title w.jpg
Любимые театральные походы все еще происходили, но настоящий массовый театр разворачивался на центральных улицах Москвы, где ты мог, если хотел, быть не только зрителем, но и участником. Там повышался адреналин, сверкали глаза, наворачивались слезы, срывался голос и все время повторялся рефрен: «Дожила. Дожила, опять среди своих. Какие же они настоящие!»
Теперь давайте по порядку. Сначала это была прогулка писателей со своими читателями по бульварному кольцу. Во что это выльется, никто не представлял, так как незадолго до этого полиция и ОМОН зверски «винтили» (слово нового времени) народ и до сих пор продолжают производить обыски и вызывать на допросы в связи с «Маршем миллионов» 6 мая. Лозунг марша был: «За честную власть. За Россию без Путина».
Я прилетела в Москву 10 мая и о тех событиях, потасовках, когда людей прессовали на небольшом пространстве, не давая пройти на Болотную площадь, знаю из Интернета. Знаю, что людей достало, когда два правителя в сентябре прошлого года просто объявили, что они поменялись между собой местами, потом, когда Москву в день инаугурации «нового президента» зачистили на 100 процентов, знаю, что люди и по сей день убеждены, что выборы были нечестные. Демонстрацию 6-го не мирной сделала власть, отдав омоновцам приказ давить и не пущать! Да, в некоторых омоновцев полетели куски асфальта, потому что опять-таки достали людей: «Если при тебе тащат и бьют девушек с плакатом «Нет — выборам без выборов!» или с плакатом в одно слово «Нелегитимен», а ты, молодой сильный парень, это видишь и ничего не предпринимаешь — как потом к себе относиться? Вот и берешь в руки что попало — кусок асфальта вполне годится...
Контрольная прогулка
Потрясающе, что после 6 мая народ не испугался. Писатели Борис Акунин, Дмитрий Быков предложили «контрольную прогулку» по бульварам 13 мая от Александра Сергеевича (Пушкина) до Александра Сергеевича (Грибоедова) в воскресенье днем. Ну, могут читатели погулять вместе с писателями по московским бульварам? Оказалось, могут.
Нас — меня и подругу — знакомые предупреждали, напоминая о 6 мая. Не пойти было стыдно, хотя бы в память моих друзей, которые, если бы дожили, конечно, пошли. Явились мы на Пушкинскую к 12 часам, а там уже масса народа. Разглядеть кого-нибудь в толпе сложно, люди стали громоздиться на постамент пушкинского памятника, а перед ним — клумба с анютиными глазками. И тут я вижу, как молодые люди разбегаются и перепрыгивают, девушки, сняв туфли, делают то же. Ни один цветочек не помят, никто тебя не толкает, почти все в белом и улыбаются друг другу. Ты оглядываешься и начинаешь тоже улыбаться, потому что вокруг — свои. Такие лица в Москве я видела только в музеях и в некоторых театрах. Тут все как на подбор. Пробраться к Быкову не удалось, поприветствовала его издали, а в ответ услышала: «Ну, что ж, Вашингтонский обком прибыл!» Почти такой же диалог произошел с Шендеровичем, с которым поздоровалась, а в ответ услышала: «Ну, деньги-то госдепа привезли?» Народ подсмеивался, а кто-то спросил: «Вы из Америки, что ли?» А потом толпа потихоньку двинулась — и началось прекрасное шествие. Возле меня оказался пес с белой ленточкой, который куда-то тянул хозяина. Я, конечно, бросилась к псу, стала его гладить и расспрашивать о белой ленточке.
Пес только дружелюбно вилял хвостом, но хозяин оказался крайне словоохотлив. Остановил меня и стал сетовать: «Ну, сидел я себе на диване, расслабился, говорю этому охломону: «Давай по телевизору или по интернету посмотрим, а он как начал гавкать на меня, а потом стал смотреть с такой укоризной, что пришлось встать и идти к выходу. А он опять загавкал. Ленточку, видите ли, белую забыл на него надеть. Ну, одели, пошли». Потом собаки с белыми ленточками стали попадаться мне все чаще и чаще и были столь же доброжелательны, как и их хозяева.
