Грязные, липкие стены, липкая грязь на полу, и всё тут липкое и грязное, в этом проклятом городе — дома, одежда, золото, женщины... Этот город насквозь провонял мертвечиной и прокисшей кровью, точно громадная бойня... Да, Рим по сути своей есть громадная бойня.
Факел на стене трещит, колеблется под порывами ветра. Откуда ветер в этом мрачном дворе-колодце?
Мускулистый мужчина средних лет, одетый в поношенную, но чистую тунику, встаёт со своего грубо сколоченного топчана, подходит к решётке. Всё тихо. Спит стража, и даже стоны и бормотание товарищей-гладиаторов, бредящих в своём тяжёлом сне, затихли.
Мужчина отходит от решётки, ложится на топчан. У изголовья стоит низенький столик, на столике кувшины с водой и вином, фрукты... Гладиаторов в школе Лентула Батиата вообще неплохо кормят. Вот только на ночь запирают поодиночке, боятся. Мужчина усмехается. Всё верно — гладиаторов стоит бояться. Люди, которым нечего терять, кроме цепей, да ещё прекрасно владеющие оружием...
Решётка распахивается со страшным скрипом. Их тут специально не смазывают, эти решётки... На пороге появляется хрупкая девочка лет девяти-десяти, совершенно голая. Понятно, рабыня-проститутка, в таком-то возрасте. Мужчина скрипит зубами. Эти звери способны на всё.
За спиной малолетней проститутки вдруг веером распахиваются огромные крылья. Мужчина таращит глаза.
— Привет тебе, прославленный Спартак — звучит на латыни глубокий грудной голос, совершенно не вяжущийся с хрупкой фигуркой девочки.
— Ты кто?.. — хрипит мужчина.
— Я послана тебе небом. Я принесла тебе свободу, Спартак.
Ещё несколько секунд мужчина переваривает увиденное и услышанное. Но психика у гладиаторов крепкая, и к истерике они не склонны. Что ж... Он знал, он в глубине души всегда чувствовал — боги когда-нибудь обязательно должны вмешаться. Так отчего не сейчас?
— Никто нас не слышит, все спят, — по-своему истолковала молчание крылатая мойра, посланница богов.
— Ты выведешь меня отсюда?
— Нет, Спартак. Завтра ты сам выйдешь отсюда, и выведешь всех этих людей.
— Бунт...
— Бунт. Ты согласен?
Спартак смотрит угрюмо.
— Я давно согласен, маленькая мойра. Но госпоже известно, как нас тут стерегут? Никто не выйдет...
— Я знаю, это будет трудно. Вот, возьми, — она протягивает ему серебряное кольцо с каким-то блестящим камешком. — Это твоё оружие.
Спартак берёт перстень, рассматривает.
— Надень его на палец правой руки. Если в бою руку сжать в кулак...
Спартак смеётся, внезапно и хрипло.
— Прости, госпожа... Тебе, должно быть, неизвестно, но правая рука в бою всегда сжата в кулак. На рукояти меча.
— Тем лучше. Твой враг будет повержен на расстоянии до тридцати шагов. Нет, не убит — простой обморок. Но в бою этого достаточно, разве нет?
— Вполне достаточно, моя маленькая госпожа.
— Сейчас ты потренируешься... Хотя нет, времени мало. Ну-ка, смотри мне в глаза...
♦
... Он проснулся, точно вынырнув из глубокого колодца, жадно хватая ртом воздух. Сон, страшный и тревожный сон... кошмар, от такого-то перенапряжения с любым может случиться...
Вот только это был не сон.
Спартак сел, обхватив руками колени, закинув голову. Удивительно ясная погода сегодня. Звёздное небо над головой кажется скопищем костров неисчислимого небесного воинства. А горящие на земле костры кажутся отражением звёздного неба...
Спартак усмехнулся. Неисчислимое звёздное воинство не торопится на помощь истекающей кровью армии мятежных рабов.
Порыв ветра из темноты, хлопанье крыльев большой ночной птицы. Тоненькая фигурка возникает из ничего. Жаль, что не видно этих её необыкновенных глаз. И вообще ни зги не видно...
— Я не справился, моя госпожа. Я не снимаю с себя вины, но хочу спросить — почему боги так и не пришли нам на помощь? Давать советы легко... Где ваша сила? Или боги ничего не умеют делать сами, только руками смертных?
Долгое, долгое молчание.
— Ты прав. Ты прав, Спартак, и мне нечем перед тобой оправдаться.
Слышен плач.
— Не плачь, маленькая мойра. Разве посланнице богов пристало плакать? Я хочу сказать тебе спасибо.
— За что?
— Ты знаешь. Ты же видишь мысли людей, не отпирайся. Завтра мы умрём свободными людьми. Мы никогда больше не станем рабами.
Плач стихает.
— Не всё ещё потеряно. Завтра ты должен разбить Красса.
