Эзотерическая страничка Письма живого усопшего о войне

[Продолжение. Начало в № 13 (24) от 02 июля 2004 - № 21 (32) от 05 ноября 2004].

Письмо XX

12 апреля 1915 г.

Представьте себе поле битвы: вытянутую, изломанную двойную линию людей, коней, орудий и прочих атрибутов войны.

В прежние дни на Земле я изучал когда-то теорию и практику войны, но в этой войне все мои познания оказались почти бесполезными. И причина здесь не только в том, что изменились сами условия ведения военных действий, но ещё и в том, что раньше я представлял себя стоящим по ту, или по другую сторону воображаемого поля битвы; теперь же я наяву пребываю одновременно и с той, и с другой стороны, словом — повсюду. Я читаю мысли командиров обеих сторон, я сижу в окопах вместе с солдатами, иногда наполовину погребенными в грязи и в воде, я езжу по полям вместе с кавалерией, выдвигаюсь вперед вместе с артиллерией, сопровождаю наверх души убитых, вместе с ними прохожу сквозь ад недоумения, которое почти всегда охватывает их после того, как они оказываются безжалостно выброшенными из своих тел.

Поистине, “Война — это ад!” И не стройте себе никаких героических иллюзий — вы, живущие в мире и рассуждающие о том, чего вы не можете знать.

Даже когда стихают выстрелы, ужасы не кончаются. Мрачная и тихая дождливая ночь наполнена страждущими и мятущимися душами. Часто какая-нибудь душа бродит туда-сюда в поисках своего товарища, с которым её породнили узы боевого братства — того прекрасного цветка, который расцветает на безобразном стебле войны. Часто они вновь и вновь переживают ярость и ужас последней атаки; они вновь вонзают воображаемый штык в тело воображаемого врага; или, когда они собираются вместе, а так обычно и бывает, то всей своей массой безрассудно бьются о какое-нибудь стоящее на их пути препятствие, всякий раз ощущая противостоящую им силу.

Генерал, о котором я писал в своем предыдущем письме, был человеком духовно развитым; поэтому он очень скоро смог освободиться от пут материи; он был одним из тех патриотов, для кого его собственная страна это бог, а его император — герой, за которым нужно вдохновенно следовать. Но большинство из тех, кто гибнет на полях сражений — простые солдаты, которые сражаются по воле массы, стоящей за их спиной. Эти, как правило, сразу же попадают в темноту и блуждают затем в течение какого-то времени вo мраке и недоумении.

Но некоторые — напротив, пребывают в полном сознании практически с момента своей смерти. И часто нападают на солдат противника, когда те спят. Сны на полях сражений бывают ужасны в своем сходстве с реальностью.

А иногда, опять-таки из-за всеобщей неразберихи, души совершенно теряются и стремятся держаться поближе друг к другу, даже если это души бывших врагов, чтобы избавиться от ощущения гнетущей тоски, которое навевает им тьма, разделяющая “невидимые” миры. Страх заставляет их забыть о том, кто их бывшие друзья, а кто — бывшие враги. Вот ещё один, бледный цветок, расцветающий на безобразном стебле войны!

Астральные формы не слишком развитых людей зачастую выглядят здесь пугающе обезображенными, их сознание еле теплится, и они не могут чувствовать ничего, кроме боли. Неудивительно, что сны бескорыстно любящих людей полны ужаса в эти темные, нависшие над миром ночи, ибо во множестве стран есть много людей, которые, хотя и не воюют, но посвящают часы своего ночного отдыха самоотверженному труду во спасение душ, которые так отчаянно нуждаются в помощи. Есть один человек, которого вы знаете, — он несет сейчас на своих плечах почти сверхчеловеческую ношу, но никому не говорит об этом.

Нет нужды говорить вам, сколько таких ночей вы сами провели в течение многих последних месяцев, и если мы попросили вас прекратить эту работу, то лишь для того, чтобы у вас оставалось больше сил на то, чтобы сейчас записывать за мной эти сообщения. Воплощенная душа не может работать без отдыха день и ночь. Это было бы равносильно тому, чтобы жечь астральную свечу с обоих концов.

Когда вы вернетесь в те страны, что ныне разорены войной, многие ваши друзья расскажут вам, что им довелось пережить в эти страшные месяцы примерно то же самое, что пришлось пережить и вам. В критические минуты приходится обращаться за помощью к тем, кто в состоянии нам помочь, а сейчас их помощь нужна практически постоянно.