Шли по бульварам спокойно, время от времени образовывались завихрения, пыталась заглянуть — где-то мелькала белая кофта Юлии Латыниной, где-то голова Людмилы Улицкой, говорили, что впереди шествует Борис Акунин. Омоновцев не видно, не слышно, вежливые милиционеры стоят на мостовых и регулируют движение, давая толпам «прогульщиков» пересечь мостовые... Сзади и спереди слышны смех, разговоры. Где-то раздают белые ленточки, где-то девушки кормят пирожками, принесенными в ведрах, тут же поят морсом, раздавая бумажные стаканчики и собирая использованные в большой пакет. Денег не берут, но если хочешь пожертвовать — тут же стоит картонка. В общем, благолепие — и только. Вначале все шли с немым вопросом: «Когда же «винтить-то» начнут? Постепенно расслабились. Я стала слушать, о чем говорят. Кто-то сзади: «Он мне говорит: «Ну, мать, и куда идешь? Неужели без тебя не обойдутся?» А я ему отвечаю: «А если нас всех выдавят из страны, то ты куда же?» Сбоку другое: «Ну, что же, до них (то бишь, власти) дошло, что с людьми так поступать нельзя. Теперь не получится, не позволим».
Где-то вдалеке услышала окуджавское: «Чтоб не пропасть поодиночке». Спереди увидела Сергея Юрского. Его уже окружили. Он говорит, что не ожидал увидеть столько хороших и знакомых лиц, что не прийти — не мог, что пришел для себя. С этим замечательным артистом и совестливым человеком все понятно: что тут говорить, что тут спрашивать? И тут же услышала: «Здесь Татьяна Яновская и Кама Гинкас». О! Это по моей части! Любимые режиссеры! Увы, я их не обнаружила. А на следующий день прочитала в «Новой» (по-моему, без этой газеты в Москве жить невозможно), как они пришли встречать нас к Чистым прудам, к Александру Сергеевичу Грибоедову: «Ну что — праздник. Общение. Людям приятно быть с равными себе».
На прогулке было по крайней мере пятнадцать тысяч человек. Полиция заявила, что две — опять обсуждать нечего.
Оккупай Абай
В дни, когда происходила прогулка, в конце Чистых прудов у памятника казахскому писателю Абаю (напротив там казахское посольство) раскинулся протестный лагерь «Оккупай Абай». Идея по образцу американской. И, пожалуйста, не говорите мне, что в Америке были одни бездельники. Это неправда. Социальной несправедливости в Америке тоже хватает, и молодежь чувствует это очень остро.
Теперь о московских «оккупантах». Ребята поставили палатки (5-6), устроили походную кухню, взяли в аренду переносные туалеты. Когда мы пришли с моей всегдашней подругой, то просто обомлели: бегала девочка с большим мешком и кричала: «Я — мусорка!. Я — мусорка! У кого мусор?» К походной кухне выстроилась очередь, в тот момент были бомжи, которых много на Чистых прудах, и никто не говорит им, что они не из движения, что им не положено. В той же «Новой газете» Кама Гинкас рассказывает, что приехал повидать внучку, его пригласили поесть. Парень на раздаче крикнул: «Отец! Возьми сырок. Прямо из Америки!» Все хохотали.
Тюльпаны на бульваре были обтянуты веревкой, чтобы никто не наступил. А по телевизору уже началось: «Антисанитария. Потоптали газоны. Вечером кричат и поют, жильцы жалуются». Как всегда — ложь. Или полуправда, если предпочитаете. Поют ребята только до 11 вечера, вокруг все чисто, вся кухня прячется в палатки... Хотя недовольных я видела собственными глазами. Упитанная холеная дама с болонкой (увы, без белой ленточки) вещала на бульваре: «Порнография это всё, просто работать не хотят, спать нам не дают». Когда ее спросили, где она работает, ответила, что на заслуженном отдыхе после многолетней честной работы. По виду была очень похожа на работника отдела кадров, тем более, что объявила: собирается писать официальную жалобу.
Было интересно наблюдать, как жил лагерь. В центре — уголок информации. Вот, что успела прочитать:
«6.00 — Доброе утро, свободные граждане не совсем свободной страны. Зарядка.
9.20 — Семинар по международному языку эсперанто.
11.30 — Что делать, если тебя задерживает полиция.»
И так на весь день, включая лекции по самоуправлению в университете или историю гражданского непротивления от Сократа до Мартина Лютера Кинга.
