elena_w.jpg
Традиционное толкование такое: блаженство принадлежит тем, кто ничем не владеет. Его можно было бы принять, если бы речь шла о материальной собственности. Но ведь речь идёт о духе. Есть иное толкование, идущее от Иоанна Златоуста — блаженны, мол, смиренные, сердцем сокрушенные. Но и такое толкование для современного человека не звучит убедительно: смиренный это совсем не обязательно нищий духом. Более того, очень вероятно, что именно духом-то смиренный и богат.
Может быть, дело в изменившемся языке? Вот что пишет Сергей Аверинцев: «Нагорная проповедь» начинается восклицанием «блаженны добровольно нищие» (или «нищие по велению духа»; такой перевод подтверждается как древними толкованиями, так и наблюдениями над семантикой текстов Кумрана, между тем как традиционная передача «нищие духом» ведёт к недоразумениям).
Очень возможно, что Аверинцев прав, и в научном обиходе раньше или позже именно такое толкование станет основным. Но вот что интересно, в реальном мире, в мире, где живут люди, не читавшие Кумранских текстов, вряд ли что-нибудь изменится от этого разъяснения. Наше сознание сформировано языком и той системой ценностей, которую он нам внушает. И так уж сложилось, что эта система ценностей предлагает не только положительную коннотацию слова «блаженный», но и с достаточной симпатией воспринимает словосочетание «нищие духом». Не каждый, но многие — во всяком случае, наедине с собой — толкуют эту заповедь на современном языке просто и прямо: «Вот я, обыкновенный человек, не умник какой-нибудь, живу как все без фантазий — и за это мне, в конце концов, должно воздаться». В семантике тут дело, в воспитании или в нашей истории — разговор особый.
Новый фильм Александра Звягинцева «Елена» о нищих духом, которые завладевают Царством Небесным. Никакой метафизики здесь нет — то, что они получают, находится на земле, но эта вполне земная собственность с лихвой перекрывает их представления о Небесном Царстве, которое, они уверены, должно принадлежать им по-праву.
Представьте себе рыхловатого мужчину под сорок в тренировочных штанах, с животиком и безразличным выражением лица. Вот он стоит на обшарпанном балконе, покуривает, поплёвывает в пролёт двора, с вялым любопытством наблюдая, куда шмякнется этот плевок, а на верёвке у него над головой покачиваются детские ползунки. Это его нормальное времяпрепровождение. Он так стоит на балконе, сидит на диване, забрасывает в рот орешки, хрустит чипсами и потягивает пиво, кажется, всю свою жизнь. По дому суетится — без большого энтузиазма — жена, беременная третьим ребёнком, нянчится с малышом и покрикивает (безрезультатно) на старшего сына, который у себя в комнате тупо мусолит в руках пульт компьютерной игры в какой-то пиф-паф. Кроме компьютерного пиф-пафа этот 17-ти летний сынок интересуется только своими дружками по двору, с которыми, хлебнув из бутылки — чтобы «зарядиться» — нападает на соседскую компанию подростков. Стыкнувшись, они бьют друг друга смертным боем, кулаками, булыжниками, дубинами; полежав на дороге, сыночек, захлёбываясь в кашле, встаёт избитый, но можно не сомневаться, что в один прекрасный день кто-нибудь из них не встанет.
Тут всё понятно.
Теперь вообразите другого человека. Он живёт иначе — не на далёкой индустриальной окраине, а в центре города. В вестибюле «элитного» дома (как теперь любят выражаться в России) — дежурный. В гараже стотысячная «Ауди». Многокомнатная квартира с окнами в парк. Квартира оборудована и обставлена всем, что нужно человеку, в том числе и женой, которая по совместительству и нянька, и домработница — крупная цветущая женщина лет пятидесяти пяти. Ему за семьдесят. Они познакомились десять лет назад — он попал с аппендицитом в больницу, она была там медсестрой. Два с лишним года они женаты.
Он здесь хозяин. Но нельзя сказать, что он ею помыкает. Он старается быть справедливым. Он может погорячиться (словесно), но тут же понимая, что перешёл границу, готов извиниться. Он не держит в секрете комбинацию домашнего сейфа, в котором хранятся документы и очень много (несколько обандероленных пачек) наличных денег. Как он заработал свои деньги — мы не знаем, и для нашей задачки это не важно. Важно — как он ведёт себя, имея деньги. Он не носит красный пиджак, не плавает в бассейне со шлюхами, не хамит санитаркам в больнице. Наверное, он не самый приятный человек на свете, но, определённо, не мерзавец и не деспот.
У него есть дочка от первого брака. Беспутная (так говорит его нынешняя жена) «гедонистка» (так говорит он), выросшая избалованным ребёнком богатого отца, девушка начинённая иронией, точнее бравадой: «Веду упорядоченную жизнь: алкоголь и наркотики только по воскресеньям, вот правда секс и еду не могу упорядочить. Но стараюсь». Короче, всё то, что мы десятки раз видели по телевизору или читали о детях больших богатеев. Однако, и она не безнадёжна, если не принимать каждое её слово за чистую монету и не отзываться на цинизм криком, на самом-то деле она любит отца.
