Братья Сапрыкины, бритоголовые, приземистые, в одинаковых черных майках, топтались у магазина, шныряя взглядами по прохожим. Им нужен был третий, чтобы купить в складчину бутылку водки.
— Погодь, это ж кто там пылит? Никак Хипыч? — сказал один из них, младший.
Долговязый, с длинными седеющими волосами до плеч, к магазину действительно шел Хипыч.
— Как всегда один, как всегда печальный, — процедил старший из братьев, взгляд его стал злобным.
В райцентре Хипыч появился весной. Говорят — приплыл по реке в безвесельной лодке. Вернее, лодку прибило к берегу, а в ней — залетный. Поселился Хипыч в развалюхе покойной Кручинихи. И зажил незаметной, обособленной от мира жизнью. Мясо не ест, покупает только хлеб да молоко. И все чего-то пишет по ночам в сторожке, что на «объекте», где братья Сапрыкины, выпущенные из лагеря на «химию», добывали себе хлеб насущный.
Кто он, залетный? Ясно одно — странный, не такой, как все. Это раздражало братьев Сапрыкиных, не терпевших тайн. К тому же залетный явно игнорировал их, зазнавался. «Теперь не уйдет!» — одинаково подумали братья, поджидая Хипыча на крыльце магазина.
Застигнутый врасплох, Хипыч попробовал отказаться от выпивки, но братья, настаивая, цепко взяли его под руки и увлекли в магазин.
В магазине под давлением братьев Хипыч вдруг сдался.
— Это все, что имею, — сказал он, отдавая старшему Сапрыкину деньги. — А теперь я, пожалуй, пойду...
— Так нельзя, — мягко, но с явной угрозой в голосах возразили братья.
На улице Хипыч попытался вырваться из рук братьев быстрым движением, как бы желая взлететь. Его отпустили, но вручили ему бутылку водки: теперь не улетит!
Раздавить белоголовую Сапрыкины решили в парке. Там в зарослях сирени было местечко, прозванное бухариками «трезвяк».
По дороге Хипыч взмолился:
— Пожалуйста, оставьте меня в покое! Ну зачем я вам?
— А вот уж хрен! — подтолкнул его в спину старший Сапрыкин. — Хочешь гордым свалить? Сегодня не получится. Сегодня наш день. Лучше расскажи, что это у тебя за круг на спине?
— Что за Лида? — обернулся идущий впереди Хипыча младший Сапрыкин: — Ну-ка валяй про Лиду! Кто такая? Почему не знаем? — и братья загоготали...
А Хипыч, как мог, боролся с тоской. Машинально вертя в руках бутылку, поглядывал в небо, которое уже переливалось розовыми и лиловыми тонами.
Как, должно быть, хорошо сейчас за городом среди деревьев, трав и камней! Было там озерцо с прозрачной водой, в которое днем смотрелись облака, а ночью — звезды. Хипыч любил приходить к этому озерцу. Он знал, что долго не протянет: застарелые болезни пожирали его тело, и оно таяло, как свечка. Но там, в поле у озера, лежа в травах, он чувствовал, что все в нем идет как бы само собою: как водопад, как свет солнца. И приходило ощущение, что он уже сам трава, и нет ни бед, ни радостей, ни эпохи, ни Добра и Зла. Но вдруг появлялся полевой мышонок и, не боясь Хипыча, ел с ладони хлебные крошки вперемешку с табаком...
А было время, когда Хипыч наивно верил, что Зло можно отделить от Добра и победить. «Скинь с себя все лишнее, перестрадай и освободись, — пел он под гитару на улицах. — Ведь все, что тебе нужно, — это любовь!» Песни длинноволосого уличного музыканта с иконописным лицом не нравились милиционерам. И однажды, когда Хипыч пел: «Дайте миру шанс!» — его арестовали и бросили в КПЗ. Все было...
А в девяностых Хипыч понял, что понапрасну разбазарил себя, борясь за химеру. Система рухнула, но мир не стал лучше. Все так же большинство людей цеплялось за деньги, вторая масса — за власть, третья масса жаждала отдать себя власти. Никто не хотел жить в себе, быть свободным! Хипыч почувствовал себя в пустыне. И стал искать забвения в наркотиках. Но первой от сверхдозы зелья умерла его любимая жена Люси, уйдя навсегда в небо с алмазами...
Отрезвев от горя, Хипыч сам вытащил себя из трущоб, где медленно вымирали последние романтики, братья во Роке. Но дом, дом — это важно. У Хипыча его не было. Спас Тибет, куда он добрался по торговым китайским путям с помощью старых друзей, знавших тамошних проводников. Там, в одном из буддистских монастырей, он научился уходить в небесный дым без зелья. По-новому осознал старую фразу: «Царство божие внутри нас». Но сильно затосковал по России. Его дом был здесь...
— Слышь, дай-ка сюда пузырь, а то уронишь ненароком...
Невидящими глазами Хипыч смотрел на братьев Сапрыкиных: куда, зачем его ведут эти двое?..
— Бутылку, гад!
И только теперь Хипыч заметил, что держит бутылку над головами братьев, как в детской игре: а ну-ка отбери...» Не мешать естественному ходу вещей», — подумал он, вдруг вспомнив закон даосов, но пальцы, сжимавшие горлышко бутылки, медленно разжались...
И Хипыч — о, чудо! — вновь ощутил себя свободным...
Он уходил по дороге в сторону заката, поглядывая на старые тополя, трепещущие на ветру молодой листвой, когда его нагнали озверевшие братья.
Били Хипыча в кустах цветущей сирени. Сперва братья работали кулаками, а когда Хипыч упал на усеянную пробками черную землю, в ход пошли каблуки... «Туфли оботри...» — последнее, что услышал он, уносимый ветром в пространство...
Похоронили Хипыча добрые люди. Крест на его могилу сделал я. Сосновый, добротный. Лежит Хипыч на краю кладбища, у самой дороги. За дорогой — поля, бесконечные нивы. Хорошо. Привольно.
Добавить комментарий