... Не хором, а — вместе

На аббревиатуру “ПНВ” реагируют не все: это ведь не СССР, не СНГ и даже не ВДНХ. Расшифровка, однако, проста: “Песни нашего века” — слыхали ль вы? Вот и оживились все, включая пенсионеров и детвору: а как же!

Немного истории для тех, кто случайно не в курсе. Все началось в 1994-м году, когда на празднование дня рождения Юрия Визбора собрался в Москве цвет бардовской песни: Виктор Берковский, Алексей Иващенко и Георгий Васильев, Олег Митяев, Сергей Никитин, Леонид Сергеев — и яркие другие, которых называть “и другими” можно лишь по недостатку площади журнального листа. Исполненное на концерте записали — далее возникла здоровая мысль не расходиться по любимым, по улицам, по собственным интересам, а вначале образовать коллектив. Образовали. У вполне элитарного коллектива сформировалась совершенно демократичная идея: донести бардовскую классику до широких народных масс Народ покуда безмолвствовал — может, потому, что суховатое деловое слово “проект” применительно к песенному творчеству указывало на существование капиталистического — антинародного, стало быть! — начала в чуть растерянной стране. Но когда песни, отобранные в жутких спорах, а потом исполненные и записанные на первый диск, зазвучали и в хижинах, и во дворцах, стало ясно: творения эти — народные и никакие иные, ибо душу народа отразили и пробудили — от сна разума, от бесчувствия сердечного, от попсовой одури... И поняли все, что “Атлантов”, “Дожди”, а тем паче заводные “Амазонку” с “Бричмуллой” ни при каких обстоятельствах “не задушишь-не убьешь”. А если “До свиданья, дорогие!” поется для конкретных друзей, покидающих конкретное место встречи — то это не значит, что слушателю запрещено пожелать попутного ветра и реяния белых чаек друзьям своим собственным.

Вступив в песенный поток, останавливаться было нельзя. И начались новые споры до хрипоты: эта песня — стоящая, а эта пусть останется в запасниках народной памяти! Спорам этим суждено длиться и поныне — ибо всегда может возникнуть законный вопрос, поймет ли, допустим, простой грузчик, что такое “надежды маленький оркестрик”, или что за ужас эти “девять граммов в сердце”...

Но корабль “Песни нашего века” плывет! Уже добрых пять лет — первая круглая дата. Ансамбль, в который входит сегодня девять мощных исполнителей, собирает огромные залы в обоих полушариях — и поет давно известное, не ставшее затертым. И народ сладостно погружается в транс групповой ностальгии. “Давайте восклицать...” Воистину давайте.

Они приехали в Америку с новой программой еще не забытого, но хорошего старого. В нью-йоркском театре “Миллениум” дверей никто не выламывал: наш народ эстетически воспитан, поэтому на любимое и желанное просто взял билеты заблаговременно.

А теперь признаюсь откровенно: считая авторскую песню существенной частью своего бытия, на их предыдущие концерты я не ходила. И не потому, что слышала много резких комментариев о коммерциализации святого, о небезобидности слияния КСП с эстрадными подмостками. И не оттого, что считаю классические лесные декорации обязательными для жанра, а концертные залы презираю: в конце концов — точнее, в начале начал — песня пишется наедине с собой, а последующий антураж — так или иначе производное. Просто трудно было представить себе личные интонации Окуджавы, Визбора, Кима, Городницкого в хоровом исполнении — каком угодно хорошем: уничтожение авторского начала казалось неизбежным. Да и совместное с залом распевание того же репертуара представлялось весьма сомнительным: ну, что это способно дать уму и душе? Вот так и жила себе — не бия, как некоторые, тревоги о смерти жанра, но и не торопясь покупать билеты на коллективную медитацию. А недавно и спонтанно нахлынула вдруг непрошеная, малопонятная и почти забавная (если бы сердце не подгрызала...) ностальгия — по временам, которые не выбирают и из памяти не вычеркивают, по песням, которые не умирают, в отличие от времени. Далее — более: младший мой пацан, врастанию в бардовскую стихию по-американски сопротивляющийся, выдал: “Не люблю бардов, от них нет фана!” Пора было подключать средства запаса.

... На сцене, где девять звезд распевались, царила отнюдь не звездная, а родная, вполне узнаваемая неразбериха: так мы в студенческом ансамбле ТашГУ орали друг на друга двадцать с лишним лет назад. Руководитель проекта, живая легенда (чуть не сказала “Гренада”!) Виктор Семенович Берковский отдавал указания короткие и негромкие. “А вот сейчас никто не говорит одновременно с Виктор Семенычем!” — взывал дисциплинированный Константин Тарасов. Тяжело, по-мужски молчали в перерывах между распеваниями братья Мищуки. Воздушная гибкая Лидия Чебоксарова танцевала, как в мюзикле, и приговаривала голосом принцессы: “Мне некомфортно, давайте споем еще...” Пелось по куплету, как по глоточку — того, другого. Потом люди остановились, чтобы перевести дыхание.

