Tari Sar observation post_w.jpg
Марыйская спецшкола
В августе 1967 года, после Шестидневной войны, Политбюро ЦК КПСС приняло сугубо секретное (гриф 000 — особой государственной важности) Постановление «О резком усилении вмешательства СССР в события на Ближнем Востоке». Предусматривались: масштабное перевооружение армий арабских государств, враждебных Израилю, интенсификация пропаганды и разведки против еврейского государства.
В рамках этой программы были созданы многочисленные училища, в которых готовились египетские, сирийские и иракские армейские офицеры и технические специалисты. Значительное их число пришлось на Туркестанский военный округ (ТуркВО), из-за сходства климатических условий и относительной близости ближневосточного театра военных действий. К примеру, летчиков готовили при Фрунзенском авиаучилище, танкистов — в Чирчике, при Ташкентском танковом, автомобилистов — в Самарканде.
Но и кроме училищ, в округе развелось немало краткосрочных школ и курсов, в которых учились арабские военные. Одну из таких спецшкол развернули в туркменском областном центре Мары. Этот город на берегах мутной и мелководной реки Мургаб в древности назывался Мервом, был многолюден и широко известен даже за пределами Средней Азии. Впрочем — превращен в руины полчищами Чингиз-хана. Они и по сей день тянутся широкой полосой от Мары до Байрамали.
А Мары в 60-х—70-х годах прошлого века — это несколько десятков помпезных административных зданий вокруг пыльной центральной площади. А кругом — нагромождение «хрущевок» и глинобитных домишек, вдоль которых текут арыки с грязной мургабской водой. «Фирменным», так сказать, знаком Мары считается «афганец» — раскаленный песчаный буран, почти ежедневно в полдень обрушивающийся на город летом.
Таким и был этот город, когда на его западной окраине в небывало короткий срок возвели 9-этажную гостиницу — самое высокое здание в Мары. Спешили не зря: гостиница предназначалась под спецшколу для арабских военных — классы и общежитие. Курсантам предоставлялись неслыханные по здешним краям условия. Они жили по двое в больших номерах со всеми удобствами. Некоторые, видимо — наиболее элитные, занимали целый номер. Не знаю, из каких соображений об их элитарности исходили в Генштабе, но распоряжение об этом прибыло именно оттуда.
Питались курсанты в столовой ресторанного типа, притом меню составлялось выбранным ими же, видимо, кулинарным специалистом. Более того, арабы получили возможность назначить своего забойщика телят и баранов, пригоняемых для их столовой. А мороженного мяса они не потребляли принципиально из-за каких-то мусульманских запретов. Мне, впрочем, приходилось, и не раз, наблюдать как такие же «ортодоксы» уплетали, что называется, всё, попавшее им в руки. Кто знает, как жили марыйские курсанты в своих «палестинах», но здесь, в Союзе, вели себя вполне по-хански. Например, несмотря на суперсекретность спецшколы, частенько ночевали у своих дам в городе. Правда, приводить этих дам в свои номера им не позволяли: «000» все-таки!
Но вскоре весь марыйский гарнизон, а с ним и гражданское население, узнали, что за «элита» угнездилась в 9-этажной гостинице. В ней проживали и готовились командиры арабских диверсионных отрядов и групп (в те времена в военном лексиконе не употреблялось словечко «террор» и его производные). Это были сирийские, иракские, египетские и ливанские офицеры, среди них — высокопоставленные, те самые, из отдельных номеров. Быть может — и шейхи, шайтан их разберет. Но там была и большая группа членов ООП (Организация Освобождения Палестины).
Готовились шейхи и просто палестинские бандиты по полной программе советского Спецназа, чему способствовал находившийся неподалеку крупнейший в ТуркВО полигон Бурун-Кую, на котором отрабатывались задачи диверсионной подготовки туркестанскими спецназовцами. Арабы могли заниматься тем же, не привлекая чужого внимания.
