Не ударными темпами, как Вавилонскую башню, а медленно, почти неощутимо для себя, человечество тысячелетие за тысячелетием воздвигало самое великое, величественное и великолепное из своих творений — замок любви, замок воистину волшебный, ибо каждый видит его по-своему и находит в нем свое.
Два слова об умолчании
Удивительное дело — наверное, ни в одном языке мира слово “любовь” не является столь универсальным и емким, как у нас. Вопреки расхожему утверждению, будто любовь не распространенный корнеплод, при помощи этого слова мы с одинаковым успехом определяем свое отношение к женщине и картошке, Богу и цвету обоев, собственным детям и профессии, а также к соседскому псу. И в то же время, ежедневно пользуясь словом, мы не то стыдливо, не то испуганно избегаем любых попыток разобраться, что же, собственно, оно означает. И вот любопытное тому подтверждение.
В XIX веке эрудированнейший и умудреннейший Владимир Иванович Даль, превосходно умевший найти всему точное и ясное объяснение, определяя понятие “любовь” ограничился беспомощным: “состоянье любящего… сердечная привязанность, склонность… расположенье к чему-либо”. А в начале шестидесятых годов прошлого столетия, при подготовке к печати XXV тома Большой советской энциклопедии, начинающегося словом “лесничий” и заканчивающегося словом “магнит”, произошел курьезный случай, о котором рассказывал интереснейший ученый и писатель Игорь Забелин. Кто-то из сотрудников заметил, что в словнике пропущена статья “любовь”. Срочно предпринятое изучение зарубежных энциклопедий показало, что там статья на эту тему присутствует непременно, — следовательно, необходимо срочно восполнить досадный пробел. И восполнили: маститый психолог в рекордный срок написал превосходное мини-эссе, столь изящное и захватывающее, что оно тут же “пошло по рукам”, и вскоре своя копия имелась едва ли не у всякого сотрудника издательства, а также у их знакомых и знакомых их знакомых. Зато путь по начальственным кабинетам оказался весьма тернистым. И на каком-то этапе вопрос был сформулирован со спартанской прямотой: “а типична ли любовь для советского человека?” Каков был ответ, без труда узнает всякий взявший в руки XXV том БСЭ — о любви там ни слова; ее “зарезали”.
Правда, четверть века спустя в солидных изданиях вроде “Философской энциклопедии” или “Краткого психологического словаря” соответствующие статьи все-таки появились. Но… Признайтесь, многое ли вы сможете почерпнуть из такого, скажем, объяснения: “…интенсивное, напряженное и относительно устойчивое чувство субъекта, физиологически обусловленное сексуальными потребностями и выражающееся в социально формируемом стремлении быть своими личностно-значимыми чертами с максимальной полнотой представленным в жизнедеятельности другого таким образом, чтобы пробуждать у него потребность в ответном чувстве той же интенсивности, напряженности и устойчивости”. Или: “Чувство любви имеет глубокий интимный характер и сопровождается ситуативно возникающими и изменяющимися эмоциями…” На этом фоне даже формулировка, предложенная некогда в “Возвращении” братьями Стругацкими, — “Любовь есть специфическое свойство высокоорганизованной материи” — представляется не столько шуточной, сколько гениальной: точно так же ровным счетом ничего не объясняя, она описывает явление с предельной краткостью и исчерпывающей полнотой.
Впрочем, несостоятельность любых определений и толкований не так уж и удивительна. И то сказать: статистика утверждает, что свыше семидесяти процентов всей мировой художественной литературы так или иначе посвящено любви. Однако даже эти воистину титанические коллективные многовековые усилия не смогли описать любви от альфы до омеги и темы отнюдь не исчерпали. Рискну предположить даже, что этого не случится никогда — слишком необъятен, неуловим и непостижим сам предмет, в этом смысле сопоставимый со Вселенной или с Богом. Не зря писал немецкий поэт Гельдерлин: “Любовь наш Бог, мир движется любовью”…
Но как раз по этой причине давайте предельно сузим тему сегодняшнего разговора, ограничив ее лишь самым беглым знакомством всего-навсего с двумя-тремя камнями из фундамента волшебного замка. Правда, камнями краеугольными.
