Рудольф Баршай. Миссия музыканта

Вышел фильм о Рудольфе Баршае. Удивительный. Приковывающий к себе внимание с первого до последнего кадра. Его автор — режиссер Олег Дорман, тот самый, что снял «Подстрочник» о Лилианне Лунгиной, — сделал свой новый фильм совсем по-другому, в иной манере, иными средствами. В интервью радио «Свобода» Дорман признается, что первоначально не думал снимать, да и потом полагал, что снимает в корзину. Слишком слаб физически был Рудольф Борисович, слишком явно было, что маэстро находится на пороге «другой жизни». И то, что фильм все-таки появился, — подвиг всех его участников. Скажу, что эта не слишком долгая лента, где о себе рассказывает проживающий в Швейцарии старый музыкант, бывший до того прославленным, концертирующим по всему миру дирижером, а еще раньше — создателем уникального Московского Камерного оркестра, поведала нам о чем-то очень важном, преподала некий жизненный урок. Что же это за урок?

Чтобы ответить на этот вопрос, я должна немного уклониться в сторону. Как казалось мне в юности, оркестр Рудольфа Баршая существовал всегда. Легко можно было его узнать по характерному — праздничному, яркому и энергичному — звучанию. Этот оркестр снимал с классики пыль, заставляя ее звучать так, что даже неофит слушал произведения Моцарта, Генделя, Баха до конца, а зал филармонии, где играли «баршаевцы», был забит их «фанатами» всех возрастов.

Но вот в 90-е годы моя семья оказалась на западном берегу Америки, в Солт Лейк Сити, мы с мужем подружились с семьей Михаила Богуславского, профессора университета по классу альта, — и от него я узнала, что у Московского Камерного оркестра есть точная дата рождения — 1955 год. Михаил Яковлевич, административный директор оркестра, был другом и сподвижником Рудольфа Баршая. Радуюсь тому, что успела тогда взять у Михаила Богуславского интервью для русскоязычной американской газеты. В России в то время материалы об эмигрантах еще не печатались. Мало того, все записи баршаевского оркестра — об этом на канале «Культура» рассказала вдова музыканта Елена Сергеевна Баршай — после отъезда маэстро за рубеж в 1977 году велено было размагнитить. Сотрудники Госфильмофонда этого не сделали. Честь и хвала.

Сказать по правде, я ожидала, что в фильме о Баршае речь пойдет о том, о чем говорил мне в своем интервью Михаил Богуславский — о судьбе прославленного оркестра.

Но в фильме об оркестре упоминается по касательной. Не это его главная тема. Я поняла, что Рудольф Баршай за годы жизни ушел от нас далеко вперед по своей дороге. Да, он переживал потерю созданного им детища, а затем его распад, исчезновение, но в эмиграции перед ним возникли другие жизненно важные задачи, требовавшие приложения его таланта. Именно о них — наиважнейших — он хотел поведать миру перед своим уходом. Было бы у маэстро больше сил и времени, подумалось мне, не преминул бы подробнее рассказать о Московском Камерном. Но ни того, ни другого в запасе уже не было. Так что говорил о главном.

Слабым, плохо слушающимся голосом Рудольф Баршай говорит нам, зрителям, о миссии, которую ему велено было исполнить. Кем велено?

Праздный вопрос. Отвечайте на него в соответствии со своими убеждениями или верой.

Записала за Баршаем, чья исповедь звучит с экрана: «Если в жизни я сделал что-нибудь ценное, то это «Искусство фуги» Баха и 10-я (симфония, — ИЧ) Малера».

Мастерство режиссера проявилось не только в том, что он услышал эти слова и поместил их в самом начале фильма, но и в том, как постепенно, шаг за шагом, на протяжении пространства картины он ведет нас по жизни маэстро к «разрешению» этого высказывания, ибо кульминацией картины становятся именно две удивительные истории об «Искусстве фуги» Баха и о 10-й симфонии Малера.

Оба произведения не закончены своими гениальными творцами. Их создатели прервали над ними работу по одной и той же причине — «в связи со смертью». Лебединая песня обоих? Баршаю выпало завершить предсмертные произведения Малера и Баха. 10-ю симфонию Малера — ее поражающей красоты и величия музыка звучит в картине — Баршай услышал в концерте — и был ошеломлен. Но версия Дерика Кука, расшифровавшего «иероглифы» умершего композитора, его не устраивала. Так зрела навязчивая идея — получить манускрипт автора; за ним Рудольф Баршай долго гонялся по всей Европе, пока однажды случайно не обнаружил его владельца и не умолил его чуть не на коленях дать ему рукопись на одну ночь. А дальше — началась работа по расшифровке, и один ее момент Рудольф Борисович описывает точно так, как древнегреческая поэтесса Сафо ощущения при встрече с любимым существом — он обливается потом с ног до головы, осознав, что нашел ту самую — главную ноту. Продолжу эту мысль. В минуту озарения музыкант Рудольф Баршай должен был ощущать себя равновеликим гению-творцу; посетившая его Муза могла бы ответить подобно той, что однажды ночью навестила Ахматову: «Ты ль Данте диктовала страницы «Ада?» «Отвечает: «Я».

История с «Искусством фуги» Баха тоже замешена на чуде. Началась она с того, что легендарная пианистка Мария Юдина, проходя мимо Рудольфа Баршая, ткнула в него палкой и произнесла: «Рудик, вы должны инструментовать «Искусство фуги». И все. Но, по-видимому, в устах Марии Юдиной это звучало как некий завет. «В ней было что-то сверхъестественное», — говорит с экрана Баршай. Очень похоже вспоминает о Юдиной Шостакович в своем «Свидетельстве». Он же, Шостакович, «заставил» Баршая закончить неоконченный опус Баха: «Бах был человек суровый. Сказал бы: «Не умеете закончить — не играйте!» И поразительный штрих. Когда Баршай принес Дмитрию Дмитриевичу свое окончание, Шостакович вначале засомневался в одной диссонансной ноте, но потом сказал маэстро, что ничего исправлять не надо и, если будут просить исправить, стоять на своем.

В интервью Олега Дормана прозвучало, что над «Искусством фуги» Баршай работал до самой смерти. Попросил перенести свою кровать в кабинет, к письменному столу, — и завершил работу за два дня до своего ухода.

В фильме рассказ Рудольфа Баршая перемежается кадрами будней швейцарской деревушки, сочными лугами с сонными, жующими коровенками, улицами с припаркованными машинами и неспешными жителями... Фильм словно расчленен на дни: экран темнеет — ночь, затем наступает новый день — и мы слышим слабый голос маэстро, видим как трудно дается ему ходьба даже внутри комнаты. Нам становится ясно, что новый день для него — подарок, и следующий может не наступить. И, наверное, композиционно это правильно, что в конце картины показаны гроб и та гора, на вершине которой будет отныне покоиться замечательный музыкант. Только мне эти кадры показались лишними.

Как бы то ни было, фильм потряс, растрогал и напомнил о таких не часто вспоминаемых сегодня понятиях, как жизненная миссия, призвание, одержимость. В том, что картина получилась, заслуга обоих — режиссера и маэстро. Им повезло: Баршаю повезло с режиссером, а Дорману — с героем ленты. Пожелание одно: пусть редкостный этот фильм увидит как можно больше зрителей!