Восхождение

Разговор с сыном у Сергея не получился.

Возможно, виной тому была усталость: выше шести километров воздуха не хватало, каждый шаг давался с трудом. Сергей уже решил глотнуть кислорода, как вдруг увидел Кирилла, спускающегося по тропе. Не слушая возражений, он забрал у отца рюкзак, что оказалось весьма кстати: даже налегке остаток пути дался непросто.

Наконец, показался небольшой дом, сложенный из неровных каменей, скрепленных раствором. Внутри было сумрачно и прохладно. Кирилл достал баллон с кислородом, вопросительно посмотрел на отца.

— Не надо, — сказал Сергей, — все нормально.

Голова немного кружилась, но уже становилось легче. Чтобы проверить себя, он осторожно поднялся, подошел к окну. Вид открывался великолепный: внизу — широкая долина с блестящей лентой реки и пятнами альпийской зелени, повыше — россыпь белых вершин, и вдали, над всем этим — Джомолунгма с метелью на ее пике.

— Умеешь выбирать место.

Кирилл кивнул:

— Третий дом.

«А где будет четвертый, — невольно подумал Сергей, — еще выше? Там, где тебе никто не поможет?» Заглушая эти мысли, он бодро сказал:

— Ну, с днем рождения!

— Спасибо.

— Чувствуешь себя взрослым?

Сергей обнял сына. От его свитера пахнуло свежестью, чуть слышным ароматом цветов и трав. «Не встречал человека, знающего флору гор лучше него, — восторгался заезжий профессор года три назад, когда Кирилл еще мог ненадолго спускаться к лугам, — когда он поправится, его ждет блестящая карьера!»

— Мэдокс опять объявился, — взял Сергей быка за рога, — как всегда, пел о своем проекте. Если хочешь знать мое мнение, то оно такое: авантюра чистой воды.

Кирилл сел на лежанку — медленно и аккуратно, как старик, экономящий силы: недостаток кислорода давно уже приучил рассчитывать каждое движение. Поза Кирилла выражала глубокий покой, он полностью ушел в себя. Казалось, слова отца от него отскочили.

— Он и тебе звонил? — догадался Сергей.

— Да.

— И что ты ответил?

— Я согласился.

«Вот и поговорили», — подумал Сергей.

— Это ошибка, — возразил он, — риск слишком велик.

Кирилл молчал.

Спорить бесполезно, понял Сергей, но все же он сказал, что лечение нужно продолжать, что надежда на выздоровление есть — удалось же замедлить процесс, иначе тебе пришлось бы уже сидеть на вершине Эвереста! — и что внизу ждет новая, просторная барокамера, и что Мэдокс — просто фанатик, попавший под власть идеи. Кирилл ничего не слышал, потому что мыслями был уже далеко. Он очнулся от них, только когда отец умолк.

— Папа, — услышал Сергей.

— Что?

Кирилл по одному собирал слова, чтобы сказать речь. Наконец, собрал.

— Я чувствую себя взрослым. Спасибо тебе, дальше я сам.

Фрилансер, живущий в свое удовольствие у подножия гор — таким Сергей был лет двадцать назад. Все, что ему нужно — ноутбук и каморка с выходом в сеть и окошком с видом на заснеженные вершины. Работа два часа в день, а потом — делай, что хочешь.

Как-то раз, спускаясь с гор, Сергей повредил ногу; две недели он отлеживался в деревне. Девушку, которая смотрела за ним, звали Геле. По утрам она разводила огонь и готовила лепешки, которые ее мать потом относила куда-то. Сергей любовался ловкими движениями девушки, а когда удавалось поймать ее взгляд, улыбался ей.

Однажды в дом зашел пестро одетый старик, обвешанный бусами. Он долго рассматривал Сергея, затем велел раздеться и принялся мять его тело, словно массажист. Потом старик занялся бусами: перебирал их, вздыхал, бормотал себе что-то под нос, будто разговаривая с ними, прикладывал бусинки то к телу Сергея, то к своему. Закончив с этим, старик надел бусы обратно — через плечо к талии — и отдал матери Геле какое-то распоряжение. Та пробовала возражать, но старик, повысив голос, повторил сказанное.

Ночью Геле пришла к Сергею. Он сначала заробел, не будучи уверенным в намерениях девушки, но ее настойчивость рассеяла сомнения. Днем Геле вела себя так, словно ничего не случилось, и от разговоров всячески уклонялась.