На полигоне их обучали стрельбе из всех видов автоматического оружия — советского, израильского и американского, они практиковались в вождении автомобилей и бронетехники этих стран. Но главным предметом были минно-взрывные работы. Арабов готовили к применению всех видов взрывчатки и боеприпасов для подрыва всевозможных объектов в самых разных и сложных условиях. Их учили, кроме того, методам изготовления взрывчатки из самых, вроде бы, невинных веществ и окислителей.
Особое внимание уделялось практике организации и выполнения диверсионных актов. Что только ни учились взрывать курсанты: дома, мосты, плотины, опоры высоковольтных передач, туннели и станции метро. Притом, подрывали нередко не макеты, а вполне реальные объекты, которые наши саперы строили и систематически восстанавливали, что влетало, как понимаете, в неслабую копеечку.
Впрочем, всё вместе взятое: жилье, питание, бытовое обеспечение, учебный процесс и прочее — стоило немалых средств. Да если еще помножить на все такого же рода заведения, разбросанные по «великому и могучему»?! Видимо, расчет был на то, что арабы еще отплатят Кремлю с лихвой борьбою с Западом и — особенно — с «израильской военщиной». Дело-то шло к войне «Судного дня». Получилось, однако, с точностью до наоборот...
Курсант Мохаммад бен-Салах
В те поры ваш покорный слуга служил в штабе ТурВО и в силу должностных обязанностей периодически посещал марыйскую спецшколу, проверяя ход подготовки ее курсантов. В бытовую, так сказать, часть их жизни старался не вмешиваться вообще, благо, и без меня было достаточно инспекторов из самых что ни на есть «органов».
После одной из таких проверок, я уже собирался уезжать и прощался в вестибюле гостиницы с начальником спецшколы подполковником Федором Педосенко. Вдруг, из-за дверей в столовую послышались истошные вопли и грохот бьющейся посуды. «Только ЧП не хватало в моем присутствии», подумалось привычно, и мы поспешили в столовую.
Картину застали не из уютных: к выходу с плачем бежали официантки, а курсанты швыряли в них тарелки с едой, выкрикивая ругательства. Русский мат перемежался с арабской бранью. Я рявкнул во всю мощь тренированной командирской глотки: «Встать! Смирно!» Курсанты вскочили, воцарилась тишина. Стали разбираться. Выяснилось, что одна из официанток, ставя на стол тарелку, дернулась, видимо, когда курсант полез ей под юбку, и пролила немного содержимого на его китель. Он схватил тарелку и запустил в девушку.
Этим курсантом оказался Мохаммад бен-Салах, неформальный лидер школы, из арабской элиты, сын какого-то шейха. Его примеру немедленно последовали остальные курсанты. Официантки бросились бежать. Их было четверо, молодых и весьма привлекательных армянок из местных. Арабы постоянно соблазняли их долларами, предлагая сожительство. Но такого рода связь влекла за собой немедленное увольнение — разумеется, не курсанта же... А с работой для женщин в Мары всегда было туговато, да еще такой: платили-то в спецшколе весьма недурно. Не говоря уж о том, что девушки были тщательно отфильтрованы местным КГБ. Так что держались они неприступно, вызывая открытую неприязнь арабов. Вот она и прорвалась в столовой.
Существовала, думается, и другая причина того инцидента. Он произошел осенью 1973 года, когда египетская и сирийская армии вторглись в Израиль и развернули мощное наступление, застав евреев врасплох. Первые же успехи арабов в войне «Судного дня» вызвали у курсантов прямо-таки неистовый подъем. Они, видимо, решили, что Израилю — конец, и услуги советских опекунов им больше не потребуются.
Я скомандовал: «Курсант бен-Салах, ко мне!». Он нарочито вразвалочку подошел и остановился, подбоченясь. «Как стоишь? Смирно!» — потребовал я. И тут Мохаммада словно прорвало. Он стал орать по-арабски. Разобрать я смог только часто повторяющиеся слова «яхуди». Их значение я знал: «Еврей, еврей, еврей», — кричал Мохаммад.
