Рассказ Сергея Булыги «Мастер по укладке парашютов» удостоен поощрительного приза на Пятом конкурсе короткого рассказа журнала «Чайка». Автор нескольких научно-фантастических романов («Шпоры на босу ногу», 1990, «Вече», 2005, «В среду, в час пополудни», 1997, «Черная сага», 2002, «Ведьмино отродье», 2002, «Жаркое лето 1762-го», 2009) и многочисленных рассказов. Роман Сергея Булыги «Чужая корона» в 2005-м году был отмечен премией им. Ивана Ефремова за лучший роман 2004-го года.
Я работаю на складе, выдаю парашюты. Их у меня много, восемнадцать полок. Но всё равно их иногда не хватает. Тогда я вместо парашютов выдаю мешки с тряпьем. Незаметно, конечно. Потому что нельзя же ничего не дать! Боец же еще с вечера знал, что сегодня он пойдет за парашютом — и пришел, отстоял большую очередь, и всем его товарищам достались парашюты, а он что, хуже всех?! Что, я ему сейчас прямо в лицо скажу: нет парашютов, кончились! Что бы это было для него такое? Обида! И лишение права на защиту родины. А это святое право! Я не имею права такого кого-то лишать! И я, как будто ни в чем не бывало, поворачиваюсь к стеллажу, беру с него мешок с тряпьем и подаю бойцу. Боец доволен и отходит в сторону, дает место другому бойцу. И я даю ему другой мешок, иногда опять с тряпьем, а иногда с парашютом — как придется. Потому что у меня мешки и парашюты лежат вперемежку, где как. Я же заранее знаю, сколько, допустим, завтра ко мне придет бойцов за парашютами и сколько я имею их на самом деле в наличии. И я всю ночь готовлюсь, формирую мешки и раскладываю их безо всякой системы, в хаотическом порядке по стеллажам.
А наутро приходят бойцы, и я им так же абсолютно хаотично раздаю кому парашюты, а кому мешки. При этом я совершенно не жульничаю! Не смотрю, чья в каждый данный момент подходит очередь — молодого или старослужащего, а, полуобернувшись к стеллажу, сдергиваю с него очередной парашют или мешок, в чем мне и самому порой бывает трудно разобраться в полумраке склада, и подаю его, и говорю отходить. Он отходит. А я уже спрашиваю фамилию и звание, и личный номер следующего за ним бойца, делаю в журнале соответствующую пометку — и, опять же только полуобернувшись к стеллажу, беру с него очередной предмет и отдаю его — под подпись. И так пока все не раздам. И командир выводит их из склада. А я смотрю им вслед и ни о чем не думаю, особенно о том, кому же из них я выдал парашют, а кому просто мешок с тряпьем. Потому что это совершенно неважно! Так как там, куда они полетят, их уже давно ждут — и поэтому будут ли они прыгать там с парашютами или с мешками с тряпьем, нет совершенно никакой разницы. Никто из них не вернется, вот что! Да и раньше никто не возвращался! Просто одни убьются, разбившись о землю — это те, которые будут с мешками, или их убьют в бою — это тех, кому поначалу будто посчастливится, и они приземлятся живыми. Но и таких, правда, будет немного, так как большинство из тех, кто будет с парашютами, убьют еще тогда, когда они будут медленно парить над вражескими позициями на своих белых как смерть парашютах. В них будут стрелять враги, они будут кричать и извиваться в воздухе, а вражеские пули всё равно будут впиваться в них, и они будут умирать еще в полете, не долетев до земли.
