Кирилл Серебренников
idioty w.jpg
Первый спектакль, который играли в театре Гоголя — «Отморозки» по книге Захара Прилепина стал событием. Алла Демидова написала маркером на внутренней стене театра: «Почтальон звонит дважды. Я надеюсь, что молодая Таганка возродится». Одновременно с грандиозным успехом начались странные разговоры с органами правопорядка, которые сообщили про донос на спектакль и стали требовать видеозапись. Серебренников сказал, что видеозаписи нет, но пригласил на спектакль.
Увы! Многие актёры театра встретили Серебренникова в штыки. Эта проблема репертуарных театров, где огромные, раздутые штаты, где актёры получают нищенские зарплаты, где они заняты в спектаклях редко, залы полупустые, но уволить никого нельзя. И тут приходит «новая метла», которая будет мести по-новому, иначе театр не возродить. Чтобы выжить, «старикам» надо нового режиссёра съесть, а донос — такое старое и проверенное средство. Про «Отморозки» можно было написать «политический» донос, потому что это острый, социально-политический спектакль о будущем молодежи.
В конце концов, у доносчиков не вышло ничего, спектакль получил «Золотую маску», а театр сейчас возродился благодаря Серебренникову, и часть «стариков» осталась работать с новым режиссёром.
Прогремели в этом сезоне у них три спектакля, сделанные по знаменитым европейским фильмам. Первый — по фильму гениального Лукино Висконти «Рокко и его братья» — «Братья». Кинорежиссёр Алексей Мизгирев и драматург Михаил Дурненков показывают нам не жизнь Италии 50-х годов прошлого века, а сегодняшнюю Москву, которая выглядит намного жестче. Шансов выжить у молодых провинциалов почти нет, этот город перемелет тебя и выплюнет за ненадобностью. Кровавая борьба идёт на фоне московского гламура, соблазняют, обманывают и убивают под знаменитые песни Леонтьева и Пугачёвой.
Второй спектакль по опять же знаменитому фильму. На сей раз — Рейнера Вернера Фассбиндера «Страх съедает душу» — «Страх» — молодого режиссёра Владислава Наставшева из Риги. У Фассбиндера — любовь пожилой немецкой уборщицы и молодого мигранта из Марокко, у Наставшева — пожилая московская уборщица и таджик. Проблема национализма, страха перед всем «чужим», нежелание и неумение выйти из привычного круга — темы обоих произведений. Фильм, на мой взгляд, великий, но спектакль, воспринимается больнее, потому что всё это здесь и сейчас.
Сам Кирилл Серебренников взялся за постановку по третьему нашумевшему фильму современного датского режиссёра Ларса фон Триера — «Идиоты». Герои фильма Триера (1998) выступают против человеческого равнодушия, несправедливости. Они уходят из общества, объединяются в коммуну, устраивают провокации против буржуазного общества, изображая из себя идиотов. Их эпатаж выходит за рамки общепринятого, но на самом деле они испытывают боль и сострадание к судьбам обычных людей.
Герои спектакля Серебренникова тоже выходят за рамки условностей, тоже бунтари. Многие критики признали, что в спектакле можно услышать отголоски истории с музыкальными группами «Война» и Pussy Riot. Это люди из-за социального протеста решились на крайние формы «артистического юродства». Нечто похожее и в спектакле. Совсем недавно Серебренникову запретили ставить спектакль о Pussy Riot. С какой только грязью опять ни стали смешивать Серебренникова в Интернете. Заговор «прозападных критиков», он сам из «извращенцев и содомитов», «рейдерский захват театра Гоголя» и т.д. Серебренников ответил, поздравил всех умных, талантливых, честных людей с Днем театра, но «только не подлых и лживых! Этим желаю лопнуть от злости и зависти. Ваш ублюдок русского театра».
Для режиссера было не просто ответить на вопрос: «Кто он — идиот нашего времени?» Странная история про людей, которые решили найти своего внутреннего идиота. Способ спрятаться? Или способ не жить? И у Триера, и у Серебренникова один посыл: «Для чего нужно общество, которое становится все богаче, при этом никого не делая счастливее». (Триер).
Творческая позиция режиссёра крайне важна для сегодняшнего театра. «Театр не может существовать без осмысленного ответа на вопрос: зачем я сегодня выхожу на сцену? Актёры, зачем вы носите свои костюмы? Зачем вы вообще этим занимаетесь? Если ответов нет, если они даже не ищутся, театр становится бессмыслицей, чем-то крайне сомнительным и извращенным», — напоминает Серебренников.
Римас Туминас
Уже несколько лет, с 2007 года, главным режиссёром Театра Вахтангова является Римас Туминас, бывший главный режиссёр Национального драматического театра Литвы. Его последние спектакли «Дядя Ваня», «Маскарад» и в этом сезоне «Евгений Онегин» принесли ему, с одной стороны, «Хрустальную Турандот», «Золотую маску», а с другой — жуткие скандалы за покушение на классиков. Три года назад спектаклем «Дядя Ваня» я была смущена. Мне казалось, что Туминас сделал дядю Ваню более назойливым и более сексуально-одержимым, чем у Чехова. Но ведь Туминас не изменил ни строчки! Подумав, решила, что такое прочтение возможно. Ведь дядя Ваня живет отшельником, а он нормальный, здоровый, совсем не старый мужчина...
Лермонтовский «Маскарад» я уже приняла на ура, и вот теперь — «Евгений Онегин». Оба спектакля поражают невероятным изяществом. Как хорошо, что театр сохранил право на разные подходы. Одни режиссёры-минималисты в своих постановках, другие — «роскошествуют», стараются поймать красоту и изысканность.
