dictator w.jpg
The Dictator
Режиссер Ларри Чарльз
Прежде чем писать об этом новом фильме, уместно вспомнить о другом — старом.
Чарльз Чаплин начал работать над своим «Великим диктатором» в сентябре 1939 года, накануне начала войны. На экраны этот его первый звуковой фильм вышел осенью 1940 года.
Это была сатира на Гитлера — диктатора вымышленной страны Томании. Чаплин дал ему имя Аденоид Хинкель, и сам его сыграл. А правителя страны Бактерия, болвана с выпяченным подбородком, Чаплин назвал Бензино Напалоне. Это, разумеется, был Муссолини.
Впоследствии Чаплин писал, что если бы знал всю правду о Гитлере, то вряд ли стал бы снимать такой фильм. Комедии про нацизм делать, конечно, нельзя и невозможно. Он это уже тогда чувствовал, в отличие от итальянца Роберто Беньини, который полвека спустя, в 1997 году поставил комедию про концлагерь «Жизнь прекрасна» — по-моему, отвратительную — а американская Академия кино дала ему за это «Оскара». Но когда Чаплин начинал «Великого диктатора», еще не была захвачена Европа, еще только строился Освенцим, до сборища в Ванзее, утвердившего «окончательное решение еврейского вопроса», оставалось три года, и тень шести миллионов загубленных душ не витала над миром.
Поэтому Хинкель в фильме больше безумный шут и клоун, чем исчадие ада. Да, он лжив и коварен. Символ «хинкелизма» в фильме — не свастика, а перекрещенные стрелы. Перекрещивание — double-crossing — означает по-английски вранье, обман. Да, он преследует евреев. На витрине парикмахерской, где трудится скромный еврейский брадобрей (его тоже играл Чаплин), щтурмовики малюют слово Jude. Но любимая девушка парикмахера Ханна (ее играла жена Чаплина Полетт Годдар, и назвал он ее именем своей матери) лупит нацистов сковородкой. Чаплин блестяще передразнил на экране безумный лай гитлеровских речей. Под вагнеровского «Лоэнгрина» он снял знаменитый эпизод, где Хинкель, мечтая о покорении мира, игриво танцует с глобусом, как с воздушным шаром, подкидывая его то ногами, то задом. Чаплинская издевка остра, но не проникнута ужасом.
В финале парикмахер, как две капли воды похожий на Хинкеля, бежит из концлагеря. Пограничники Остерлиха (Австрии, захваченной Гитлером) принимают его за диктатора и отпускают, а Хинкеля арестуют. Благодаря этому парикмахер — во внешнем облике Хинкеля — допущен к микрофону и произносит длинную речь, заканчивающую фильм. В ней он обращается к Ханне. А на самом деле — ко всему человечеству.
Увы, речь глубоко прочувствованная, но мудрой ее назвать невозможно. Чаплин был великим художником, а не мыслителем. И находился, как многие американские интеллигенты в те годы, под влиянием левой идеологии. Им внушали, так же, как нам, ту же чушь: что Гитлер и нацизм — продукты капитализма.
Поэтому в речи чаплинского героя говорилось, что в мире есть место всем и что все хотят жить в счастье. Но мы сбились с пути. Души людей отравила жадность. Эта самая жадность, алчность (greed) — до сих пор любимое слово левых. (Имеется в виду жадность богатых капиталистов, бедным она якобы не присуща). Машины, вещает Чаплин в фильме, создают изобилие, но повергают нас в нужду. Знания сделали нас циничными. Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем. Гуманность нужнее машин, говорит Чаплин, а доброта нужнее ума.
Вместо того, чтобы призвать в своей речи решительно выступить против нацистского зла и стереть его с лица земли, чаплинский парикмахер призывает «не отчаиваться, потому что постигшее нас несчастье всего лишь выражение жадности, ожесточение людей, боящихся прогресса человечества» (то есть, социализма). «Эта ненависть пройдет, диктаторы умрут, и власть вернется к народу». Солдат он убеждает «не уступать злодеям, которые презирают и порабощают вас, обращаются с вами как со скотом, с пушечным мясом». Что значит «не уступать» — не совсем понятно. Речь должна была бы идти о вооруженном сопротивлении и уничтожении нацизма, а не о том, чтобы ждать, пока умрут диктаторы.
В заключение парикмахер призывает людей «объединиться» (пролетарии всех стран!) и бороться за «новый достойный мир, который покончит с национальными перегородками, даст людям возможность работать, даст им будущее и обеспечит в старости, где наука и прогресс приведут к всеобщему счастью». Эта прекраснодушная проповедь социализма уводит в сторону от самой насущной задачи того времени — победы над нацизмом.
