Ирина Чайковская: — Марина, я брала у вас интервью два года назад. Тогда вы сетовали на отсутствие в России «гражданского общества». Что скажете сейчас?
Марина Королева: — Ситуация меняется, и стремительно. Надо признать, никто из нас не ожидал, что сдвиги в общественном сознании будут происходить так быстро. Но ведь в России только так и бывает, согласитесь. Вчера еще все дремали, в крайнем случае, вели ни к чему не обязывающие кухонные разговоры — и вот уже десятки тысяч людей на улицах. Можно ли утверждать, что в России уже есть «гражданское общество»? Я так сказать не могу. Пока это только попытка осознать себя, как-то организоваться. И тут огромную роль сыграл и продолжает играть Интернет — как я, собственно, и предполагала. Уже несколько лет говорю это коллегам, региональным журналистам, когда выезжаю к ним на семинары: ребята, кроме своей основной работы ведите блоги, заводите аккаунты в Твиттере, — без этого нам не обойтись.
Проблема этого зарождающегося организма, который мы называем «гражданским обществом», в том, что он состоит из личностей, а не из винтиков. Поэтому организоваться ему очень сложно. Это винтики легко выстраиваются в колонны и маршируют, а для нас это практически невозможно... Да и не нужно.
— Помните, вы привели в пример одну женщину, свою знакомую, которая — единственная из многих — предъявила властям иск в связи с их бездействием в период экстремально жаркого лета. А что сейчас? Президентские выборы прошли. Президент вроде бы выбран. И однако миллионы людей выступили против фальсификаций на выборах. Некоторые считают эту акцию бесполезной, а что думаете вы?
— Вы слишком хорошо думаете о москвичах. Никакие миллионы на митинги, конечно, не вышли. Такие митинги до выборов собирали максимум 120 тысяч человек. После выборов, 5 марта, на Пушкинскую площадь пришли не больше 20 тысяч человек (правда, это был вечер рабочего дня). Сегодня на Новом Арбате, прямо под окнами «Эха Москвы», люди собрались на митинг «За честные выборы». Я была там, конечно. И опять-таки — не более 20 тысяч, хотя заявлены были пятьдесят.
Что касается пользы... Знаете, такое наступило время, когда нечего задумываться над глобальными вопросами вроде «пользы для народа». Каждому сейчас придется отвечать за себя. Вот я и отвечаю — сама себе, сама перед собой — могу я не идти на такой митинг? Нет, не могу. Хотя в действиях оппозиции мне многое не нравится. И лозунги нравятся не все. И программы четкой я пока не вижу. И лидеров достойных нет. Но нельзя не идти, понимаете? Но это — мой, только мой выбор.
— Вы ведете программу «Поехали». Последняя передача была посвящена возможному усилению иммиграции из России после выборов. У меня вопрос с подковыкой. В прошлом интервью вы говорили, что главная причина отъездов — атмосфера в стране. Не кажется ли вам, что в атмосфере сейчас что-то поменялось, несмотря даже на видимый проигрыш оппозиции?
— Совершенно точно, поменялось. Нет уже ощущения безвоздушного пространства, когда дышать нечем. В общем, такое чувство, как будто форточки открыли. Но я опять хочу спросить: сколько раз такое было в России? Наверное, у каждого поколения случался подобный период, у кого короче, у кого длиннее. Нам, я считаю, повезло: мы видим уже второй такой всплеск за последние двадцать лет. Хотя кто-то слово «повезло» может взять в кавычки... И здесь могу только повторить: каждый будет сам для себя решать — готов ли он свою жизнь, единственную и неповторимую, тратить на ожидание перемен к лучшему. Ведь понятно, что процессы в России происходят медленно, с откатами и падениями, история здесь никого ничему не учит. Актер Алексей Серебряков, который признался, что вывез семью в Канаду, так и говорит: жизнь коротка, и я не хочу и не могу ждать, пока народ поумнеет. Думаю, он пришел к этому решению долгим и непростым путем.
— Молодые творческие россияне не видят для себя будущего на родине. Понимают ли они, что иммиграция не сахар, что она требует очень больших затрат — физических, нравственных, психологических, наконец, материальных? Тем более, в Европе и США еще не преодолен кризис, там свои проблемы. Не лучше ли молодежи попытаться что-то изменить у себя в стране? Возможно ли это? Как вы думаете?