Постарайтесь понять, что души, остающиеся в нижних слоях астрального мира, действительно пребывают недалеко от поверхности физической планеты. И те, кто зависает над полями сражений, на которых их постигла роковая участь, продолжают испытывать воодушевление, либо ужас, слыша голос боевых труб. Они по-прежнему слышат свист пуль и ощущают разрушительную силу разрывов. Каждый день к этим привязанным к земле несчастным вновь и вновь возвращаются переживания военной поры; каждую ночь они с ужасом ожидают наступления утра, когда звуки войны возобновятся снова. Они не могут никуда уйти. Они несвободны уже просто потому, что их тела погребены здесь же, всего лишь в нескольких футах под землей, или лежат вовсе непогребенными, что еще хуже.

Я советую вам, по крайней мере в течение нескольких лет, воздерживаться от посещения тех мест, где шли бои. Вы можете отправиться в Швейцарию или в южные районы Франции, но постарайтесь не задерживаться долго в Северной Франции или в Бельгии, или в каких-либо иных местах, которые так или иначе были поражены войной.

Мир мыслей над Англией сейчас растревожен, но непосредственно примыкающий к земле слой астральной материи не заполнен ужасными эманациями смерти. Астральные формы стремятся туда из более опасных областей, но, чтобы туда добраться, им необходимо сперва оторваться от того места, где им пришлось претерпеть самые жестокие мучения.

Гораздо легче защитить себя от грустных мыслеформ, чем от обезумевших астральных существ и “кипящей” астральной материи, возникающей над полями сражений.

Вспомните, ведь даже поле битвы при Ватерлоо до этой войны было не самым подходящим местом для того, чтобы проводить там ночь. Спустя некоторое время вы сможете ненадолго посетить места недавних боев, просто для того, чтобы набраться практического опыта; но не делайте этого прямо сейчас. Сегодня самое подходящее для длительного пребывания в Европе место — это горы Швейцарии.

И желательно, чтобы вы проводили там побольше времени.

Помните, вы говорили мне, что в детстве часто видели на горах и в долинах своего штата образы американских индейцев? Это были те, кто много лет назад бродил под лучами солнца по этим горам и долинам, и кто до сих пор остается в плену у разреженной материи, примыкающей к этой территории. Глаза ребенка, как правило, очень чисты. И над полями сражений в Европе проницательный взгляд еще долгие годы будет замечать образы тех, кто не может оторваться от этого места. Я уже не говорю о хрониках Акаши. Война — это ад, и этот ад не заканчивается подписанием мирного договора.

И это одна из причин, почему нам хотелось бы, чтобы вы и другие, верящие в братство, донесли дух этого идеала до ныне воюющих народов. У вас нет представления о спокойной вере как о великой и истинной идее. Человек, действительно любящий своих ближних, способен оказывать влияние не только на узкий круг своих друзей. Вся атмосфера вокруг него пронизана братской любовью, и восприимчивые души чувствуют это.

Совершите как-нибудь с этим чувством в душе прогулку на пароходе вверх по Рейну.

Письмо XXI

14 апреля 1915 г.

Осмелюсь ли я рассказать вам о чистилище, в которое ярость баталий направляет так много душ, лишь совсем недавно ходивших по Земле в образе людей, ежедневно отправлявшихся из дома на работу, любивших своих жен и детей и обменивавшихся банальностями в перерывах между работой, совершенно не подозревая о том, что с каждым часом они все ближе и ближе подходят к Великому Событию? Да, осмелюсь.

Мы последуем за одной душой, за которой я следовал сам. Её историю я могу восстановить по памяти, потому что каждый её акт навсегда запечатлен в моем разуме. Нет, мне вовсе не нужны мозговые клетки для того, чтобы запомнить что-либо. Вам они тоже не понадобятся, когда вы освободитесь от оков своего мозга.

Это был холостой мужчина, полковой офицер, англичанин. Внешне он был такой же, как и все остальные, но сознание его было иным. Он жил в своем собственном внутреннем мире, ибо много читал и много размышлял. Он не был что называется очень хорошим человеком. Далеко не все англичане хороши даже сейчас, когда Англия воюет; я говорю это тем из вас, кто приходит в ярость, услышав малейшую критику в адрес своего родного острова, и даже в том числе и вам — той, кто пишет сейчас для меня!