Я толком ни одну лекцию не прослушала: к каким-то не пробилась, от каких-то отвлекали бурления и обсуждения вокруг, но возле одного дерева замерла. Стояли там человек 10, а какой-то милый молодой человек профессорского вида рассказывал о певчих птицах, об их разных манерах петь, и тут же демонстрировал, а неподалеку стояла Инна Семеновна, почти девяностолетняя легендарная женщина, которую я встречала неоднократно: несколько раз в суде над Ходорковским, однажды 31-го числа на Триумфальной, и всегда на ней была масса орденов и медалей участницы Отечественной войны, а сзади плакат: «Меняю Путина на Ходорковского». Здесь плакат был другой: «Арестуйте меня вместо Навального и Удальцова». Говорила она резко, страстно, не боясь никого и ничего. Увы! Отвлекла она меня от певчих птиц, но не включиться в ее защиту молодежи, «у которой Путин отобрал все», было невозможно.
Я перестала чему-либо удивляться, стала просто бродить по лагерю и увидела в центре сложенные книги, можешь взять их или обменять. Успела заметить Пелевина и Прилепина. Рядом в маленькой группе смеялись. Оказывается, ночью ребята отстояли свои биотуалеты. Они заплатили за их аренду, но власти потребовали от владельца, чтобы он их увез. Его фраза: «Никогда не думал, что с туалетами можно попасть в политику», развеселила ребят. Никаких стычек ни с омоном, ни с полицией при нас не происходило. Ушли мы опять в благостном настроении: сумели же ребята организоваться, достойно ответить власти, которая ничего с ними сделать не смогла.
Увы, смогла. Еще как смогла!
Прогулка художников
В 5 утра на следующий день приехали омоновцы, дали двадцать минут на сборы и приказали очистить лагерь. Большинство подчинилось, но предлагали идти на другое место (пошли, но там их сразу разогнали), несколько попало в автозак. Это все мы уже услышали по «Эху Москвы» утром. Было больно, горько, но не безнадежно. Эти ребята уже так просто не сдадутся, Москва будет продолжать протесты. Через несколько дней состоялась прогулка по Москве художников. На ней меня не было, так как была десять дней вне России, но следила за происходящим весьма и весьма пристально. Художники решили от писателей не отставать: «Мы чем хуже!» Народ острил: «Если так будет продолжаться, то потом пойдут музыканты, а за ними актеры, а за ними архитекторы, несть им числа. Так и до омоновцев дела дойдут, они будут гулять, а мы их охранять». Увы! Чувства юмора у власти не наблюдалось. Замечательно сказал блестящий режиссер Александр Сокуров: «Мне кажется, что общество предлагает сегодня власти «волейбол», а власть выходит на ринг и занимается боксом».
Но вернемся к художникам. Они гуляли очень весело. По городу возили тележки с разного рода инсталляциями. Скульптор Елена Мунц (ее Мандельштама поставили на улице Забелина) — стоящая вверх ногами женщина, раскрашенная под российский флаг. Скульптура называется — «Россия встала с колен». Мунц прокомментировала свою инсталляцию: «Меня всегда раздражала эта фраза. Но если Россию и подняли с колен, то как-то не так». Случаев безумия власти предостаточно, по ее мнению. Хотя бы зимняя олимпиада в самом теплом городе страны Сочи и т.д.
Другой художник вез тележку, полную граблей. Инсталляция называлась «Брошенная Россия». Художник комментировал свой проект: «Кажется, опыт нас ничему не учит. Мы продолжаем наступать на грабли, поэтому я собираюсь возвращать грабли в привычную для них среду — раздавать грабли случайным прохожим». Художник Сергей Катран прикрутил к тележке большую клетку с красными шариками внутри. Шарики от ветра шарахались то в один угол клетки, тог в другой, но проделывали это, по крайней мере, все вместе. Инсталляций было множество: и кровать с сеткой из колючей проволоки, но увитой розами, и композиция, посвященная «Пусси Райот», и т.д., и т.п.
«Художники хотели нас всех расшебуршить», — заявил один из них. И вправду расшебуршили. Люди смотрели с интересом, старались понять смысл (в общем, музей на открытом воздухе). Неким таким немного карнавальным способом дожили мы до 11 июня. Бегала я в эти дни на мою любимую книжную ярмарку, которая происходит ежегодно в Москве в это время. 12 июня, в День независимости, в Москве опять должен был пройти «Марш миллионов». Народ как-то весело обсуждал — идти или не идти, так как участвовать собирались не только демократы, но и коммунисты, и националисты.