Так что, я так частенько думаю, вполне возможно, что самыми счастливыми из них будут те, у кого за спиной окажется не парашют, а чертов, как вначале им покажется, мешок с тряпьем, за кольцо которого сколько ни дергай, ничего за спиной не раскроется! И они будут лететь — и летят, и летели уже сколько раз камнем к земле! — и разбивались в блин! Но никто еще — прошу обратить на это особое внимание — никто еще ни разу не вернулся оттуда и не доложил по начальству, что кое у кого из наших бойцов во время прыжка не раскрылся парашют, а когда после к нему, уже лежащему на земле, подбежали, то с удивлением обнаружили, что у него за спиной совсем не парашют, а черт его откуда знает взявшийся мешок с тряпьем! Вот так! Никто не доложил! И не доложит! Потому что, еще раз говорю, никто оттуда еще не вернулся! Их всех туда отвозят и там бросают с самолетов как будто в тыл врагу, а на самом деле на верную смерть — хоть с парашютом, хоть без парашюта. То есть вот какие поганые горе-стратеги руководят нашими вооруженными силами, и они еще смеют делать вид, будто они собираются в самом ближайшем будущем выиграть эту, понятное дело, напрочь бесперспективную войну! Тысячи и тысячи славных бойцов, верных сынов нашего многострадального отечества, они ежедневно отправляют на верную гибель на небе, на земле и в море. Но если вдруг что случится, они, конечно, будут очень рады свалить всё на меня, то есть сказать, что это я, такой-сякой, подрывал военную мощь страны, и надо меня за это принародно расстрелять! И так они и сделают!
Но сперва они меня будут допрашивать, то есть пришлют сюда ревизию, и начнут рыскать по полкам, вскрывать мешки с тряпьем и парашютами, тыкать в них штыками, проверяя шелк на крепость, и грозно спрашивать:
— Где, подлый пес, твой парашют!?
И я покажу его. А что! Мне нечего скрывать. Мой парашют у меня под столом, в мешке. Я вытащу его, усмехнусь и протяну его им. Они его раскроют... И увидят, что нет там никакого парашюта, а есть лишь новенькая гимнастерка с двумя наградными колодками, а также галифе, ремень, пилотка, коневые сапоги, портянки, две смены нижнего белья, еще немного всякой нужной мелочи и, кроме всего этого, записка: «бери всё это себе, боец, ты это заслужил, а меня закопай честь по чести». Вот что они найдут! И удивятся, и спросят, что это такое. А я отвечу, что это на тот случай, если и меня тоже отправят прыгать.
— Тогда, — скажу, — я лучше сразу, без парашюта, вниз прыгну, и пусть там меня за это вещевое вознаграждение, похоронят, хоть и на чужой земле, но как человека.
Вот! И я представляю их рожи, когда они это услышат! А после, конечно, опомнятся, прикажут встать, снимут с меня ремень, велят разуться и следовать к месту расстрела, и там после просто бросят в яму как падаль. А закапывать не будут, нет! Вот чем всё это кончится, если они придут сюда с ревизией. Поэтому я часто думаю, что пусть лучше и меня вместе с бойцами отправят в тот чертов десант. Тогда я возьму свой мешок с тем, что в нем сейчас есть, и когда наступит моя очередь, я, как и все до меня, смело ступлю в проем...
А вот дальше я уже не буду дергать за кольцо и радоваться, если парашют раскроется, или материться, если там окажется тряпье, потому что это же, как я вам уже объяснял, одинаково глупо, тех и других ждет смерть, а я просто разведу руки и ноги как можно шире, поймаю воздушный поток, а после согну руки в локтях, крепко-накрепко заткну пальцами уши — и ветер перестанет в них свистеть, на душе сразу станет спокойней, и я буду лететь и смотреть вниз, на землю. Сверху, говорят, она очень красивая, но рассматривать ее мешает ветер, свистящий в ушах. Но я же заткну уши и мне уже ничто не помешает, меня ничто не будет отвлекать, я буду просто свободно парить и смотреть перед тем, как изо всех сил вдруг шарах!..
Но только когда это случится? И вообще, случится ли? Чего это ради они вдруг станут отправлять меня туда, когда я и здесь вполне справляюсь со своими обязанностями? И разве на меня кто-нибудь хоть один раз писал рапорт? Так что зачем им от меня избавляться? И какие здесь могут быть ревизии? Зачем? Так что я еще, может, скорей умру от старости, чем они придут сюда за мной. Зачем им сюда ходить? Сюда ходят только за парашютами. Которых с каждым разом, с каждым отправляемым десантом становится все меньше и меньше. И скоро здесь останутся только одни мешки. А я буду служить! Всегда служить! Потому что мне порой вдруг кажется, что я бессмертный — особенно когда я выдаю по списку то, что они требуют.
Добавить комментарий