...Галя Хомчик, через годы назло завистливым девически худая и хорошенькая, усиленно приводила себя в порядок перед зеркалом. Это не мешало ей артикулировать четко, как перед камерой: школа телевидения!

— В нынешнем концерте поем лучшее из того, что было на предыдущих трех дисках. Но это не “Песни века — четыре”, а альбом песен всех участников проекта. Каждую запевает солист, а хор подхватывает: эта “неотъемлемая хоровость” остается непременным условием. В новый альбом под названием “Постскриптум” вошли песни не только сегодняшних участников проекта, но и тех, кто стоял у его истоков — Алексея Иващенко и Георгия Васильева, Сергея Никитина, Леонида Сергеева, Олега Митяева.

— Чрезмерно сложная поэзия — вообще не для наших программ, и в книге “Песни нашего века” об этом говорится совершенно спокойно. Пусть желающие купят и прочтут! Да, мы придерживаемся критерия отбора “а народу нравится”, да, поем не антологические стихи, а бардовский фольклор — то есть то, что прошло испытание немалым временем и то, что хочется подхватить и петь вместе. В бесхитростности нет ничего постыдного! Как заметил Александр Мирзаян, “ум, честь и совесть” нашего коллектива: “Песни века — это откровение. Оно не обязательно должно быть высокохудожественным. Оно может быть и высоконаивным”.

— Так вот же за пять лет не пресытился и не заскучал! Взрослые не пропускают ни одной новой программы, дети поют уже далеко не только “Амазонку”, но и “Милая моя...”, и “Атлантов” потихоньку пробуют — разве не рост?

Пока думалось, является ли ростом для детского менталитета “Милая моя”, народ стал прибывать в зал, как явствовало из нарастающего звукового фона. Вспомнились сетования Берковского год назад, когда он давал интервью по телефону из Москвы: “Славы Тимура Шаова у нас нет...” Похоже, что обделенность подобной славой не оказалась решающей.

Патриарх, сидящий в комнате за сценой, благосклонно улыбался...

— Вас узнавали по песне знаковой, песне — портрете поколения, которому, проходя сквозь вихри, выпало давать своим детям “замечательные уроки жизненного поведения” — цитирую дословно. “Гренада”, несмотря на большую историческую спорность, обозначала свое время — ибо не в легковерном же парнишке, который очертя голову бросился в чужое пекло пекло, было дело.

— Не в нем — в гибели мечты. “Песни нашего века” — продолжение этой мечты. Это не одна песня, а море — великое множество штрихов к коллективному портрету в интерьере времени. При том, что в начале девяностых годов прошлого века авторская песня скисла. И тогда хорошо, но не совсем забытое старое получило мощное гитарное подкрепление — с некоторым, извините, драйвом. Я ведь, знаете, всегда был человеком несколько джазовым — послушайте того же “Рабле”...

— Вспоминаю, как Вы рассказывали о становлении проекта “Песни века”, о переменах в его составе: “В борьбе за хорошее звучание пришлось подключить...” — далее следовали весомые имена. А не теряются ли сегодня в общем хоре такие самостоятельные крупные величины, как, скажем, братья Мищуки или Александр Мирзаян?

— Думаю, и Берковский не теряется... — с великолепным достоинством и полной невозмутимостью ответствовал Виктор Семенович. — А Константина Тарасова вообще знали больше как аккомпаниатора Олега Митяева — теперь это солист, выступающий сам.

...Братья Мищуки, люди явно закрытые для досужего любопытства, проходились взглядом по листочку с программой. Взглянули вопросительно. Услышав смиренную просьбу об интервью, Вадим (как оказалось, безотносительно к личности корреспондента, очень это дело не любящий), немедленно удалился от ответственности. Поддерживать “паблик рилэйшнз” великодушно согласился Валерий.

— Согласно интернету, у вас сегодня самый высокий рейтинг среди бардов. Как же вы чувствуете себя “в подверстке” к проекту, где высокая поэзия — не критерий отбора репертуара?

Собеседник посмотрел умудренно и многозначительно:

— Подразумевается, что мы с братом — воплощение высокой поэзии. Оцениваю тонкую лесть... Ну, вначале о “подверстке”: в ней нам не тоскливо. Пение в ансамбле было предметом интереса всегда — еще с Риги, с ансамбля “Домино”, в который входило пятеро. Потом творческий союз с Леонидом Сергеевым. Что касается высокой поэзии, то тут наши взгляды... — выразительная пауза... — трансформировались.

Тишина — и каждый понимал, о чем молчит. Далее Валерий — подчеркнуто:

— Объясню! Когда мы были молодые — были экстремистами: казались себе единственными, кто знает истину, и только собственный путь в жизни и творчестве виделся правильным. Спорили с другими не только о поэзии — о нравственности: например, о том, можно ли брать деньги, если раскрываешь душу.

— Пушкин, помнится, не возражал против гонорара... Значит, денег со слушателей не брали?