Спартак усмехается в отросшую бороду.
— У Красса семьдесят тысяч обученных легионеров, в броне. А у меня пятьдесят тысяч плохо вооружённых бойцов. И на помощь ему идут войска Лукулла и Помпея. Рим бросил против нас все силы.
— И всё-таки надежда есть. Завтра Красс построит свои легионы клином и поведёт их в атаку на ваш центр.
— Откуда тебе известно? Хотя да...
— Ты помнишь, что сделал Ганнибал при Каннах?
Спартак снова усмехнулся.
— Римляне умеют учиться, и обычно не повторяют ошибок дважды.
— Но будет именно так. Более того, двадцать тысяч солдат будут стоять в резерве до самого конца. Ты понял? Красс бросит их в бой лишь тогда, когда его войска побегут.
— Бросит мне в тыл или зайдёт с фланга?
— Нет, Спартак. Он бросит их навстречу бегущим.
Спартак рассмеялся.
— Разве Красс сошёл с ума? Любой центурион, да что там — любой легионер знает, что будет в этом случае. Будет каша.
— Нет, Красс пока не сошёл с ума. Но сойдёт. Вот сегодня ночью. Я постараюсь.
Гладиатор воззрился на неё с весёлым изумлением.
— Ты так могуча, маленькая мойра? Так пусть Красс прикажет своим легионерам зарезаться, или хотя бы разойтись по домам.
— Такой приказ никто не исполнит. Но как построить войска и как вести бой, решает военачальник. Так что вся их выучка и броня бесполезны. От вас требуется одно — храбрость в бою, Спартак.
— Храбрость — это единственное, чего у нас пока в достатке, госпожа.
Долгое, долгое молчание.
— Мне пора, Спартак. Я должна ещё встретиться с Крассом, а это не так просто.
— Как тебя зовут, маленькая мойра?
Короткий невесёлый смех.
— Хвала богам, наконец-то... Меня зовут Резвящаяся под Великой звездой, но ты можешь звать меня коротко — Ретта.
— На всякий случай прощай... Ретта.
— До свидания, Спартак.
♦
Огонь в очаге угасал, ибо некому было подбрасывать топливо. Спят слуги-рабы мёртвым беспробудным сном — сейчас их можно разбудить разве что прижигая пятки. Охрана у входа в шатёр спит стоя, как статуи. И сам прославленный полководец, могучий Красс спит, спит сидя, с открытыми глазами...
— Только когда побегут, не раньше. Ты понял? Ответь!
— Я понял. Когда побегут, — деревянным голосом заверяет римлянин.
— Сейчас ты уснёшь и забудешь про нашу встречу. Но завтра утром ты проснёшься и сделаешь всё так, как я тебе велела. Спать!..
♦
Х-ха!
Залитое кровью лицо с выпученными глазами. Глаза становятся бессмысленными, стекленеют, и римлянин оседает, косо и нелепо.
Х-ха!
Меч в руке порхает, как бабочка, и враги валятся снопами, один за другим. Спартак давно и прочно освоил волшебное оружие, данное ему маленькой посланницей богов, и в сочетании с умелым мечом это оружие неотразимо.
Х-ха!
Ремень, удерживающий на руке щит, лопнул под мощным ударом, но второй удар римлянин нанести не успевает — его голова отлетает, как тряпичный мяч. Спартак перехватывает за рукоять чей-то скользкий от крови меч. Чей? Неважно! Сейчас второй меч важнее щита.
Х-ха!
Стена римских щитов распадается, тает, съедаемая половодьем людской ярости. Закованные в броню легионеры пятятся, пока что медленно, шаг за шагом, уступая бешеному напору людей, которым нечего терять, кроме своей свободы. Жизнь? Какие мелочи!
Х-ха!
А двадцать тысяч римских солдат до сих пор топчутся в резерве, не спеша на помощь своим изнемогающим в битве коллегам. Если бы сейчас они ударили с фланга... Выходит, ей удалось. Спасибо, маленькая мойра. Спасибо, Ретта...
Х-ха!
Римские солдаты рубятся злобно и умело, этого у них не отнимешь. Но сейчас они всё сильнее сбиваются в кучу, теряя строй. Ещё поднажать! Ну! Ну же!
Х-ха!
Острая боль в руке, и почти сразу — в животе. Ерунда... Второй меч сейчас куда важнее щита...
Мир вокруг завертелся и погас.
— Спартак! Спартак убит! Спартака убили-и!..
♦
— Господин, мне кажется, момент критический. Пора бросать в бой резерв!
— Кто командует армией, Квинт, я или ты?
Легат легиона, поставленного в резерв, поджав губы, отходит. Красс был вне себя от ярости. Да, он видел, сколь опасно положение его войск, и умом понимал — самое время бросить в бой те самые двадцать тысяч. Прямо сейчас, иначе будет поздно! Но что-то внутри не позволяло ему этого сделать. Нельзя, и всё тут!
