medinski w.jpg
Среди них, в частности:
— образование Древнерусского государства и роль варягов в этом процессе;
— существование древнерусской народности и восприятие наследия Древней Руси как общего фундамента истории России, Украины и Беларуси;
— исторический выбор Александра Невского в пользу подчинения русских земель Золотой Орде;
— причины возвышения Москвы, политика первых московских князей по отношению к ордынским ханам и правителям других русских земель;
— цена победы СССР в Великой Отечественной войне;
— причины, последствия и оценка стабилизации экономики и политической системы России в 2000-е гг.
С последним пунктом проще. Министр культуры Владимир Мединский (доктор исторических наук) заявил, что единый учебник истории должен заканчиваться 2000-м годом. И никакого «Норд-Оста», Беслана, дискуссий о состоянии экономики при фантастических ценах на нефть и газ...
А как быть с остальными вопросами? В какую единую концепцию втиснуть?
Не буквоедства ради, а исключительно для прояснения ситуации отметим: история как процесс не знает, что такое «трудные вопросы». Ей просто нет до них дела. Она как время — непрерывно течет, движется, свершается. А «трудные вопросы» возникают потом у нас, у людей, когда мы осмысливаем прошлое, даем ему оценку. История как наука неизбежно связана с трудными вопросами. Чаще всего оттого, что мы используем ее в идеологически-государственных целях, для оправдания и утверждения ныне существующей политической системы. То есть делаем ее служанкой политики.
Иначе говоря, «трудные вопросы» — это наша трактовка происшедших событий.
Как писал в «Апологии истории» Марк Блок (герой французского Сопротивления, расстрелянный в застенках гестапо): «У человека, который сидя за письменным столом неспособен оградить свой мозг от вируса современности, токсины этого вируса того и гляди профильтруются даже в комментарии к «Илиаде» или «Рамаяне». А другой француз, Поль Валери, утверждал: «История — это самый опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта... Она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания... вызывает у них манию величия и манию преследования и делает нации желчными, нетерпимыми и тщеславными. История оправдывает все, что угодно».
На исходе 90-х годов малоизвестный английский режиссер Кен Лох прославился абсолютно циничным высказыванием: «Важно, чтобы история писалась нами. Ибо тот, кто пишет историю, контролирует настоящее».
Но в том, западном мире, у Кена Лоха и ему подобных нет исключительных, тем более властных прав. Только лишь интеллектуальные. А у нас член партии «Единая Россия» и министр культуры на вопрос журналиста «Должна ли власть использовать историю в своей текущей политике?» так прямо и отвечает: «Любая суверенная власть, выражаясь вашим языком, «использует историю» в своих интересах...».
В СССР принципиально «трудных вопросов» истории не было. Правда, имелись свои сложности и вызванные ими неудобства. С каждым новым генсеком ЦК КПСС писалась новая история КПСС. И вносились соответствующие поправки в общие учебники, книги, фильмы и даже живописные полотна... На хрестоматийной, повсеместной в советской жизни картине К.Ф.Юона «Первое выступление Ленина на заседании Петросовета в Смольном 25 октября 1917» за спиной Ленина стоят Сталин, Дзержинский, Урицкий, Молотов. Это «правда» в варианте 1935 года. А в первом варианте, 1927 года — Антонов-Овсеенко, Дзержинский, Каменев, Милютин, Подвойский, Троцкий, Ломов, Урицкий, Рыков, Карахан...
К советским «изменениям прошлого» быстро привыкали, поскольку они не носили принципиального характера.
Годы перестройки и гласности, установления демократии стали временем публичного открытия собственной истории. Но вскоре с провластных информационных и научных площадок буквально посыпались обвинения в том, что некоторые ученые и публицисты закрашивают белые пятна прошлого исключительно черной краской. И сейчас историю практически возвращают в советские нормы и рамки, общественную науку снова делают частью государственной идеологии. Несмотря на Конституцию РФ, в которой ясно указано: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».
Тем не менее, «трудные вопросы» и «трактовки» все еще обсуждаются публично.
Так, не успел появиться проект стандарта преподавания от Министерства образования и науки, как возмутился директор Центра по изучению России доктор истории Игорь Чубайс:
«В части, которая касается XX века, есть масса неприемлемых, лживых терминов. Например, говорится, что в 1932-1933 годах и в 1946-1947 годах был голод. Но голод — это неурожай... Именно голод в России последний раз был в 1891 году... А то, что было в 30-е и 40-е — это голодомор, искусственный голод, политическая акция устрашения, направленная на подавление воли народа, тягчайшее преступление властей против собственного народа... В результате всех трех голодоморов (еще и 1921 года) погибло более 15 миллионов. И при этом Сталин в новом стандарте не рассматривается как преступник!»
То есть «трактовка» — очень мягко сказано. Чубайс говорит прямо: «Ложь».
А помимо «трактовок» есть самое тяжкое наследие советской подцензурной эпохи — откровенное сокрытие фактов, источников. «У нас полузакрытые архивы, — говорит Игорь Чубайс. — В частности, почти невозможно получить важнейшие документы, касающиеся Великой Отечественной войны. Сам доступ в архив крайне усложнен. Есть и такая крайне страшная и отвратительная вещь, как уничтожение архивных документов, которое происходит с 1917 года до наших дней. За всем этим стоит соответствующая позиция властей».