Однажды она не пришла, и утром ее не было видно. Припадая на больную ногу, Сергей шатался по деревне; вскоре он наткнулся на старика-шамана. После долгих расспросов смысл того, что случилось, наконец, прояснился. По местному поверью, раз в столетие рождается мальчик, который, став взрослым, уйдет на вершину самой высокой горы, чтобы жить с богами и быть среди них заступником за людей. Матерью мальчика должна быть девушка из деревни, сказал шаман, а отцом — человек, спустившийся с гор.

Сергей усмехнулся.

— И поэтому ты меня выбрал?

Старик долго смотрел на него — как тогда, при первой их встрече, — а потом сказал:

— Ты тоже можешь подняться к вершинам. Будет тяжело... но ты можешь.

Сергей понял, что его сын болен, когда начал брать его на равнину, в город. Как и предупреждал старик, там Кириллу становилось плохо. Горная болезнь, только наоборот — так считали врачи; как лечить ее, никто не знал.

Хуже всего было то, что она развивалась. Вскоре Кириллу пришлось покинуть деревню — воздух на ее высоте стал слишком тяжел для него. Сергей построил дом на перевале, среди альпийских лугов, и поселился там вместе с сыном. Геле говорила, что он начал путь к богам, и что не надо ему мешать. Вскоре она вышла замуж, и у нее родились еще дети.

К тому времени, как появился Мэдокс, Сергей уже вымотался донельзя. Каждый анализ, каждая процедура требовали больших усилий, и, конечно, мало кто соглашался тащиться в горы к необычному пациенту. Так что помощь Мэдокса оказалась как нельзя кстати. Он сказал, что нашел международный фонд, готовый взять на себя расходы по лечению — в обмен на информацию о здоровье Кирилла. Сергей ничего не подозревал, ему казалось естественным, что редкая болезнь вызвала интерес, а когда все открылось, было поздно: Мэдокс, змей-искуситель, уже околдовал речами безрассудное сердце мальчишки, всегда готовое к подвигу.

— Я не дам своего согласия, — с ходу сказал Сергей.

— Оно не требуется, — парировал Мэдокс, — Кирилл уже совершеннолетний.

— Я могу начать кампанию в СМИ.

Мэдокс хмыкнул.

— Можешь, но учти: Китаю наплевать на мнение Запада. Проект остановить тебе не удастся, а вот отношения с Кириллом ты испортишь.

— Хочешь, чтобы я сидел сложа руки, пока ты убиваешь моего сына?

Мэдокс встал из-за стола.

— Его убивает планета, не я. Пойми, мы хотим дать ему новый мир — тот, в котором он сможет жить! Неужели у тебя нет воображения, неужели не захватывает дух? Твой сын станет творцом, он принесет жизнь туда, где ее никогда не было, откроет для нее новые горизонты! Возможно, такое случится лишь раз за всю историю Солнечной системы, Сережа! Колумб по сравнению с твоим сыном — мальчишка, погулявший в соседнем дворе!

«Вот так ты его и охмурил», — подумал Сергей.

— Его нужно лечить.

Мэдокс развел руками: что за упрямец!

— Знаешь, в чем твоя ошибка? — спросил он и сам же ответил: — Ты считаешь его больным, но это не так. Замедление метаболизма, уплотнение кожи, понижение давления — все это не симптомы болезни, а внешние проявления глубокой перестройки организма. Жизнь зародилась в воде, потом вышла на сушу, а теперь следующий, еще более грандиозный прорыв! Ты ведь знаешь, что твой сын не первый такой, просто раньше он бы погиб в горах, а теперь у него есть шанс! И потом, — продолжил он уже без пафоса, — что ты предлагаешь: запереть Кирилла в барокамере? Это не выход, ты сам знаешь.

«Зачем я вообще говорю с ним?» — подумал Сергей. Потом он вспомнил, зачем.

— Ты сказал, что у тебя есть предложение.

Мэдокс остро взглянул на него.

— Вот это другой разговор, — сказал он проникновенно. — Пойми, я ведь не бесчувственный болван...

— Давай к делу.

— Если к делу, то вот что. Ты перестаешь выпендриваться, заявляешь о полной поддержке проекта, участвуешь во всех презентациях, и во весь голос восторгаешься мудростью Коммунистической Партии Китая.