Красс в бессилии наблюдал, как пятятся, теряя строй, блестящие римские легионы, подминаемые тёмной массой грязных варваров, бывших рабов. Он закрыл глаза. Ему не удастся оправдаться перед Сенатом. Кандалы... Тёмное подземелье... Палач...
— Спартак! Спартак убит! Спартака убили-и!.. — донёсся истошный крик.
И враз дрогнула, заколебалась тёмная масса беглых рабов, возомнивших себя людьми.
— Они побежали, мой господин.
— Всё, Квинт. Вот теперь — в атаку!
Нет, не зря внутренний голос не давал ему пустить в ход резерв. Сейчас двадцать тысяч свежих воинов легко порубят бегущих. Выходит, то был приказ свыше, глас богов?
♦
— Оставьте! Оставьте меня! Пусти, говорю! Пусти-и!
Ретту удерживают сразу трое, но это получается плохо — ведь помимо рук и ног у ангелов имеются ещё и крылья, одним ударом способные убить взрослого человека.
— Вы! Вы все! Он же верил нам! Они сражались, а вы... а вы смотрели на экраны, вы смотрели это, как фильм, в тепле и уюте, вы все, чистоплюи! Ты, координатор! У нас же есть оружие, а ты... Трус! И все вы трусы! Пусти меня, трус позорный!
— Хватит! Успокойся! — рявкнул стоящий в середине ангел голосом, от которого человеку непременно захотелось бы помочиться. Да, хороший начальник всегда найдёт нужное слово для своих подчинённых.
Акустический удар возымел действие. Ретта вдруг успокоилась, глубоко и часто дыша.
— Всё. Ну всё уже, пустите меня.
— Ну вот и хорошо.
Девушка, только что высвободившаяся, поправляет растрёпанные перья и волосы. Да, она взяла себя в руки.
— Что именно хорошо, координатор? Горы трупов, оставшихся на поле боя? Или распятые вдоль Аппиевой дороги? Что тебе больше по вкусу?
Координатор молчит, катая желваки. Для ангельского лика зрелище необычное.
— Не надо. Не стоит скрипеть зубами. Я заявляю тебе прямо, координатор — я не успокоюсь, покуда на месте этого проклятого города не образуется огромная яма, наполненная мёртвой водой. Я говорю это тебе при свидетелях, в ясном уме и твёрдой памяти.
— Этот город не один на планете, Ретта.
— Не называй меня Реттой, я не разрешаю. И вообще, дорогие коллеги, я понимаю, что мне тут больше не работать. Ну что же. Запомните мои слова. Вы все трусы, вы боитесь крови. А эти гады крови не боятся, они купаются в ней. И пока вы не научитесь выжигать осиные гнёзда, выжигать, не считая убитых, ничего у вас не выйдет.
— Убитых тут хватает и без нас. Чужую кровь лить легко...
— Не надо. Не надо словоблудия. Вы будете возиться с вашим точечным вмешательством, а болезнь будет распространяться шире и шире. И когда она захватит всю планету, ваши преемники сбегут отсюда, сбегут из пропащего навеки мира, прокляв вас за бездеятельность и трусость.
— И что ты конкретно предлагаешь? — подал голос ангел, один из державших девушку во время истерики.
— Ты отлично понял меня, Арт, не строй из себя бескрылого младенца. Новые, не затронутые болезнью народы заселят эти земли, а нам останется только следить, чтобы начинающие тираны вовремя гибли вместе с чадами и домочадцами. Все империи надо гасить в зародыше.
— Тебя надо лечить, Ретта.
— Я здоровее вас всех. Я так понимаю, плутоний вы мне не вернёте?
— Разумеется, нет.
— Тогда дальнейшую болтовню с вами, мои бывшие коллеги, я считаю бессмысленной. Я всё сказала. Dixi!
Диафрагма люка за Реттой закрывается медленно, осторожно. Публика подавленно молчит.
— Сколько там накапало?
— Сто семьдесят пять тысяч доллей чистого плутония. Причём уже в готовых отливках, оставалась сборка заряда. Она трудилась всю ночь, запустив сразу четыре элемент-конвертора. И двух универсальных роботов взяла с собой.
— Она не получила дозу облучения?
— Да вроде нет. Она работала на редкость собранно и спокойно, там сохранилась контрольная видеозапись.
Координатор нервно заходил по залу.
— Послушай, шеф... Ну не переживай так... Всё образуется...
— Перестань, Арт. Ты считаешь, за сочувственной болтовнёй тебе удастся скрыть подлинные мысли? По крайней мере, в одном она права. Этот народ обречён.
— Ты хочешь нового Содома и Гоморры?
Ангельский лик координатора выражает глубокую задумчивость.
— Нет, это бессмысленно. Момент упущен. Пусть всё идёт как идёт.
Добавить комментарий