Heraskov-w.jpg
Подобное происходило и тогда, когда Наталья Гранцева взялась за драматургию Ломоносова, вытащив на свет божий его трагедии «Тамира и Селим» и «Демосфен». Мало кто обращал внимание на этот участок работы Михайлы Васильевича, исследовательница же нашла в его трагедиях неоцененное новаторство — отход от привычной эстетики французского театра, прорыв к театру Шекспира.
Вот и сейчас ею рассматривается сюжет вполне необычный и основательно забытый — героическая поэма еще одного Михаила — Хераскова, под величественным названием «Россиада» (1779)1. О поэме этой, — пишет исследовательница, — в истории литературы утвердилось мнение, что она «неудачная, эклектичная, несвоевременная, устаревшая уже в момент ее написания». А ее автору, с легкой руки биографов уже XIX века, отказывали не только в литературном таланте, но и в таком качестве как «богатство духовных сил». Что же у него было? Только уменье и старанье? Кстати говоря, тезка автора «Россиады» Мишель Монтень в своих «Опытах» утверждал, что в «любом деле одним уменьем и стараньем, если не дано еще кое чего от природы, многого не возьмешь». А ведь известно, что «Россиада» в момент своего появления пользовалась успехом, Хераскова современники называли «русским Гомером». Другое дело, что развитие поэтического языка в России происходило так бурно и быстро, что произведение Хераскова весьма скоро стало казаться неуклюжей архаикой.
Нужно было обладать подлинной увлеченностью и напором, чтобы пробиться сквозь напластования скепсиса и предубеждений, прочитать поэму свежим взглядом и постараться уяснить ее истинную роль в российской культуре.
Пойдем же и мы вслед за исследователем. Поэма Михаила Матвеевича Хераскова посвящена одному из важных событий российской истории — взятию Казани; в центре поэмы — царь Иван Грозный. Но это пока еще не тот Иван, чье имя станет нарицательным для обозначения жестокого и коварного деспота.2 Молодой Иван IV у Хераскова умелый стратег, окруженный дружественными полководцами и преданным войском. Для написания поэмы на сложный исторический сюжет автор целых пять лет изучал летописи и документы XVI века.
Еще не существовало «Истории государства Российского» Николая Карамзина, где будут подробно описаны злодейства царя, но уже в «Россиаде» автор прекрасно с ними знаком, в одном из эпизодов Иоанну предрекается его страшное будущее: «Твое правление превратится в ужас! Ты будешь бояться всех ближних и подданных, умертвишь безвинных, вельможи и народ тебя возненавидят, нарекут тебя тираном. Ты умертвишь сына. Имя твое устрашит всю вселенную» (цитирую пересказ Натальи Гранцевой восьмой песни, — И.Ч). В той же восьмой песне некто Вассиан (исследовательница отождествляет его с реальным иноком Вассианом, учеником Нила Сорского) показывает Иоанну, что случится с его «корнем» и с Россией после его смерти. Страшные видения. Сродни тем, что посещают Макбета у Шекспира. Тут и убиенный царевич Дмитрий, и отравленный Борис Годунов3, и Гришка Отрепьев с польским отрядом...
И такой любопытный штрих: автор вводит в поэму самого себя. Иоанн видит сквозь века его, Михаила Матвеевича Хераскова, воспевающего взятие Казани. Царь узнает, что родится этот будущий его воспеватель близ Днепра. Уточним: поэт родился в Перяславле на Украине в 1733 году и происходил из семьи валашского боярина Хереско, приехавшего в Россию при Петре Первом. Странно, что на русской почве изменению подверглось не начало родовой фамилии, звучащее не вполне благопристойно, а ее окончание.
«Россиада» была одной из первых героических поэм4, созданных российским поэтом по лекалам новой силлаботонической системы стихосложения, предложенной Ломоносовым. Михайла Васильевич не успел закончить свою «Петриду», воспевающую Петра Великого. Обе поэмы, и «Петрида», и «Россиада», написаны александрийским стихом — шестистопным ямбом с обязательной цезурой (остановкой) посредине строки. Вот образец из Хераскова:
Всевышний на него склонил
свою зеницу,
И Царь торжественно вступил
в свою столицу.