Шествие и митинг 12 июня — в атмосфере праздника
Но 11-го произошло нечто. С утра «Эхо Москвы» взорвалось, рассказывая, что рано утром ворвались в дома Навального, Удальцова, Собчак, Яшина омоновцы, производили обыски, перевернув квартиры вверх дном, не подпуская к ним ни адвокатов, ни их друзей. Уходя, вручили повестки на 12 июня в Следственный комитет. Вот это да! Вот это фортель!
Карнавальное настроение кончилось. Это как же понимать, господа чиновники? Ведь 12 июня все эти люди должны были быть на Сахаровском проспекте, ведь они — организаторы «Марша миллионов». Батюшки! Я оторопела. Ведь только вчера на книжной ярмарке выступал Яшин, рассказывал о своих любимых книжках, сегодня должен был быть там Навальный, а завтра — что будет завтра? По «Эху» шумел народ: «Ну, не хотел идти, не хотел. На даче собирался отсидеться, выпить с друзьями. Но теперь-то уж выкусите! Приду! И друзей обзвоню». Звонков был шквал! А потом моя приятельница шумела в трубку: «Мариночка, мне 77, внук мой и зять ходят. Достаточно от одной семьи-то? Нет, в этот раз — дудки. Очень разозлилась! Пойду, и все тут». Не менее сильным катализатором был закон о митингах, принятый Думой и подписанный президентом до 12 июня. Ни «Справедливая Россия», ни коммунисты, ни даже жириновцы не голосовали за него. Уж очень гнусен закон: штрафы за нарушения всего, что происходит на митингах, и к тому же они возросли во много раз. Даже Горбачев иронизировал по поводу этого закона: «Вся мощь и сила модернизации и инноваций направилась на создание защитной амуниции для полицейских. Все для человека. И на этот раз — прямо в него».
Мы с Зоей решили все-таки сначала заскочить на ярмарку — ведь последний день. Запланировано столько интересного. Приехали и обомлели. В предыдущие дни там народу была уйма. А тут — как смерч прошел. На одной палатке объявление: «Встречаемся на Сахаровском, там и продолжим объявленные дискуссии», на другой — «Лекция переносится на Сахаровский, жду вас там», на третьей: «Пожалуйста, задавайте вопрос покороче, мы должны до 12-ти кончить, иначе опоздаем на Сахаровский». Короче: «Все ушли на фронт».
Туда и мы, и не пожалели нисколечко. Как только прошли сквозь металлоискатели, очутились в атмосфере праздника. Ну и ну, тысячи впереди, тысячи позади, тебе улыбаются, машут руками, несут белые шарики, белые ленточки на сумках, на головах, на рубашках, на кофточках. Я в ажиотаже щелкаю и щелкаю фотоаппаратом. Народу все прибывает и прибывает, много организованных колонн. С этими ясно, синенькие — их большинство — это, в основном, «Яблоко», не отстают от них красненькие — куда же без коммунистов! Рядом огромная колонна академического народа. Вот это да!
Этих я давно не видела. Вдруг толпы вольно идущего народа под какой-то боевой клич прорывает стройная колонна молодых людей в черном, с флагами для меня непонятной окраски: черно-желтые. Спросила подвернувшегося тут Сергея Бунтмана из «Эха», кто это? Тот: «Не знаю. Этого зверя не видывал». Однако колонна остановилась, народ шел так густо, что они застряли. Тут я и бросилась к ним: «Скажите, пожалуйста, вы кто такие? — «Русские» — ответствовал один, глядя куда-то в пространство. «Да, хорошо, а что дальше? — «А ничего. Этого вполне достаточно», — уж совсем снисходительно заявил он, протянув мне бумажку, которую я на досуге освоила.
Действительно, объединение «Русские». У них пять пунктов: социальная защищенность, эффективность, легальность, потенциал, открытость. Все бы хорошо, да только в каждом пункте: для русских, про русских, за русских и в конце: «Наше главное оружие в борьбе за будущее всех русских в мире — правда». Есть телефон и адрес в интернете. Прочитав, я утихомирилась. Нету у меня к ним никаких вопросов. Такое в многонациональной стране — черного кобеля не отмоешь добела. Фашисты под другой вывеской.