— Конечно, они понимают, что эмиграция дело непростое, иначе в России уже никого не осталось бы. Шучу... Но из моих разговоров со слушателями в программе «Поехали» я как раз это и поняла: об эмиграции думают многие, но немногие решаются. Впрочем, это и так понятно. И про кризис в Европе и США знают. Взвешивают, прикидывают, подсчитывают. Многие ставят себе задачу — заработать здесь деньги, чтобы хватило на первое время в другой стране, пока будут подниматься. И это как раз разумный подход, не истерический. Что касается попыток изменить что-то здесь — я благодарна судьбе за то, что вижу много таких молодых, которые не просто пытаются, но и меняют в России жизнь. У нас на «Эхе Москвы» потрясающая молодежь! Я ими горжусь, правда. Или еще пример: бывший однокурсник моей дочери по Академии народного хозяйства, Денис Гакал, который решил баллотироваться в муниципальные депутаты. Проиграл, но бился как лев! Сам обходил квартиры своих избирателей, агитировал, рассказывал. Дочь говорит — никогда бы не поверила, что наш Денис, сын состоятельных родителей, успешный банковский работник, стал бы это делать. Но он стал.
— Многие миллионы россиян и русскоговорящих, живущих за рубежом, ежедневно слушают ваше уникальное радио «Эхо Москвы», приходят на его сайт, комментируют блоги. Я одна из ваших постоянных слушательниц и должна признаться, что боюсь за любимое радио и за тех, кто на нем работает. Что вы думаете о будущем «Эха Москвы» и тех немногих свободных средств информации, которые остались в России?
— Это самый сложный для меня вопрос. Я не знаю. С равной степенью вероятности они могут сохраниться — а могут исчезнуть. Смотря куда качнется властный маятник, а это зависит от такого количества факторов, что моих предсказательных возможностей не хватит. Я могу опять-таки за себя сказать, и только за себя: если на «Эхе Москвы» нельзя будет работать так, как прежде, я не стану работать в журналистике (то есть, в том, что будет в России так называться). Но я давно уже ничего не загадываю, живу «по факту». Знаю, для Америки это удивительно, там все планируется на годы вперед, но Россия не Америка. Увы...
— Какой у вас прогноз на будущее? Что произойдет с демократическим движением? Пойдет ли оно в ближайшее время на убыль? Разгорится ли с новой силой? А может, примет какие-то новые формы?
— У него нет другого пути, кроме как развиваться. Одно я точно знаю: прежние вожаки, прежние «спикеры» демдвижения должны полностью смениться. На смену должно прийти другое поколение, 30-40-летних. Возможно, те, кому 25+. Эти люди будут говорить уже на другом языке, пользоваться другими технологиями. Они не слушают лидеров начала 90-х, и я с ними в этом солидарна. Последние митинги показали: этим лидерам нечего предложить людям, которых они собирают. Возможно, сейчас будет пауза, на месяц-два, а потом из этого политического «бульона» выварится что-то новое. Только упаси нас бог от радикалов и революций. Вот этого ни один нормальный человек в России не хочет.
— Хочу открыть читателю секрет. Недавно вы закончили роман. Как вы пришли к писательству? Трудно представить, что при вашей загруженности на ЭХЕ, вы нашли время для работы над романом. О чем он? Почему вы написали его именно сейчас?
— Ну, писала-то я всегда. Просто «писательством» в строгом смысле слова назвать это было нельзя. У меня две книги вышли, о русском языке («Говорим по-русски с Мариной Королевой» и «Говорим по-русски правильно»). Несколько лет назад написала пьесу «Тополь. Хроники радио» — о том, как закрывали одно известное радио... Она опубликована, и в журнале, и в сборнике. Теперь вот роман. Я вряд ли начала бы его писать, хотя обдумывала давно. Но вдруг прошлой осенью заболела, и впервые в жизни решила поехать в санаторий, в тихую Литву. И вот там-то, с первого дня, вдруг пошел роман... Теперь я понимаю, как поступает с нами судьба, если ей что-то от нас нужно! В Литве я написала треть романа, остальное уже в Москве.
Этот роман не о радио, предупреждаю сразу. Он о любви — и, конечно, о России, куда же без нее. Называется «Кончерто гроссо», главный герой — композитор. Мне кажется, я написала такую книгу, о какой сама давно мечтала как читатель: чтобы снять ее с полки в книжном магазине, раскрыть — и уже не оторваться. Я сталкивалась в своей жизни с такими потрясающими, пронзительными судьбами и историями, что грешно было бы не рассказать о них.
— Марина, предположим, что я беру у вас интервью через два года, в 2014 году. Что бы вы хотели, чтобы случилось в эти два года в вашей жизни и в жизни страны?
— Со мной все просто. Сейчас мое главное желание — увидеть роман «Кончерто гроссо» напечатанным. Мне хочется, чтобы его прочитали. Потом перевели. А возможно, сняли по нему фильм. Скромное желание, правда?.. Хочу начать новый роман (надеюсь, заболевать для этого не потребуется!).
А если о стране — хочу увидеть, как здесь становится все больше свободных людей. И как здесь становится все больше любви. На самом деле, это главная российская проблема: здесь очень мало любви. Все остальное — только следствие.
Добавить комментарий