Но в отличие от Ломоносова, строго следующего за историческими событиями (хотя и с привлечением античной атрибутики), Херасков ввел в свою поэму сказочный и фантастический элемент. Кого только нет в «Россиаде» — тут и Змей-Дракон, и просто змеи, и гробы-острова, и ад, и Магомет... Отчасти именно это послужило причиной убийственной критики, которой подверг несчастную поэму ее читатель из XIX века, начинающий историк Павел Строев. Но у молодости свои права, потому я не негодую вместе с исследовательницей по поводу девятнадцатилетнего ниспровергателя: вспомним тех же Писарева и Маяковского, которые начинали свой путь с попытки расквитаться с Пушкиным.
Кстати, о Пушкине.
В книге есть реконструированный «воображаемый разговор» юного Пушкина с Жуковским в 1817 году по поводу создания народной эпопеи. Исследовательница полагает, что Василий Жуковский вдохновил гениального ученика примером «Россиады» — и в результате явилась поэма «Руслан и Людмила», в которой Пушкин «мастерски, остроумно и изобретательно шел по следам Хераскова».
Что сказать?
Некоторые исследователи считают, что шутливая пушкинская поэма навеяна «Орлеанской девственницей» Вольтера, Белинский — и не без основания — видел в поэме пародию на «Двенадцать спящих дев» самого Жуковского, а недавно мне попалась статья, где поэма «Руслан и Людмила» возводится к задуманной, но так и не написанной Василием Андреевичем Жуковским поэме «Владимир»; якобы Пушкин видел ее план и многое позаимствовал.5 Гений берет там, где находит, посему вполне возможна сюжетная и смысловая перекличка у поэтов разных эпох и стилей, в частности у Пушкина и Хераскова.
У автора «Руслана и Людмилы» почти нет высказываний о Михаиле Хераскове. Но о внимательном чтении Пушкиным его произведений говорит хотя бы тот факт, что из них взяты два эпиграфа к «Капитанской дочке», повести, рассказывающей о событиях XVIII века (для эпиграфов там используются также тексты Сумарокова и Княжнина, а еще народные песни и пословицы). Один эпиграф взят Пушкиным — из «Россиады». Обращает на себя внимание то, что текст Хераскова приводится не только без начальной полустроки (Пушкин, видно, не хотел упоминать Российского Царя), но и не вполне точно.
Вот эпиграф к Х главе «Капитанской дочки» «Осада города»:
Заняв луга и горы,
С вершины, как орел,
бросал на град он взоры.
За станом повелел соорудить раскат
И, в нем перуны скрыв,
в нощи привесть под град6.
Херасков.
На самом же деле строфа из одиннадцатой главы «Россиады» имела следующий вид (цитирую по изданию 1807 года, года смерти Михаила Хераскова):
Меж тем Российский Царь,
заняв луга и горы,
С вершины, как орел,
бросал ко граду взоры;
За станом повелел соорудить раскат,
И в нем перуны скрыв,
в нощи привезть под град.
Внимательный читатель увидит, что Пушкин добавил во второй строке местоимение он, в связи с чем ему пришлось заменить словосочетание «ко граду» словосочетанием «на град». Неточно цитируется и глагол из последней строки: «привесть» вместо «привезть» («перуны» — скорее всего, порох, его привозят, а не приводят). Очень у меня большое подозрение, что Александр Сергеевич цитировал Хераскова по памяти — иначе не допустил бы хотя бы этой последней неточности...