А по проспекту шли тысячи и тысячи других русских, да и не русских тоже. Достойных, красивых, улыбающихся.
Потом количество полученных мною листовок стало зашкаливать. Тут и революционная рабочая партия, которая ратует за права жильцов общежитий Москвы, их стараются выселить любым способом. Тут и листовки непонятно какой партии: «В защиту семьи, Родины и веры». Мне вполне было достаточно одного их лозунга: «Не дадим Западу разрушить семью, Родину и веру!»
Демократы тоже не терялись в этом потоке. Их синяя брошюра «Демократический выбор: время побеждать» мелькала во многих руках. Но, пожалуй, самыми активными были московские активисты местных советов. Каждые двести метров стояли столы, на которых лежали опросники и карандаши. Вопросы были абсолютно конкретные. Например: Доверяете ли вы партии «Единая Россия? Считаете ли вы работу Московской городской думы нынешнего созыва удовлетворительной? Считаете ли вы, что члены избирательных комиссий в нашем городе должны выбираться гражданами, а не назначаться должностными лицами? Всего вопросов было 15, люди на них отвечали охотно, а потом продолжали идти дальше.
Вдруг я увидела в толпе какую-то группу, получающую какие-то билетики. Протиснулась. Юноша с кондукторской сумкой через плечо вытаскивал рулон за рулоном старые автобусные билетики и кричал: «Граждане! Не проходите мимо. Билеты в автозак. Запасайтесь заранее, потом будет давка. Ваши билетики обеспечат вам места. Помните: «Занимайте места согласно купленным билетам!» А я вам отдаю за так. Забочусь о вас. А вы что же отворачиваетесь? Думаете улизнете, проскочите, не попадетесь? Не надейтесь, милые. Прямиком туда вас отправят, а без билетиков будет не очень комфортно». Народ смеялся, засовывал билеты в карман или сумочку и шел дальше.
По мере приближения к сцене толпа становилась все гуще. Хотя на расстоянии приблизительно 300 метров стояли экраны и слышно было всех ораторов, но не видно было мне из-за голов никого. Я стала пробираться к заграждению, чтобы выйти и сесть на лестницу у какого-нибудь здания. Омоновец твердо сказал мне: — Нет!
Дальше был до боли знакомый всем русскоязычным диалог:
— Почему?
— Не положено.
— Но мне душно. Я хочу выйти.
— Нельзя. Не приказано.
Как побороть такую логику, не знаю, не научена. Но вдруг сзади раздался крепкий мужской голос: «Ты что, не понимаешь, чмо? У тебя что, матери нет? Плохо женщине. Выпусти!»
Ответ все тот же: «Не положено. Не могу. Не разрешено».
— Может, у тебя вообще не было матери, а? Ты что, русский не понимаешь? Отойди. Пусть женщина выйдет!
Неожиданно для меня омоновец открыл загородку, но тут же после меня закрыл. Зато я устроилась на ступеньках прекрасным образом и стала слушать выступающих. Вела митинг Евгения Чирикова, знаменитый борец за Химкинский лес. Выступающие были знакомы и незнакомы. Иногда поражали отдельные фразы. «Бизнесмен Гундяев», «Не хотим, чтобы народ превратили в зомби», «Мы не бандерлоги, мы сегодня дышим прекрасным московским воздухом свободы», «Мы гордимся вами, самые честные граждане России».
В общем, говорили все правильно. Никаких экстремистов на трибуну не допускали. Неодобрительно встретили только бывшего премьер-министра Михаила Касьянова, но и его потом слушали. Мне особо запомнились несколько человек.
Во-первых, бывший милиционер Роман Хабаров из Воронежа. Увидев, что он вышел на трибуну, Сахаровский проспект долго скандировал: «Молодец!» Он сказал, что полиция России будет когда-нибудь защищать закон, а не жуликов и воров. Мы — народ, и мы — власть. Слышать доблестного человека было прекрасно. А ведь он не из Москвы, а из Воронежа, и там могут расправиться быстрее и жестче.
Очень по-свойски звучал человек из Казахстана, который сказал: «У нас, как и у вас, авторитарный режим, но вы для нас пример. У нас в Казахстане по забастовщикам стреляют, но мы будем все равно выходить. И вы, и мы — победим».
Среди выступающих были люди из Питера, Самары, Волгограда, которые собирались организовать движения в своих городах.