— И что взамен?

В глазах Мэдокса появился азарт — словно он вспоминал о рискованной ставке, принесшей ему удачу. Ему хотелось поделиться; его голос стал тише, приобрел доверительные нотки.

— Понимаешь, всем наплевать на Луну. Разговоров много — американцы болтают, русские, но до дела не доходит. В двадцать первом веке никого не волнуют мечты двадцатого, а фанатиков вроде меня можно пересчитать по пальцам. Как думаешь, почему китайцы вообще согласились?

Сергей молчал. «Что еще я упустил?» — подумал он.

— Только не кипятись, ладно? Постарайся выслушать меня спокойно. Все понимают, что Кирилл, скорее всего, останется на Луне, а если и вернется, то будет жить в барокамере, в изоляции. Это значит, что он сможет проводить биологические эксперименты — в том числе и те, что запрещены здесь, потому что слишком опасны...

— Кирилл знает? — перебил Сергей.

Мэдокс кивнул.

— Разумеется, и он все правильно понял. А теперь расслабься — время хороших новостей. Раз в год к базе будут посылать пилотируемый корабль, и китайцы великодушно согласились принять тебя в отряд тэйконавтов. Здоровье у тебя вроде в порядке, так что сможешь навещать сына — если будешь хорошо себя вести.

— А где гарантии?

— Мое слово, — серьезно сказал Мэдокс, — а вообще, в таких делах гарантий нет, Сережа. Да, еще одно. Поскольку ты будешь общаться с Кириллом, по возвращении тебя ждет карантин, не исключено, что пожизненный: тут уж как повезет. Ну что, согласен? По-моему, щедрое предложение.

Восход Земли был великолепен — как, впрочем, всегда.

Дверь из шлюза открылась, в жилой модуль вошел Кирилл. Он держал пинцетом извивающегося червяка.

— Живой! — сказал Кирилл. — Смотри: житель Луны!

Сергей улыбнулся — он был рад видеть сына в хорошем настроении. Тот ковырялся в ящиках, выбирая жертву для опытов снаружи.

— Я выйду еще, — сказал он извиняющимся тоном, — хочешь, подкачай воздух.

«Он счастлив, — в который уже раз за эти дни удивился Сергей, — ну надо же, кто бы мог подумать?» За эти три дня они говорили больше, чем за месяцы на Земле. Его кольнула обида — неужели Мэдокс был прав, неужели этот жуликоватый мечтатель понимает Кирилла лучше, чем родной отец?

Сквозь иллюминатор он видел сына, склонившегося над теплицей. На нем была кислородная маска, закрывающая лицо, обтягивающий костюм и ботинки на толстой подошве. Пальцы рук открыты: кожа на них уже стала достаточно плотной, чтобы не бояться вакуума. Сергей подумал, что, может быть, и ему со временем доведется зачерпнуть рукой лунную пыль. «На Луне есть ветра, — вспомнил Сергей слова Кирилла. — И запахи тоже есть». Он сказал, что они появляются после восхода, когда Солнце нагревает породу: странные ароматы, совсем не похожие на земные.

Через день придет время возвращаться на Землю. Мэдокс, конечно, опять начнет вытягивать все подробности — как он делал после каждого полета. Нынешний уже третий по счету, и за это время Кирилл неплохо обжился. Главная его гордость — огороды в теплицах. Он говорил, что у него уже достаточно протопочвы, чтобы через два-три года вырастить что-нибудь съедобное.

А недавно, перед самым стартом к Луне, Мэдокс сказал Сергею, что нашел девочку с той же болезнью, что у Кирилла. Девочке десять лет, и она никогда не спускалась ниже трех тысяч метров. «Адам и Ева, — возбужденно говорил Мэдокс, — мы начнем новый вид, представляешь! Может, — заговорщицки подмигнул он, — поговоришь с сыном, а? Время, конечно, есть...» — «Ты это серьезно?» — спросил Сергей. — «Разумеется, — усмехнулся тот, — кстати: помнишь твою первую реакцию на мои слова о Луне?»

«Сумасшедший, — мелькнула у Сергея мысль, когда он вспомнил об этом, — чистой воды псих». Нет уж, пусть разговаривает с Кириллом сам. У него это получается лучше, вот пусть и примерит на себя роль свата.

Как там называется отец жениха? Кажется, свекор?

