Как на рентгене. О фотографе Владимире Сычеве

Опубликовано: 16 ноября 2011 г.
Рубрики:

 

Moskovskyi_pozelui.jpg

Владимир Сычев. Московский поцелуй, 1972 год
Владимир Сычев. Московский поцелуй, 1972 год
Владимир Сычев. Московский поцелуй, 1972 год
Идея этой стильно оформленной книжки1 (оформление Михаила Архипова) проста и оригинальна — взять фотографии известного фотохудожника Владимира Сычева2 и попросить девятерых писателей российского происхождения, на тот момент оказавшихся в Париже, о них высказаться. Отозвались на творчество собрата-фотографа Виталий Амурский, Владимир Батшев, Николай Боков, Владимир Загреба, Татьяна Ивлева, Андрей Лебедев, Ара Мусаян, Николай Пырегов, Рудольф Фурман. Получилось — любопытно. Во-первых, в книжке есть на что посмотреть: мастер отобрал для нее 15 российских фотографий и столько же французских. Все они черно-белые. Отдельный цикл — цветные фотографии собратьев-писателей, позирующих живописной группой в разных местечках Парижа и в пригороде Пюто; из них наиболее интересным показался мне портрет поэта Виталия Амурского, подлинный портрет, без скидок на фотографию, — с глубиной и трагизмом. Второе, что привлекает в сборнике, — возможность прочитать разные мнения о работах Сычева и сравнить их со своим. Перед нами своеобразное «соревнование поэтов» наподобие Средневекового поэтического турнира в Блуа, на котором некогда блеснул Франсуа Вийон. В даннном случае, как кажется, победителя нет. Мне были равно любопытны эссе-размышления Бокова, Пырегова, Батшева и Ивлевой, афористичные миниатюры Мусаяна, многочастная философская статья Лебедева и детективно-криминальная Загребы, а также стихи Фурмана и Амурского...

Все же главными героями книги стали Фотографии. Скажу так: их российская часть, на мой вкус, явно обыгрывает французскую в силе и пронзительности. Французским же «картинкам» не откажешь в живописности, пикантности и даже странности (все же мы «чужаки» в той — парижской — жизни). Российские работы Сычева, в 1980 году выехавшего за рубеж, оказались на редкость ко двору в западных журналах, тогда же были напечатаны во французском еженедельнике «Пари-Матч», в немецком иллюстрированном журнале «Штерн», американском фотожурнале «Лайф». Думаю, что не ошибусь, предположив, что попали они туда в первую очередь как орудие пропаганды: эти фотографии больше говорят о «советском рае», чем десятки антисоветских брошюр. И однако не соглашусь с теми, кто видит в фотохудожнике «обличителя», «диссидента и антисоветчика». Нет! Он фотографировал жизнь. Ловил ее моменты, не задумываясь о том, как будут впоследствии интерпретировать эти застывшие кадры с кусками живой, еще теплой жизни. Подтверждение своим словам нашла в интервью самого мастера Виталию Амурскому: «Я снимал и снимаю то, что у меня перед глазами. Позже, видимо, появляется «драматургия» и «драматизм» композиции». Поневоле приходят в голову русские художники-передвижники, также отображавшие то, что было перед глазами: последний кабак у заставы (Перов), крестный ход в Курской губернии (Репин)... То и другое — кабак и крестный ход, — с его нищей братией и размахивающими плеткой жандармами, — были частью жизни народа...

Вот и на «картинах» Сычева можно увидеть жизнь без прикрас: пьяного, лежащего на присыпанной снежком земле, мимо не оглядываясь идет женщина («Город Александров»), людей, тесно сгрудившихся в очереди за какими-то «промтоварами» («Москва»), остановившийся поезд, из него выходят два одноногих инвалида на костылях, оба с папиросами, а поодаль на мокром перроне примостился транспарант с изображением Ленина и с лозунгом: «Коммунизм — светлое будущее всего человечества» («Сухуми, 1978»). Художник фотографировал не декорации, он не моделировал действительность — он просто ловил нужный момент и снимал — и на получившейся картинке оставался отпечаток каждодневной российской жизни. Правда, запечатленный миг получался гораздо более значимым и метафоричным, чем быстротекущая реальность. Вот еще одна фотография — «Московский поцелуй, 1972 год». Нет, не кажется мне, как одному из участников сборника, что немолодая женщина, которую посреди людной улицы обнимает и целует мужичок в кепке, — это его мать или жена. Скорей всего, малознакомая или вовсе незнакомая прохожая. Но бывает такое: что-то случается в жизни — то ли письмо хорошее получено (в руках у мужичка лист бумаги), то ли жизнь дала новый шанс, то ли горячительные напитки привели в состояние куража... Признаюсь, эта фотография кажется мне одной из наиболее удачных в русском фотоальбоме.

А если говорить о французском — тут для меня первенствуют женщины. И та, что летним утром на парижской набережной, выставив на обозрение точеные ножки, попивая из кружки кофе и лениво закусывая круассаном, ведет свою веселую женскую игру с тремя молодыми мужчинами («Париж, набережная, 1999 год»). Уж не Клеопатрин ли торг подсмотрел русский с фотокамерой? А молоденькая тщедушная негритянка в этой группе не напоминает ли обязательного негритенка на картинах великих венецианцев, изображающих обольстительных пышнотелых Венер? Вызывает любопытство и та неприметная женщина в темном платье и со скромным пучком на голове, показанная со спины и в профиль, что осенним утром сидит на засыпанном листьями парапете набережной, то ли за вышиваньем, то ли погруженная в свои мысли («Париж, 1986 г».). Бывшая «сирена», по догадке одного из участников дискуссии? А если просто старая дева, со своей внутренней драмой, с поманившей, но так и не случившейся любовью, с бесконечным одиночеством, разделить и просветлить которое способна только природа? И как же она хороша на этом снимке! Природа не природа, а та «городская среда», что окружает женщину. Утренняя река, набережная, кораблик на приколе, вдалеке красивый мост и абрис башни на том берегу...

О девочке с еще одного снимка, пятилетнем ребенке, серьезно смотрящем куда-то вниз, сквозь решетку ограды, и держащем в руке игрушечный пистолет, Татьяна Ивлева рассказала целую захватывающую историю, случившуюся в 30-х годах прошлого века в американской глубинке. Писательница увидела в малышке с фотографии возможную «будущую Бонни Паркер» ничем не приметную девчонку, ставшую грабительницей и в 23 года застреленную полицейскими вместе с ее дружком Клайдом. А я, глядя на этот снимок, вспомнила последние кадры антониониевского фильма «Забрийски-Поинт», юная героиня которого представляет, как от ее выстрелов рушится все вокруг и ненавистный ей мир начинает гореть «синим пламенем».

Нет, не может «просто фотограф» и не могут «просто фотографии» дать такую обильную пищу для нашего воображения. Лучшие работы Владимира Сычева не голая фиксация действительности, а ее интуитивное постижение, попытка проникнуть в ее не познаваемую разумом область. А сам Владимир Сычев — как он ни отпирайся от этого наименования, — художник. И ничего тут не поделаешь!                


11+9. Сборник, посвященный творчеству Владимира Сычева. Составитель Владимир Загреба. «Литературный европеец», Франкфурт-на-Майне, 2011

2 Сам Сычев от титула «фотохудожник» отказывается, относя себя к фотографам, т.  е.  к тем, кто не создает,  а отображает действительность.  Здесь с ним можно поспорить.

 

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки