мой взгляд, является выдающимся событием в российском кинематографе. Именно такого Грозного мне бы и хотелось сыграть!
— Назовите, пожалуйста, несколько ваших "ударных" ролей. В вашем репертуаре — только классика, или есть романсы, народные и современные песни?
— О роли Бориса Годунова мы уже говорили, назову еще роль Мефистофеля в опере Гуно "Фауст" и так далее и так далее — масса ролей. В марте текущего года фирма Nacos выпустила здесь, в Штатах, мой диск, на котором записаны песни композиторов "Могучей кучки": Бородина, Римского-Корсакова, Балакирева. Я думаю, когда бас поет о любви, это не менее интересно, чем когда о любви поет тенор.
— Известно, что великолепный бас из Болгарии Николай Гяуров окончил Московскую консерваторию. Можно ли, по аналогии с итальянской школой теноров, говорить о русской школе баса?
— Иногда школу путают с языком, но дело, конечно, не только и не столько в языке. Система обучения в России отличается прежде всего в отсутствии каких-то рамок, в которые надо поместиться. В Италии главным считается умение петь, спектакли там проходят как концерты, режиссерам нет дела до пластики образа, его драматургии. Я сам, к сожалению, участвовал в таких концертах, но большого творческого удовлетворения не получил.
Я вступил однажды в серьезную полемику с одним американским журналистом, утверждавшим, что лишь благодаря великому русскому языку в России рождаются неподражаемые басы. С этим "комплиментом" я в корне не согласен! Потому что наши басы успешно исполняют и итальянскую, и французскую, и немецкую музыку!
Нет русской или немецкой школы пения, есть одна школа, основанная на итальянском бельканто. Существуют лишь разные стили исполнения.
— Вы пели в нескольких операх, поставленных выдающимся российским режиссером Борисом Александровичем Покровским. Именно он, мне кажется, много внимания уделял артистизму певца, да?
— Мы с Покровским были, если можно так выразиться, в абсолютном резонансе в понимании двуединой ипостаси певца: голос и актерское мастерство. Я попал в его спектакли в юности, став стажером Большого театра. Первой нашей совместной работой была опера "Дуэнья" Прокофьева. Борис Александрович дал мне для начала эпизодическую роль, а через несколько лет я уже играл в этом спектакле главную роль. Покровскому я многим обязан, хотя иногда вступал с мэтром в творческие споры. Судьба этого режиссера складывалась нелегко: его увольняли из Большого, он даже книжку написал "Как выгоняют из Большого театра".
Борис Александрович напрямую проводил в жизнь своеобразие русской школы: пение и перевоплощение, вхождение в образ. Некоторым артистам, пребывавшим тогда в Большом у власти, это не нравилось, им нравилось стоять, как статуя, и петь (смеется). Они-то в 1980 году и выгнали Покровского из Большого театра, до этого отстранив его от режиссуры. Вполне резонно, что Покровский основал свой театр, который носит теперь его имя.
— Вы сказали, что вам посчастливилось также работать с композитором Свиридовым...
— Георгий Васильевич написал много музыки, в том числе — для баса. Летом прошлого года в Малом зале Московской консерватории я исполнял его вокальный цикл на стихи Роберта Бёрнса — тот самый цикл, который я готовил при его непосредственном участии. У него есть циклы на стихи Блока, Есенина, Маяковского. Великолепная "Патетическая оратория" Свиридова опровергает расхожее мнение о том, что на стихи Маяковского музыку написать невозможно.
— Почему вы и ушли из Большого, став, как здесь говорят, freelanse?
— Извините за патетику, но каждый художник стремится к свободе. Да, я "служил" в труппе Большого театра, но обязательно вошел бы с начальством в конфликт. Почему? Тебя приглашают выступить в другом театре, в другой стране, а ты канатами привязан к своему театру, играя, как я уже сказал, во множестве разных спектаклей. Причем в том же Большом, например, спектакли часто переносились, ты не мог спланировать свое время для выступлений по приглашению извне. Сорвать перенесенные спектакли ты не имеешь права, вот и приходилось сидеть на месте. Отсюда и потенциальные конфликты.
— Н-да, не так все просто в искусстве... Задам очень важный, на мой взгляд, вопрос: как вы относитесь к получившей распространение в США (о России и Западной Европе не знаю) прямой трансляции оперы в кинотеатрах?
— Я сам недавно был в таком кинотеатре (смеется). Прямая трансляция — новое слово в нашем виде искусства. Но, во-первых, наверняка имеет место коммерческая сторона этого вопроса, которой я не знаю. Во-вторых... В "Борисе Годунове", например, есть сцена корчмы, да? Корчма занимала едва ли не всю огромную сцену Метрополитен опера. Грандиозно, внушительно! А в новой постановке, ориентированной на трансляцию, то есть на кинокамеру, ширина охвата пространства которой весьма ограничена, постановщик должен будет эту корчму намного уменьшить — скорее всего, в ущерб впечатлению зрителей, сидящих непосредственно в зале. Возникает много вопросов такого рода, поэтому давайте наберемся терпения и пожелаем удачи тем, кто прямую трансляцию придумал.
— В концерте, состоявшемся в конце мая в Нью-Йорке, вы исполнили "Антиформалистический раёк" Шостаковича. Чем вас привлекло это произведение композитора?
— В нем четыре действующих лица, и все четыре роли исполнил я. Но волновался я еще и потому, что на спектакль пришли, в основном, выходцы из Советского Союза, а они, мне кажется, лучше других поняли это произведение Шостаковича, написанное в приснопамятном 48-м году, когда Шостаковича, Прокофьева, Мясковского и других известнейших советских композиторов обвинили в формализме.
Отсюда и название этого сочинения — "Антиформалистический раёк". Раёк — старинное название такого балаганного, что ли, театра. Это произведение Шостаковича не что иное, как протест против сталинского режима, и писал его Дмитрий Дмитриевич, конечно, в стол. Даже после смерти Сталина "Раёк" не сразу был исполнен, потому что сталинизм долго еще жил в России...
— Но в России вы "Раёк" все же, мне кажется, исполняли?
— В прошлом году я исполнил его в Москве, в ФИАНе, но противодействие властей я очень хорошо почувствовал!.. Я пел в том самом зале, в котором в последний раз перед ссылкой в Горький выступал Андрей Дмитриевич. Я выбрал именно тот зал и ту трибуну, которая явилась частью моих декораций в спектакле.
Добавить комментарий