Обращаясь к Ханне, которая где-то вдали, как надеется парикмахер, слышит его речь, он восклицает: «Взгляни наверх, Ханна! Тучи рассеиваются и пробивается солнце».
Тучи не только не рассеялись — вскоре на землю пала чудовищная тень Холокоста. От нацизма мир избавила не борьба с капиталистической «жадностью», а ожесточенная война и Нюрнбергский суд. Наивный взгляд Чаплина на реальность сегодня вызывает печаль — хотя то, что он первым выступил в кино с острой карикатурой на «бесноватого фюрера», заслуживает глубочайшего уважения.
И все же это не больше, чем карикатура.
Прошло три четверти века. Мир стоит перед угрозой не менее — если не более — жуткой, чем нацизм. Проницательные люди справедливо называют ее «исламо-фашизмом». Нацисты желали установить господство «тысячелетнего рейха», исламисты — всемирного халифата. Их жестокость и беспощадность неописуемы. Их орды гораздо многочисленнее, чем нацистские, и нет сомнения, что мобилизовать их на джихад не будет стоить особых усилий. Движет ими зависть и ненависть к западной цивилизации. Свирепая террористическая организация исламистов в Нигерии так и именует себя — «Боко Харам», что значит «Западное образование — грех». Так же, как советские коммунисты и германские нацисты, исламские радикалы не считаются ни с какими общечеловеческими моральными принципами, коварство и ложь — их испытанное оружие.
10 лет прошло с 11 сентября, и все эти годы Голливуд шарахается от изображения мусульманских террористов на экране. Ведь американские аятоллы политкорректности могут обвинить кинематографистов в предвзятом отношении к исламу, в религиозном или этническом «профилировании» и не на шутку испортить жизнь.
Это не пустые слова. Если на минуту отвлечься от кино, то сейчас, например, идет судебный процесс в Лос-Анджелесе. Дэвид Коппедж, сотрудник Лаборатории реактивного движения JPL — знаменитого ракетного предприятия, руководимого NASA, подал на него в суд. Он проработал там 15 лет, участвовал в проекте «Кассини» — отправке ракеты к Сатурну. Два года назад его вызвал начальник и приказал прекратить неподобающие разговоры с коллегами. Коппедж делился с ними мыслями об Intelligent Design — «Разумном Замысле» — как основополагающем начале жизни. Согласно этим взглядам, «некоторые черты вселенной и живых существ лучше объясняются разумной причиной, а не случайным процессом естественного отбора» (Википедия). Это аргументируется огромной сложностью мира. Противники «Разумного Замысла» считают его антинаучной, религиозной теорией, протаскивающей в науку идею Бога как творца Вселенной.
После беседы Коппедж получил и письменный приказ не обсуждать свои «религиозные верования» с сослуживцами, а вскоре его просто вышибли с работы. Сейчас он подал в суд, пытаясь получить денежную компенсацию (1,36 миллиона долларов) за увольнение, которое справедливо рассматривает как дискриминацию и нарушение своего права на свободу слова.
Сообщение об этом любопытном процессе появилось только в местной, малотиражной газете Пасадины (где находится JPL). «Лос Анджелес таймс» в этот день поместила на первой странице большую скорбную статью о замечательном, юном чернокожем футболисте. Учиться он не хотел и постоянно затевал драки, но в последнее время стал драться меньше, и тут его как раз кто-то застрелил. Газета расценивает этот грустный факт как большую потерю для общества...
Если в демократической Америке человека уже увольняют просто за разговоры с сослуживцами, то что же могут сделать с авторами «не политкорректного» фильма?
Когда стало известно, что британский комик Саша Барон-Коэн снял комедию «Диктатор» и появились его фотографии в чалме и с пышной черной бородой, как было не обрадоваться? Наконец-то, казалось, непочтительный и дерзкий Саша нарушил негласный запрет и выбрал точную мишень для своей сатиры. Вот уж посмеемся!
Герой фильма — Аладин, правитель вымышленной страны Вадия. В начале фильма авторы запускают в него несколько острых шпилек. Диктатор утверждает, что у него обогащают уран для мирных целей — но, выступая на эту тему, сам не может удержаться от смеха и призывает «ударить по Из...» (тут он прикусывает язык). Всех окружающих он то и дело приговаривает к казни. Атомщика Надаля — за то, что Надаль объясняет: боевая ракета может быть только тупоконечной. А Аладин желает остроконечную, и Надаля тащат казнить. Диктатор — 14-кратный чемпион своих Олимпиад. На беговой дорожке он всегда приходит первым, потому что на бегу расстреливает всех соперников. Его отношение к женщинам выражается фразой: «Родилась девочка. Где мусорный ящик?»