После выступления Бориса Немцова произошел казус. 11 июня у него должен был быть обыск, но его не нашли. Какой-то чин, увидев Немцова на сцене, послал полицейских вручить ему повестку на допрос. Полицейские отказались, правильно заметив, что на сцене его отобьют, да и вообще к Немцову не допустят. Но когда Немцов выступил, тут менты и вручили ему повестку.
От научно-образовательной колонны выступал какой-то молодой физик. «Нам 12 лет говорили — не лезьте в политику, — сказал он. — Ну, теперь хватит. Мы не хотим уезжать из страны, но и послушными исполнителями быть не собираемся».
На митинге предложили программу: Демонтаж власти. Переход через выборы к народовластию. Отставка Путина и принятие в парламенте нового закона о выборах. В конце митинга запустили в небо множество зеленых шариков — символов вечной природы, любви, мира.
Сидя на ступеньках, я в какой-то момент оглянулась вокруг. Меня удивила группа из трех человек, сидящая молча, ни на какие реплики не реагирующая и никому не хлопающая. Присмотрелась — вижу у них красные повязки на рукавах с надписью — дружинники. Ба-ба-ба! Да здравствуют старые времена! Рассердилась как-то даже неожиданно для себя. Уж очень они не вписывались здесь. Вступила с ними почти сразу в перебранку:
— Вы что тут делаете? Полиции, войск, ФСБ и омоновцев не хватает, что ли? И на ступеньках отсиживаться нечего, вы бы туда, в толпу — за несознательным народом следить.
Две дамы, ничего не ответив, встали и пошли прохаживаться, а молодой человек огрызнулся:
— Ну, что спрашиваете? Сами ведь знаете.
— Я-то знаю, но хотела бы услышать от вас.
Не ответив, но ухмыльнувшись, молодой человек, увидев у меня горсть белых ленточек, которые я получила во время шествия, неожиданно попросил одну. — «Не дам! — отрезала я, — пока свою дурацкую красную повязку не снимете.
Снимать он не собирался, а потому остался без ленточки, а я двинулась быстро назад. Хотя был объявлен концерт, жуткий ливень не оставлял никаких шансов. За ограждениями я снова воссоединилась с подругой. Промокли до костей. Зонтов не было... Напротив увидели кафе, под крышей которого хорошо бы спрятаться. Надо выйти. Подошли к омоновцу. Опять диалог и опять те же ответы. Тут уж я, подбодренная в прошлый раз молодым человеком, стала спокойно разговаривать: ну вот вы нас не выпускаете. А мы ведь пожилые женщины, промокли, можем заболеть. Неужели мы, по-вашему, нелюди и заслужили такое обращение?
— Какие вы? Вы — народные, — сказал спокойно омоновец, поглядев по сторонам.
Мы пожелали себе в следующий раз встретить больше таких, как он...
Некоторые московские обыватели задавали мне два основных вопроса. Первый — неужели эти ваши митинги что-то дадут? И второй — там же каждой твари по паре. Как же можно с ними ходить?
Уверена, что и у некоторых читателей здесь могут возникнуть те же вопросы. По-моему, эти митинги, прогулки уже сделали очень много. В стране появилось гражданское общество, которого не было много лет, пожалуй, с девяностых. У людей пропал страх, и они поняли, что процесс стал необратимым, хотя это очень маленькая часть общества. Но всегда путь выбирает активное меньшинство.
А на второй вопрос можно ответить, что, конечно, народ разный. Хочется, чтобы были только «свои». Но так никогда не будет, если с людьми не разговаривать. Диалог возможен почти со всеми, кроме, пожалуй, убежденных фашистов. На проспекте Сахарова каких только плакатов я ни видела... Например, портрет батьки Лукашенко с надписью: «Вот, кто не вор. Пусть он будет российским президентом». Или: «Запад, долой руки от Сирии. Асад — законно выбранный президент».
Я разговаривала и с теми, и с другими. Не убедила, конечно, но кто знает, может, в кого-нибудь зерно сомнения заронила. Во всяком случае, обошлось без оскорблений, разговор происходил на спокойных тонах. Никакого другого способа, как принимать людей за людей, а не за бандерлогов или сусликов, — нет. Мысль довольно примитивная, но если у вас в запасе другой метод — пожалуйста, поделитесь.
Москва-Бостон, май-июль 2012 г.
Фото автора.
Добавить комментарий