С богатыми тоже всё понятно, не правда ли?
Елена как бы посередине, между двумя мирами — жена состоятельного господина и мать того, покуривающего и поплёвывающего, который вместе со своим семейством живёт на её пенсию и на деньги, взятые в долг у её мужа.
Сегодня деньги нужны опять. Внук заканчивает школу, поступить в университет у него нет никаких шансов, значит надо учиться платно, за деньги. Выбор простой: если не в университет, то в армию. «Вот пошлют его в какую-нибудь Осетию!» — восклицают родители.
Что тут сказать — родители правы, в Осетию — совсем не сахар (хотя, добавлю в скобках, может быть это совсем немногим хуже дворовых драк с булыганами и дубьём).
Елена получает наказ: «Поговори со своим».
Но «свой» не проявляет энтузиазма. «Почему твой сын не хочет поднять свою задницу с дивана? Почему я должен платить за образование чужого человека?» И добавляет: «Если бы речь шла о здоровье мальчика, то деньги уже лежали бы на столе».
В конце концов, он обещает подумать. Но подумать не получается — он попадает в больницу с инфарктом. Больница отличная, палата отдельная, «медсёстры тут о-го-го», говорит он Елене. «Ты смотри, не шути так, а то сейчас вот перекрою тебе кислород», — отвечает она. Они вспоминают, как познакомились десять лет назад — тоже в больнице. Он просит Елену позвонить дочери. Елена уговаривает девушку быть помягче, поделикатнее с отцом, а сама отправляется в церковь: «Где тут поставить свечку — у меня муж в больнице». Ей объясняют: «Николаю Угоднику и Матери Божьей. А будете ставить, попросите Господа здоровья для него и помощь». «А вот эти иконы, про которые вы говорили, они где находятся?» Оказывается, справа у самого алтаря. Ясно, что Елена не частый посетитель церкви, но свечку она ставит и у иконы крестится.
Помог Николай Угодник — муж немного окреп, и его выписывают из больницы. Елена ухаживает за ним, а когда тот заводит разговор о завещании, она решается напомнить о «том деле», о внуке. Я подумал, отвечает муж, и считаю, что о нём должен заботиться его отец. Не жалко денег, но... И тут Елена в первый раз за время нашего с ней знакомства срывается на крик: «Какое вы имеете право? Какое вы имеете право думать, что вы особенные? Почему? Только потому, что у вас больше денег и больше вещей? Всё же может измениться... и последние станут первыми».
Муж переносит этот взрыв эмоций спокойно — не верит он сказкам: последние, первые, Царство Небесное.
Верит ли Елена? Говоря серьёзно, поскольку знакомство с евангельским текстом в ней трудно заподозрить, то, вероятнее всего, Елена имеет в виду интерпретацию, которую ей внушали с детства: «кто был ничем, тот станет всем».
Не подумайте, что Звягинцев осуждает или там превозносит богатых — он их вообще не обсуждает. Они есть и есть. Фильм не про них.
Мы видим Елену со спины, а её отражение в створках зеркала — в фас и в профиль. Звягинцев словно подчёркивает этот момент красным карандашом: произошло раздвоение. Решение принято, Елена снимает с полки медицинский справочник, находит статью про Виагру — противопоказания. Кидает несколько таблеток в стаканчик с остальными лекарствами.
Умертвить мужа Виагрой — до этого не всякий додумается. Звягинцев додумался. В этом фильме ничего не скрыто, всё на поверхности: Виагра — инфаркт. Одна Елена ставит свечку за выздоровление мужа, другая убивает его при помощи тех таблеток, которые помогали ему овладевать ею.
Недаром, когда Елена крестится перед иконой, режиссёр показывает её отражение в стекле. Мы видим, как она крестится — вопреки православной традиции — слева направо, и лишь потом соображаем, что на самом деле всё зеркально перевёрнуто.
«И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую». Те, кто справа — наследуют «Царство, уготованное от создания мира», те кто слева — «в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его». Какой стороне принадлежит Елена?
Финал понятен. Больше нет двух миров. Семейство Елены занимает квартиру в «элитном» доме. Её сын блаженно растягивается у телевизора с пивком и орешками. Внучёк, без пяти мнут студент, со свежими шрамами на лице, поплёвывает с балкона вниз, наблюдая, куда шмякнется плевок. На кровати покойного мужа спит младенец. Это ли не Царство Небесное? Невестка Елены не может удержаться: «Я в восхищении!»
Звягинцев замыкает круг. Фильм начался в парке, камера долго разглядывала дом, окно, и в конце концов, проникнув вовнутрь, показала нам историю одной семьи. Теперь мы покидаем счастливое семейство. Прощальный взгляд снаружи, из парка, через то же окно: тайные мечты сбылись — последние стали первыми.
Добавить комментарий