Поначалу кажется, что это действительно умная и язвительная сатира. Увы, это впечатление рассеивается минут через двадцать...
Сценарий писали сам Барон-Коэн, а также люди по фамилиям Берг, Мандель и Шеффер. Чем дальше в лес, тем больше кажется, что каждый член команды выдумывал чего-нибудь посмешнее на свой вкус, мало считаясь с общим замыслом. Например, диктатор приказывает, чтобы его имя обозначало и «хорошо», и «плохо». Показан врач, говорящий пациенту: «Ваш тест на СПИД оказался «Аладин». Пациент не знает, что думать. Или — Аладина ублажает дорогая проститутка. Когда он просит ее остаться подольше, она говорит, что не может — ее ждет премьер-министр Италии. Зачем понадобилось лягать Берлускони, непонятно.
Возникает интриган Тамир (Бен Кингсли), который хочет свергнуть Аладина. Внешне он почему-то сделан под Карзаи. Из-за его происков (покушение, двойник и прочее) Аладин, который приехал в Нью-Йорк выступать в ООН, оказывается в руках какого-то немыслимого американца (ФБР?). Тот заявляет, что ненавидит всех арабов, а арабы — все, кто не американцы, и хочет зачем-то пытать Аладина. Следует дурацкая сцена, где Аладин убеждает злого янки, что все его орудия пытки устарели, и тот так расстраивается, что всего-навсего сбривает диктатору бороду.
Фильм становится все глупее, раздрызганнее и обретает явный антиамериканский уклон. Бритого Аладина, которого не признают диктатором, берет под крыло хорошенькая феминистка Зоэ, торгующая здоровой пищей. Атомщик Надаль оказывается жив, так же, как и все жертвы Аладина, и околачивается с ними в Нью-Йорке. Их не казнили, «потому что палач был участником сопротивления». Шутки все дальше отходят от темы фильма. Когда Аладина, сидящего в кафе, спрашивают, как его зовут, он отвечает: «Макс Имальнаявместимостьдесять человек» (читает объявление на стене).
После долгих и скучных сцен в «зеленом» кооперативе у Зоэ, Аладина, наконец, возвращают к власти. В ООН он произносит речь, убеждая США принять диктатуру. Тогда, говорит Аладин, у вас 99 процентов населения будут иметь меньше, чем один процент, у вас будут подслушивать телефоны, оказывать финансовую помощь жуликам и отнимать власть у народа. Зритель должен проникнуться правотой этой злобной антиамериканской речи и согласиться, что в США уже царит диктатура богачей. В заключение Аладин женится на Зоэ, хотя она оказывается еврейкой — это его не смущает. Вообще он к концу предстает славным парнем, хотя и не без мелких недостатков.
Поворот от сатиры на исламского диктатора к изобличению Америки сам по себе достаточно противен. Так же омерзительна похабщина, которой Барон-Коэн «украсил» фильм. В одном эпизоде Зоэ, стоя за дверью, учит его мастурбации, и актер долго демонстрирует спазмы невиданного наслаждения. В другом — в магазине Зоэ рожает покупательница. Аладин вызывается помочь, запихивает внутрь женщины руку с сотовым телефоном, а Зоэ — свою руку, и нам показывают, как они соединяются там в любовном пожатии. Все это до такой степени за гранью, что даже Дэвид Денби, критик левого журнала «Нью-Йоркер», спрашивает в своей рецензии — неужели Барон-Коэн не видит идиотизма и инфантилизма такого «юмора»? Денби предупреждает, что актер рискует превратиться в «эрудированного Говарда Стерна». Стерн — ведущий радио и ТВ, знаменитый своими чудовищно похабными и бесвкусными передачами. С 1990 по 2004 год Федеративная комиссия по коммуникациям не переставала штрафовать владельцев радиостанций за непристойность его выступлений — всего на 3,2 миллиона долларов...
Сергей Довлатов в «Марше одиноких» написал, что « дураки обитают в туманном, клубящемся хаосе». Авторы «Диктатора» совершенно подходят под это определение.
К чести зрителей, на сайте «Гнилые помидоры» всего 59 процентов критиков и 57 процентов публики одобрили фильм.
*
***** — замечательный фильм
**** — хороший фильм
*** — так себе
** — плохой фильм
*— кошмарный
Добавить комментарий