Не уверен сегодня, что он имел в виду мою национальность. Но тогда я воспринял его вопли как личное оскорбление, и рука машинально потянулась к кобуре. Реакция последовала мгновенно: он с воплем выпрыгнул в открытое окно. Благо, столовая находилась на первом этаже, и Мохаммад только поцарапался. Остальные курсанты стали по-русски кричать: «Не стреляй, амир, не стреляй!» (Амир по-арабски значит командир, вождь).
Опомнившись, я вышел из столовой и сразу уехал. На следующий же день получил солидный «втык» от своего начальника, а приказом из «Десятки» (Десятое главное управление Генштаба «Зарубежные операции») был отстранен от контроля за Марыйской спецшколой, чему был несказанно рад.
Перевал Саланг
Так сложилось, что то происшествие в Мары мне довелось припомнить через 9 лет, осенью 1982 года. Именно тогда обозначилось вмешательство арабских боевиков в афганские события. Они воевали на стороне моджахедов отдельными отрядами и группами, демонстрируя по сравнению с местными на порядок лучшую выучку и фанатизм.
Особенно умело и дерзко оперировал диверсионный отряд, укомплектованный арабами, южнее авиабазы Баграм. Они взрывали военные и гражданские объекты, громили дорожные сооружения, рвали линии связи. И во всех действиях этих диверсантов явственно проглядывала методика, разработанная в свое время советскими специалистами. Было очевидно, что в этом отряде действуют и питомцы Марыйской спецшколы. Вскоре это и подтвердилось.
Одним из самых лакомых объектов для диверсантов был туннель под перевалом Саланг. Через него проходил единственный путь, который обеспечивал сообщение между северным и южным Афганистаном на протяжении всего горного массива Гиндукуш, который занимает почти 70 процентов всей территории страны. Через перевал Саланг шла главная трасса снабжения и маневра восточной группы советских войск — шоссе от порта Хайратон на Аму-Дарье к Баграму и Кабулу.
Во второй половине 1982 года мне довелось отвечать за безопасность знаменитого туннеля, и не сказал бы, что это являлось синекурой. Удалось предотвратить шесть попыток взорвать туннельные трубы или заблокировать хотя на время движение по ним. Стало ясно, что против Саланга действует хорошо оснащенная и подготовленная диверсионная группа. Ее командир всячески варьировал приемы засылки своих боевиков к туннелю. Они пытались проникнуть к его северному и южному порталам пешком, ехали на лошадях, ишаках и верблюдах. В основном же — на автомобилях, маскируя взрывчатку самыми безобидными грузами.
В большинстве случаев на диверсию шли шахиды — боевики, заведомо обреченные на гибель. Эти камикадзе должны были ценой собственной жизни взорвать туннель. Все они, однако, были не арабами, а пуштунами. Но те, которых удавалось взять живыми, утверждали, что готовил их и послал в Саланг амир Мохаммад, и что он не афганец, он араб из Йемена.
Диверсантов перехватывали КПП (контрольно-пропускные пункты), развернутые в полукилометре от северного и южного порталов туннеля. КПП несли службу круглосуточно, но главная роль в успехе этой службы приходилась на собак минно-розыскной службы (МРС). Они были тренированы на запах взрывчатки и обнаруживали ее в любом виде: переносимую и перевозимую, в шашках, брикетах или корпусах из разных материалов, небольшими зарядами или крупными партиями. В основном с вожатыми дежурили на КПП немецкие и шотландские овчарки («колли») из подмосковного кинологического центра «Красная звезда».