Эта «позиция» в последние годы превратилась в истеричные попытки запрещения всего, что не нравится чем-то госчиновникам и депутатам. Разумеется, эти попытки тут же оборачивались и оборачиваются фарсом и конфузом. Вспомним 2009-212 годы, «Комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». (А если «в пользу» — можно фальсифицировать?) Комиссию, которой руководил председатель Госдумы Сергей Нарышкин, тихо распустили через три года после создания.
Поэтому назначение главы пресс-службы ФСО Сергея Девятова заведующим кафедрой отечественной истории XX-XXI веков исторического факультета МГУ обсуждается только в контексте запретительных и охранительных тенденций. Конечно, сразу вспоминается формулировка Сталина: «Кадры решают все». Девятов работает в Федеральной службе охраны (бывшее 9-е управление КГБ) с 1994 года. Он доктор исторических наук, автор книг по истории Московского Кремля: «Дворцы Кремля», «Московский Кремль», «Ближняя дача Сталина. Опыт исторического путеводителя», а также один из авторов труда «История органов государственной охраны и специальной связи России».
То есть все-таки профессионал.
Несколько иной контингент — депутаты Госдумы, которая курирует создание нового учебника истории. У них большое беспокойство вызвало решение Министерства образования о проверке на плагиат 30 тысяч диссертаций, начиная с 2000 года. (О скандале с массовым плагиатом в прошлом году писала вся пресса России.)
Депутат Госдумы Владимир Бурматов тотчас отреагировал: «Нужна целая армия экспертов, которые могли бы перепроверить все работы за 14 лет. Когда министр Ливанов поймет, что под нож первыми попадут именно его замы, он откажется от этой идеи».
Иначе говоря, депутат грубо намекнул, что заместители министра образования и науки, имеющие ученые степени, — плагиаторы. Абсолютно голословно. Кстати, сам Бурматов обвинен в плагиате отнюдь не голословно. Заместитель начальника штаба «Молодой гвардии «Единой России», выпускник факультет управления Челябинского университета, он в 27 лет защитил кандидатскую диссертацию «Формирование информационной культуры студентов в деятельности вузовских средств массовой коммуникации на основе культурологического подхода». Экспертиза, проведенная Российской государственной библиотекой, показала, что оригинальный текст в его диссертации составляет не более 34 процентов. После публичного скандала Бурматов ушел с постов заместителя председателя комитета Госдумы по образованию и заведующего кафедрой в Российском экономическом университете им. Г.В.Плеханова.
Но так и остался координатором рабочей группы Госдумы по созданию нового, единого учебника истории. В таковом качестве он и фигурирует в прессе. Так, недавно СМИ распространили его заявление: «В вопросе создания единого учебника истории поставлена точка».
Решение министерства о проверке диссертаций обеспокоило не одного Бурматова. Причем, выразилось это в парадоксальных проявлениях. Депутаты Ольга Алимова и Алексей Лысяков от имени комитета по вопросам семьи, женщин и детей выступили в защиту крупного государственного чиновника А., обвиненного в плагиате. Фамилию его не называю, поскольку заключения РГБ еще нет. Вернее, оно было, но потом его отозвали.
«Это вопрос этики — научной и чиновничьей, — сказал Лысяков. — У нас нет претензий к его работе. Он может вообще не иметь этой диссертации — она не является классифицирующим основанием для занятия должности».
Здесь уместно замечание об этике. Плагиат — нарушение авторских прав, то бишь кража. Значит депутат Лысяков и весь думский Комитет по вопросам семьи, женщин и детей не считают кражу основанием для снятия с должности чиновника?
«Судя по скандалам с диссертациями, он не одинок, — продолжил Лысяков. — Если наказывать за плагиат всех, нужно будет наполовину обновлять Госдуму, радикально обновятся министерства и госкомпании. Почему мы должны обсуждать одного А.?»
Замечание, по сути, верное. Только тем самым Лысяков сказал, что половина депутатов Госдумы — плагиаторы. Хотя интонационно фраза построена так, что нет сомнений: «обновление», то бишь изгнание плагиаторов из Госдумы, министерств и госкомпаний — это плохо. Почему?
На языке сталинской эпохи такое «обновление» называлось бы «чисткой кадров». А противодействие «обновлению» на языке современности — потакание коррупции, признание ее нормой жизни в государственных органах. У каждой эпохи — свой язык, свои ключевые слова.
Остается факт, который надо напомнить. Госдума в лице ее председателя Сергея Нарышкина руководит рабочей группой по созданию нового, единого учебника истории. Даже шире — курса исторической науки в России, историографии. Нарышкин — инженер-радиомеханик, выпускник Высшей школы КГБ СССР. Также он — председатель Российского исторического общества.
Остается почти философский вопрос: кадры определяют политику или политика порождает и привлекает соответствующие кадры? Видимо, процесс взаимный.
Добавить комментарий