— “Денег”!” Такие это были сумасшедшие деньги... Споры, говорю, шли! Со временем пришли к выводу: любой экстремизм — тупиковый путь. И стали петь практически всех — Пушкина, Лермонтова, Бродского обошли совершенно случайно. Вот скажите, Визбор — крупный поэт? Клячкин? Но ведь они никогда не будут на задворках. Дело в том, что жанр предполагает слушателя.

— Выходит, элитарный Межиров в рамки жанра не вписывается... А мой-то ребенок, при том, что от КСП пока отпихивается, слушает “Не убий!” по сто раз подряд. И пришлось переводить ему на английский не вполне тривиальные строчки: “Голосит разлука, горчит звезда, я давно люблю говорящих “да”...

— А говорите, не вписывается! “Не убий, учили, не мсти, не лги...” — понятно и крутому бизнесмену, и домохозяйке. Но теоретически: все время дышать воздухом высокой поэзии способен не каждый, кислородное опьянение может наступить. Сейчас все ругают попсу — а мы нет: под рюмочку, в компании с друзьями этот репертуар — в самый раз! И точно так же своими песнями хотим дать расслабиться другим. Вы “Портвейн-блюз” слышали?

— Это хорошая песня, цель достигается! — нравоучительно произносит Виктор Семенович, спонтанно присоединившийся к закулисному диалогу. — Это не песня даже — зарисовка, картинка.

— А “Цыганочка”, а “Бутылочка с винтом”? — продолжает Валерий далеко не бесстрастно. — Даже “Монолог Иуды”, вещь совсем не шлягерная, относится скорее к року, чем к классической авторской песне. Вот запишите! Японцы говорят: чем больше языков ты понимаешь, тем ты богаче. Язык цветов, взглядов, недоговоренностей.. Понимать много музыкальных языков — тоже не обеднеть.

На этом наречье недоговоренности пришлось закончить — а вскоре переполненный зал театра “Миллениум” погрузился во тьму, и на сцене, залитой нестерпимо алым светом, появились их черные силуэты. Потом включился свет электрический, и в девять мощных голосов полилось пульсирующее “Когда внезапно возникает еще неясный голос труб...” — вот и подхватила прекрасная волна.

Степенный Берковский представил свою команду весело и абсолютно без страха перехвалить: Вадим Мищук — “один из лучших композиторов и самая сочная гитара в авторской песне”, Дмитрий Богданов — “хормейстер и баритональный тенор” (нет такого голоса? У него есть!). Галина Хомчик и Лидия Чебоксарова — самые красивые девочки в авторской песне — что приятно, и петь умеют не хуже других. Константин Тарасов — уникальный отец двоих детей, по совместительству соло-гитара: раз соло — значит, умеет на ней играть. Контрабасист Сергей Хутас — просто не бывает лучше, обсуждать не стоит. Ну, и мозг коллектива, святая интеллектуальных святых — Александр Мирзаян, который после такой звонкой характеристики мог бы, строго говоря, не утруждаться и не петь совсем.

Казалось бы, после легкой скоморошины реприз о каких серьезных песнях может идти речь? Но она зашла сама собой: смешное с великим умудряются не схлестываться.

Они назвали имя, узнаваемое в любой аудитории, где собираются люди с нормальными ценностями: Юрий Визбор. Они напомнили о последнем из романтиков авторской песни Юрии Аделунге — и сакральное “Мы с тобой давно уже не те...” вдруг перехватило непоющее горло неожиданным спазмом негодования: вот ведь не те мы, впрямь не те, мать честная! И кто бы мог подумать, что знакомое до последней строчки и интонации святое окуджавское “После дождичка” прозвучит так. Галина Хомчик пела вторым голосом — и это была такая терция, когда один-разъединственный женский голос оказывается сильнее нескольких мужских: словно женщина режет по вертикали воздух от земли до небес, а мужчины, в вековой своей слабости, лишь трепетно прикасаются к нотам.

Они спели “Перекаты”, которые, если честно, не безумно понравились: по-комсомольски задорно, хотя песня горькая, о погибели. Но они так затаенно выдохнули “когда-нибудь, Бог даст...” в неумирающей “Под музыку Вивальди”, что впрямь подумалось о Боге — который надежно прячет от нас свою сущность... А потом мощный Богданов запел голосами Ивасей, а Берковский — голосом Армстронга. И содрогнулся зал от голосового трепета Виктора Семеныча, стоящего на сцене с отнюдь не реквизиторской палочкой и солирующего “Хромого короля”. Вот тут и я, индивидуалистка плохо исправимая, запела, не чинясь.

Они “проехали, проехали, проехали...” — переместились к северу, в Канаду, аккурат туда, где “небо сине”. Эти без намека на коммерческую цель, совсем не зазывные заметки — о любови одной. При том, что коммерция на концерте была, присутствовала: в холле продавали диски, кассеты, иллюстрированную книгу. Но предательством светлых идеалов оно как-то не воспринималось: да слава Богу, что нашлись охотники все это приобрести! Зато долго будет помниться: вот закончился концерт — очень хороший, и “на бис” было спето все, что можно, и утомленные многомильными путешествиями по нашей огромной стране исполнители явно уже хотели быть “в постеле” — а им все записочки несли...