Этот человек был не очень хорошим, потому что в его сердце было мало любви. Нельзя сказать, что он был неспособен любить, но он неспособен был пробуждать любовь в других и потому чувствовал духовный голод. Иногда на него накатывало ощущение непреодолимой тоски, и тогда он впадал в раздражение и начинал пить, или бранить своего слугу, или то и другое сразу. А временами, когда весь мир и он сам становились ему особенно противны, он пускался в “загул”.

Но началась война.

Он сразу же почувствовал, что шум и суета военных приготовлений смогут стать естественным выходом для его раздражения. И он с радостью отправился на войну.

В Лондоне он знал одного немца и очень его не любил. Немец был слишком болтлив, а его громкий и резкий голос раздражал чувствительный слух утонченного офицера. Увлекая своих солдат в битву, он как раз вспоминал об этом немце. Он думал, что ему наконец-то предоставилась возможность сразиться именно с этим немцем, лицом к лицу, и эта мысль приносила ему удовлетворение.

Ненависть стала для него почти что чувственным наслаждением. Немцу удалось соблазнить одну вульгарную женщину, которую страстно желал сам офицер. Он ненавидел себя за эту страсть и ненавидел немца за то, что тот все испортил. Мы всегда ненавидим тех, кто мешает нам спокойно ненавидеть самих себя.

Офицера убила немецкая пуля в первые же дни войны. Где? Да какая разница, где! Если я скажу, кто-нибудь, возможно, узнает этого человека, а мне не хотелось бы выдавать тех, кто, пусть даже невольно, делится со мной своими секретами. Даже когда я прислушиваюсь у закрытой двери жизни, я не стремлюсь затем рассказывать другим слишком много о том, что услышал. Я стараюсь быть благоразумным.

Я буду называть этого человека своим другом, поскольку мы с ним настолько сдружились, что теперь я имею на это право.

Накануне битвы, в которой мой друг нашел свою смерть, я был рядом с ним, стараясь смягчить жестокость, овладевшую его сердцем. Это чувство редко встречается среди солдат того участка северного фронта, на котором он находился, ибо для них война это что-то вроде благородного спорта (или, по крайней мере, она была для них таковой в сентябре прошлого года).

Но мой друг был исключением, потому-то я и решил рассказать именно о нем. И мои замечания по поводу его исключительности в данном случае необходимы для того, чтобы не слишком напугать читателя. Я не хотел бы, чтобы мои читатели думали, будто их друзьям также пришлось пережить нечто подобное. Знай же, всяк склонившийся над этой страницей, что мой друг — это не твой друг, это совсем другой человек. То, что пережили ваши друзья, было не столь ужасным. Ведь они были лучше, чем он, потому что вы их любили, а тот человек был намного хуже, потому что его почти никто не любил.

Его сразила ружейная пуля. Все вокруг него погрузилось во тьму, и на некоторое время он лишился сознания.

Его привел в чувство грохот разорвавшегося снаряда.

“Начался бой, — подумал он, — чертов слуга! Он должен был разбудить меня на рассвете”.

Вокруг него были солдаты его полка, но, казалось, что они стали выше, чем были, и видел он их смутно, как в тумане. Он протер глаза.

“Чёрт их раздери! Кого это они поставили на мое место?”

Он подумал так, потому что увидел, что вместо него командует какой-то младший офицер.

В полном недоумении он оглядывался по сторонам. Да объяснит ему кто-нибудь, наконец, что происходит?! Он направился туда, где обычно находился старший офицер; офицер был как всегда на месте.

“Что это со мной? — подумал он. — Может быть, я сошел с ума?”

Он отдал честь офицеру, но тот не обратил на него никакого внимания.

“Я, должно быть, сплю? — предположил он”.

Он подошел к солдату, заряжавшему ружье, и дотронулся до его руки. Но солдат тоже никак на это не отреагировал. Тогда он схватил солдата за руку. Все так же, не обращая на него внимания, солдат поднял ружье и выстрелил.

Тогда мой друг подошел к двум разговаривавшим между собой солдатам и услышал, как один из них сказал: “Бедняга!.. Получил пулю в самое сердце! Он был букой, но неплохим офицером. Жаль его”.

Тот “бедняга”, о котором они говорили, как раз и был он сам. “Получил пулю в сердце — неплохой офицер — бука — умер!”