Правда ведьм живет и торжествует
Известно, что само понятие индивидуальной любви исторически очень молодо; оно явилось в мир (по крайней мере, наш, европейский) достаточно поздно, в начале XIV века — событие это связывают с зарождением гуманизма и даже называют иногда “революцией Петрарки”. С этой точки зрения один из подлинных шедевров мировой литературы, Соломонова “Песнь песней”, является гимном не любви, а лишь одной из ее составляющих — “страсти нежной”. Но даже если дело и впрямь обстоит именно таким образом, необходимо четко понимать: ко временам Петрарки можно и, наверное, должно возводить не само чувство, а лишь осознание человеком его самостоятельного существования и значения. Подобным же образом семь цветов радуги, с детства знакомое нам всем “каждый охотник желает знать, где сидят фазаны”, были подарены граду и миру хрустальной призмой сэра Исаака Ньютона, пращуры же наши обходились, как правило, лишь тремя-четырьмя цветами. Шесть столетий мы взращиваем культуру любви, подобно тому, как голландцы возвели в ранг высокого искусства разведение тюльпанов. Но кто же дерзнет предположить, что до этого времени дикие тюльпаны не произрастали изобильно на азиатских взгорьях? Следовательно, мы имеем полное право считать, что родилась любовь вместе с самим человеком.
Причем с древнейших времен воспринималась она не просто как “напряженное и относительно устойчивое чувство субъекта” (помните? — бедный “Краткий психологический словарь”!), но ставилась в ряд могучих стихийных сил. Чем иначе объяснить тот факт, что всяческих приворотно-отворотных заговоров и наговоров, зелий и заклятий у всех народов было во все времена едва ли не больше, нежели тех, что применялись для испрашивания у вышних сил дождя, урожая и прочих жизненно важных благ?
Вот, например, немецкие колдуньи полагали, что если в пятницу, на рассвете, при растущей Луне выкопать землю со следом того, кто должен вас полюбить, и потом закопать ее меж ивовых корней, напевая при этом заклинание:
Много почв на земле,
Кого люблю, тот достанется мне.
Ива, ты расти, расти,
Мне печаль не допусти.
Он топор, я его ручка,
Он петух, я его курочка.
Такова моя воля, да будет так! —
то достижение взаимности гарантировано.
Их английские коллеги отдавали предпочтение более редкому растению — дубровке. Ее корень надлежит истолочь или истереть в порошок, беспрестанно повторяя при этом про себя имя желанной особы, затем взять щепотку получившегося зелья и смешать с предназначенными предмету вожделений едой или питьем, произнеся при этом:
Дубровка, дубровка,
Заставь [имя] покориться моей воле.
Быть ему [ей]связанным или свободным —
Это моя воля!
Да будет так!
Будет оно так или нет — не ведаю, но подобными рецептами исписано столько книг, что впору составить солидную публичную библиотеку. И достаточно пролистать сегодня любую газету, чтобы убедиться: дело ведьм и колдунов торжествует, а предлагаемые ими услуги пользуются немалым спросом.
Впрочем, оно и неудивительно: от веку магия предлагала выход из противоречия между невозможностью и необходимостью, во многом выполняя в этом отношении функцию современной науки. Различен здесь лишь источник могущественного вмешательства: колдовство взывает к силам потустороннего мира, тогда как знание — к законам природы. Но самое главное, попытки — успешные ли, тщетные ли, неважно — при помощи колдовства управлять страстями человеческими утверждали, что вопреки мнению классика любовь чарует мир не так уж свободно. И в этом нынешняя материалистическая наука с чародеями полностью согласна — любовь не только подчиняет, но и подчиняется сама. Чему же? Поисками ответов на этот вопрос занимаются сейчас биологи, физиологи, генетики и психологи всех мастей — и хотя изыскания их нельзя пока еще назвать особенно плодотворными, даже то, что вырисовывается на горизонтах уже сейчас, представляется чрезвычайно интересным.
…И геном с геномом говорит
Среди преданий чуть ли не всех народов мира — у древних шумеров и гордых эллинов, индейцев кечуа и пигмеев лесов Итури — обязательно находится одно общее предание, отличающееся лишь в деталях, связанных исключительно с местным колоритом. Создавая (или уже создав) род людской, некий бог со зла или в мудрости непостижимой и неизреченной берет некий плод (или его семя), разделяет пополам, бросает в разные стороны… “И с тех пор так и бродят люди по белу свету, разыскивая каждый свою вторую половину, и великое чудо, если повезет кому-то ее найти…” Притча эта столь расхожа, что сегодня всякое упоминание о ней воспринимается просто как банальность и едва ли не дурной тон. Увы, прав был Ницше, говоря, что больше всего человечество потеряло от забвения банальных истин.