Выпускники марыйской школы против советских учителей в Афганистане
Пасмурный октябрьский денек уступил место вечеру, когда с южного КПП сообщили о задержании двух подозрительных автомашин. Я поспешил к посту. На обочине стояли задержанные машины — УАЗик с афганским военным номером и грузовой ЗИЛ, наваленный огромной копной каких-то стеблей, источавших прямо-таки тошнотворный запах. Водители и пассажиры стояли лицом к скале под автоматами солдат.
Командир поста доложил: он приказал задержать УАЗ потому, что овчарка Дик показала наличие взрывчатых веществ. Взрывчатки в автомобиле не оказалось, но Дик показал на руки и одежду афганского капитана и его водителя, а также продолжал настаивать, что взрывчатка есть и в грузовике. «А Дику, товарищ полковник, можно верить всегда, — добавил лейтенант. — Вы сами знаете, какой это чуткий пёс». Еще бы я не знал! Шотландская овчарка Дик была известна в Афгане своими подвигами.
Приказал привести задержанных в блиндаж КПП. Два офицера афганской армии и гражданский шофер грузовика имели вполне исправные документы. Направлялись они в Мазари-Шариф, логично объясняли цель поездки. Но переводчик сказал мне, что капитан говорит на дари с сильным арабским акцентом. В блиндаже было полутемно, и я приказал осветить лица задержанных, а когда это сделали — вскрикнул от неожиданности. Передо мной стоял Мохаммад бен-Салах, бородатый, но вполне узнаваемый.
Не стану подробно освещать ход проведенного дознания. Оно, естественно, отличалось от цивилизованного следствия. Вот бы нашим либеральным конгрессменам поприсутствовать!.. Выяснилось главное: взорвать Саланг нацеливалась диверсионная группа бен-Салаха. Провал всех предыдущих попыток вынудил его решиться на личное участие. Мохаммад приказал поместить основной заряд в грузовик и прикрыть стеблями так называемого кашгарского джута в расчете на то, что собаки на КПП не смогут унюхать взрывчатку из-за его гнусного запаха. Дик, однако, сумел распознать порошкообразный гексоген, которого там было два мешка. И не только. Пес учуял и чем пахли руки Мохаммада и водителей, грузивших взрывчатку в кузов ЗИЛа.
В туннеле УАЗ должен был затормозить, а шедший следом грузовик — остановиться за ним. Его водитель, включив замедлители взрывателей на 15 минут, должен был пересесть в УАЗ и уехать. А идущие в колонне за ЗИЛом стояли бы, пока сто килограмм гексогена не обрушили бы свод туннеля.
Кстати, такой сценарий диверсии придумал не Мохаммад бен-Салах. Его не раз отрабатывали в натуре на полигоне Бурун-Кую под туркменским городом Мары. Да и сам Мохаммад не был единственным из питомцев Марыйской спецшколы, воевавших против своих советских учителей в Афгане. Как известно, уцелевшие на той войне арабы востребованы и сегодня. Воюют в Ираке, действуют и на том же театре, но теперь — против солдат страны, которая приютила меня 20 лет тому назад...
Об этом подумалось, когда я всматривался в лицо амира бен-Салаха. Он, естественно, не мог не почувствовать такого пристального внимания. И впился, буквально, в меня взглядом. Но не узнал. Видел-то меня воочию лишь в Марыйской спецшколе — тому полвека назад. А блиндаж на Саланге был не больно-то освещен. Но в обоих случаях видел он советского офицера, а не весьма пожилого американца в шляпе, темных очках. Нет, не узнал меня Мохаммад и отвернулся. Да и я перестал его разглядывать. Задумался — как поступить?
Дождаться когда он выйдет и сообщить полицейскому я не мог, потому как в английском был слаб и рассказать копу в чем дело не сумел бы. Проследить куда пойдет Мохаммад? Это мне не под силу, навыкам слежки не обучен, засветился бы на первых минутах. Да и зачем? Ведь, скорее всего, он в Америке легально. Иначе не стал бы демонстративно наряжаться по-пуштунски.
И я вышел из вагона на своей станции.
Добавить комментарий