Критики «Россиады» не видели в поэме четкого плана — исследовательница его обозначила: поэма начинается в Москве, а кончается в Казани; Херасков проследил путь русского царя и его войска к осуществлению вожделенной цели — завоеванию Казанского ханства и присоединению его к царству Московскому. В поэме видели чудеса и волшебство — исследовательница показала ее историзм, верность фактографии. В самом деле, сколько в «Россиаде» реальных исторических лиц, географических названий! Тут и Волга, и река Казанка, и речка Булак, и крепость Свияжск, и Арское поле, где русское войско стало лагерем. А уж исторических персонажей просто не счесть: братья Курбские, царский наперсник Адашев, царица Анастасия, князь Глинский... Сначала я засомневалась насчет царицы Сумбеки, правящей в Казани и выбирающей себе супруга, чтобы противостоять Москве. Была ли такая? Не выдуманный ли это персонаж? Оказывается, нет не выдуманный. В книге Натальи Гранцевой говорится о прекрасной ханше Суюн-бике, о которой ходили легенды, что на ней собирается жениться сам Иван Грозный. Нашла про нее и во всезнающей Википедии, там Сююмбике — правительница Казани и жена — последовательно — трех ханов, двое из которых стали героями «Россиады».
«Сказанья русского Гомера» в качестве приложения содержат фрагменты поэмы — и знаете, было любопытно их почитать. Мысли приходят, правда, все больше о нашем времени. Вот князь Андрей Курбский, старший из братьев... он показан в поэме как воин без страха и упрека, что соответствует исторической истине, а в преданиях, да и в фильме Эйзенштейна, он — предатель, перебежчик... Хотя убежал он в Литву много позже Казанского похода, когда царь Иван был уже тем самым Грозным, свирепым и мнительным, казнившим «людишек» направо и налево. Так и хочется сравнить Курбского с революционером и дипломатом Федором Раскольниковым, ставшим невозвращенцем, чтобы избежать расстрела. И письма Раскольников писал, как и Курбский: только тот обменивался ими с царем, обличая кровожадность властителя приватным образом, а Раскольников обратился к Сталину с «Открытым письмом», один из первых рассказал о беззакониях и терроре всем, кто тогда (1938) хотел и мог его слушать. А вот кончили они по-разному. Во времена Ивана Грозного еще не научились выслеживать и убивать царских недругов в зарубежье.
Или еще одна попавшаяся мне на глаза страничка поэмы. В самом конце (Песнь двенадцатая) Херасков описывает леденящее «Царство Зимы». Кстати сказать, это описание похвалил даже «разгневанный критик» Павел Строев. Оно действительно очень симпатичное, но внимание мое привлекло одно очень созвучное нашим дням обстоятельство. Попробуйте догадаться, какое:
В пещерах внутренних
Кавказских льдистых гор,
Куда не досягал отважный
смертных взор...
Там бури, холод там,
там вьюги, непогоды,
Там царствует Зима, снедающая годы.
Вы заметили, что «Царство Зимы» расположено на Кавказе? У меня почему-то сразу мелькнула мысль о зимней Олимпиаде в Сочи.
Осталось только поблагодарить автора за интересное и познавательное путешествие! Теперь имя Михаила Матвеевича Хераскова перестанет быть для некоторого числа наших современников пустым звуком, а его поэма, любовно проанализированная исследователем, обогатившись новыми смыслами и комментариями, продолжит свое историческое плаванье.
1 Наталья Гранцева. Сказанья русского Гомера. Журнал–НЕВА, С-Петербург, 2012
2 В главе “Во всем виноват Иван Грозный!» исследовательница показывает, как различен взглял историков на фигуру московского царя.
3 Версия об отравлении Годунова приспешниками Лжедмитрия существовала, но считается, что царь умер своей смертью в возрасте 53 лет.
4 Исследовательница считает, что «Россиада» принадлежит не к героическим поэмам, а к жанру мениппеи, «более свободной по вымыслу и фантастике».
5 См. Л. Н. Назарова. К истории создания поэмы Пушкина «Руслан и Людмила». Фундаменталоьная электронная библиотека: http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/is1/is1-216-.htm
6 Курсив здесь и далее автора статьи.
Добавить комментарий