Не знаю, приходили эти легенды на ум английским генетикам или нет, когда лет десять назад они объявили (вернее, так сформулировали их выводы журналисты), что найден ген любви. На самом деле, речь шла, разумеется, не о любви, а о некоем не слишком четко пока определяемом взаимосоответствии супружеских пар. Если не вдаваться в подробности, картина выглядит примерно следующим образом: пары абсолютно устойчивы и практически нерасторжимы вне зависимости от психологических или социальных факторов, если информация, записанная у каждого из них в определенном участке молекулы ДНК, как бы дополняет соответствующую “запись” у партнера.
Правда, вопросов здесь куда больше, чем ответов. И самое главное — на каком языке говорят друг с другом эти гены и как без сложнейших и тончайших анализов научиться их речь понимать? Пока что авторы исследования сами теряются в догадках. Они могут лишь утверждать, что “тонкие магические связи”, как образно, хотя и по совсем иному поводу сказал поэт, существуют; что механизм действует.
Хотя французская пословица и гласит, что аналогия — не доказательство, позволю себе все-таки прибегнуть к ней. Впрочем, это даже не аналогия; а скорее метафора. Поскольку при любых исследованиях человеческого организма и поведения чистые эксперименты невозможны, поскольку нет и не может быть контрольного образца (ведь всякий из нас неповторим), особый интерес ученых вызывают однояйцевые близнецы. И вот наблюдения за многими такими парами выявили удивительнейший факт. Даже разлученные (нет, конечно же, не насильственно, а в силу стечения обстоятельств) друг с другом, даже разделенные многими тысячами километров, близнецы чаще всего ведут себя так, словно их не двое, а один раздвоенный человек. Они одновременно влюбляются в редкостно схожих женщин, носящих одинаковые имена, с дивной синхронностью женятся (выходят замуж) и — если не повезло — разводятся… Сам собою напрашивается вывод, будто жизнью их управляет некая неподконтрольная разуму и не ведающая о пресловутой свободе воли сила. Каков ее механизм? Бог весть. Но он действует и проявляет себя с достаточной наглядностью.
Нечто отдаленно подобное происходит и в случаях, описываемых английскими генетиками. Но что наука! Даже самый обычный жизненный опыт без труда приводит на память: не так уж редко встречаются пары, казалось бы, ничего общего друг с другом не имеющие, однако на диво устойчивые, не распадающиеся ни при каких обстоятельствах. И наоборот, люди по всем статьям друг другу идеально подходящие ужиться не могут, невзирая на искреннее желание и массу прикладываемых усилий. Теперь эти странности если и не находят еще объяснения, то по крайней мере перестают представляться игрою случая.
Феромоном из бутылки…
В историю науки вошел опыт, поставленный на бабочках-сатурниях. Самцов пометили, отделили от самок и выпустили на волю, увезя на значительное расстояние от лаборатории. Не прошло и получаса, как первый меченый самец, проделав пятикилометровый путь, вернулся к вольеру с самками. Другой и вовсе прилетел на “зов любви”, преодолев одиннадцать километров. Расчеты показали, что на таком удалении от самки в кубическом метре воздуха могла находиться лишь одна молекула вырабатываемого ею пахучего вещества… Эти вещества, выделяемые одним организмом для воздействия на поведение другого, именуются феромонами, среди которых особенно мощным воздействием обладают те, что нужны для привлечения особей противоположного пола — так называемые половые аттрактанты.
Само собой, человечьему обонянию не то что до сатурний, до собаки ох как далеко, но механизм этот действует и у нас с вами, только воспринимается исключительно на уровне подсознания.
В Германии был поставлен следующий эксперимент. Специально выделенным мужским аттрактантом обрызгали несколько кресел в пустом театральном зале, после чего туда впустили группу принимавших участие в эксперименте женщин — из сотен свободных мест они безошибочно выбрали обработанные, хотя объяснить своего выбора при всем желании не могли, а просто утверждали, что “здесь уютнее”, “спокойнее”, “лучше видно” и так далее.
Аналогичные опыты проводил и российский психотерапевт Александр Андреенков. Пригласив на сцену полдюжины добровольцев, он выбирал среди них какого-нибудь самого невзрачного и малопривлекательного на вид. Ассистентка под каким-то благовидным предлогом на несколько минут уводила избранника за кулисы, после чего он появлялся вновь и возвращался на свое место в зрительном зале под равнодушными взглядами мужчин и неравнодушными — женщин. В антракте он непременно оказывался в фойе средоточием подлинного цветника — дамы буквально обступали его, расспрашивая и стараясь завязать знакомство. Почему же самый некрасивый из шести мужчин ни с того ни сего оказывался вдруг в центре столь необычного внимания? Ларчик открывался просто: за кулисами ассистентка мазнула по лацкану его пиджака стеклянной палочкой, смоченной аттрактантом.
Так что же, поведение человека ничем не отличается от сатурний? Разумеется, нет! Однако стоит помнить слова выдающегося английского естествоиспытателя Джона Бернала: “Главным препятствием на пути к пониманию жизни является ее естественность”.
Функционирование всех этих механизмов мы начинаем более или менее постигать лишь сейчас. Теперь мы знаем, например, что ближе к кончику носа находится на перегородке вомеральный орган, напрямую связанный с головным мозгом, — он-то и специализируется на половом обонянии. Не подозревая об этом, предки наши прибегали не только к вышеупомянутым “ивовым чарам” и иже с ними, но и к разнообразнейшим “ароматам любви”. Вот, например, старинный китайский рецепт: полчаса, проведенные в ванне, куда добавлено по две капли эфирных масел аниса, фенхеля, розмарина, нарцисса, жасмина и мадагаскарского цветка план-плана, резко повышают сексуальную восприимчивость.
Надо сказать, древние культуры владели таинственной силой феромонов куда лучше нас нынешних. При археологических раскопках найдены ароматические вещества, приготовленные пять тысячелетий назад. В Древнем Египте знали, что каждая часть тела источает собственный запах, и средства для их умащивания готовили отдельно. Во многих африканских племенах, например, от матери к дочери передавались секреты ароматов, с помощью которых женщина, насильно выданная замуж за нелюбимого, заставляла его отказаться от себя. Затем один аромат сменялся другим — и вот та же самая женщина приводила в пожизненный восторг желанного мужчину…
Но в чем же биологический смысл воздействия на нас феромонов и аттрактантов? Этот вопрос вызывал немало споров, пока не родилась смелая гипотеза о том, что неощутимый “телесный аромат”, незаметным, но влиятельным компонентом входя в чувство симпатии к потенциальному возлюбленному, помогает выбрать иммунологически подходящего партнера. Впрочем, чему удивляться: ведь в животном мире этот компонент попросту господствует…
Формула любви
В Средние века изготовление приворотных зелий почиталось преступлением не меньшим, нежели, скажем, злоумышление против жизни — одно это уже могло привести на плаху или на костер. И свой резон в том был: навязывание любви являло собой покушение на свободу воли и выбора человека. Так не получается ли, что те биологические механизмы, о которых (лишь для примера — в действительности их множество) шла у нас речь, опять-таки эту свободу ограничивают? Неужто любим мы — и то не по собственному желанию? Ведь уж здесь-то, казалось бы, указу нет — не зря же поется: “…законов всех она сильней!”
Кто же спорит — конечно, сильней. Однако сила-то в том и заключается, что сама она опирается на законы, ею движущие: не правом силы гордится любовь, но силою собственного природного права.
Я позволю себе вернуться к тому, с чего начал. Тысячелетие за тысячелетием человечество воздвигало, продолжает строить и вечно будет возводить самое великое, величественное и великолепное из своих творений — замок любви, замок воистину волшебный, ибо каждый видит его по-своему и находит в нем свое. Но прекрасен он лишь до тех пор, пока подчиняется законам гармонии. И нету в том никакого ограничения возлюбленных нашим веком прав и свобод. Разве может умалить совершенство колонн Парфенона тот факт, что они выверены строгими формулами?
Интересно, а будет ли все-таки когда-нибудь выведена пресловутая формула любви?
Добавить комментарий