Римас Туминас в семидесятые годы учился на режиссерских курсах в ГИТИСе в Москве и знает русскую театральную традицию: «Ушли великие режиссёры — Эфрос, Товстоногов, Гончаров, Ефремов, Фоменко... Сейчас я как будто долг почувствовал — сделать все, чтобы не забывали традиции, заложенные моими учителями...»
Туминас копает глубоко: «Я просто остаюсь наедине с автором и вчитываюсь в произведения, беседую. Многие режиссёры болеют «самовыражением»; я считаю, это неправильным. Ты вырази автора, время, его атмосферу. Но при этом важно мыслить современными категориями». Он безусловно мыслит ими, ломает наши стереотипы о романе, не меняя ни строчки в тексте, разрушает ритмическое построение фразы и подчеркивает не только поэтическую сторону, но и прозу жизни.
В спектакле — два Онегина. Один — умудрённый опытом, усталый блестящий Сергей Маковецкий. Это Онегин двадцать лет спустя: опущенные плечи, морщинистый лоб и отвращение к самому себе. Молодой Онегин — совсем другое: изящный, красивый, самоуверенный. И они, и два Ленских читают авторский текст на несколько голосов.
Через весь спектакль проходит балетный класс — это и девушки в имении Лариных, это и гости на именинах у Татьяны, это и светская публика на балу в Петербурге. Видеть такую изысканность и изящество танца в драматическом спектакле мне ещё не приходилось.
В глубине сцены огромное зеркало — в нем отражается всё происходящее на сцене. Оно всегда какое-то мутное: то ли передать всё, как в реальности, невозможно, то ли сама реальность замутнена, то ли зеркало огорчается происходящему. Например, когда погибает Ленский, зеркало сотрясается. Кто-то из критиков заметил, что Туминас завернул пушкинский текст в свои фантазии. Я принимаю такую интерпретацию, мне не кажется, что произошло покушение на классику, как восприняли многие.
Ходила я и на «Доброго человека из Сезуана» по Брехту. Этот спектакль — культовый. В 60-ые годы его поставил Юрий Любимов со своими студентами. С него началась «Таганка», а для меня тогда начался драматический театр.
Новый спектакль поставил тоже знаменитость — питерский режиссёр среднего поколения Юрий Бутусов. На сцене ансамбль «Чистая музыка», зонги звучат на немецком языке. Всё на очень высоком уровне, но не для меня. Дважды нельзя войти в ту же воду. Тот, таганковский, я воспринимала очень лично, кожей, вздрагивала от каждой сцены. Этот воспринимала умом, думала о том, как он сделан.
Сергей Женовач
Теперь под занавес — о моём самом любимом режиссёре в сегодняшнем театре — Сергее Женоваче, ученике Фоменко, умудряющимся сохранить психологический театр. В этом сезоне он поставил вещь знаменитейшую — «Москва-Петушки». Никогда до этого ничего, кроме классики, Женовач не ставил. Впрочем, «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева теперь тоже классика. Эта полубиографическая поэма, герой которой мечтает по приезде в Москву увидеть Кремль, но всякий раз «как ищу Кремль, попадаю на Курский вокзал».
Ерофеев отталкивался от Гоголя. Тоже поэма, тоже движение, только у него движение внутрь себя. Написана она в конце 60-х, напечатана официально только через 20 лет, но была долго в самиздате и почти сразу разошлась на цитаты. Кто же не знал про коктейли «Слеза комсомолки» или «Сучий потрох», или ремарки: «Сегодня рано и послезавтра рано», «Больше пейте и меньше закусывайте — это лучшее средство от поверхностного атеизма».
Один из критиков озаглавил свою рецензию на спектакль великолепно: «Пить не по лжи» Это и впрямь рефрен и книги, и спектакля. Это что-то вневременное, не советское, не антисоветское. Это жизнь страны, кажется, навсегда. Зритель прекрасно понимает, почему Веничка пьёт. А как же ещё существовать на этой шестой части земной поверхности? Зачем? В тексте и в спектакле звучит вечная фраза: «Самое позорное и бессильное время в жизни моего народа — от рассвета до открытия магазина».
Женовач в спектакле сумел сохранить и текст, и подтекст. Ещё в фойе театра мы начинаем вживаться в атмосферу. На «Чехове» угощают яблоками и вареньем, на «Платонове» картошкой в мундирах и салом, на «Ерофееве» водкой, бычками в томате и солёными огурцами. Мы с подругой стали сразу приобщаться, молодые смотрели на нас немного удивлённо и смущённо. Но тут к нам подсела пожилая пара, в глазах которой было абсолютное понимание. Тогда я возвестила из «Венички»: «Всё на свете должно происходить медленно и неправильно». Они засмеялись, вытащили не без труда из трёхлитровой банки огурцы, мы отломили по куску черного хлеба, и все дружно выпили за Ерофеева.
Настрой произошёл мгновенно, поэтому, когда мы вошли в зал и увидели сразу низко свисавшую огромную люстру, нисколько не удивились, а с восторгом воззрились на неё. Это было нечто. Её подвесил художник Александр Боровский, а придумал это его отец — великий Давид Боровский для неосуществленного спектакля Юрия Любимова. Люстра состояла из стеклянных бутылочек. Нижний ряд — мерзавчики (100 гр.), второй ряд — четвертинки, а по бокам — поллитровки, на верхнем ряду опять четвертинки, а подставками под ними были консервные жестянки из-под кильки. Зрелище феерическое.
Через несколько минут вошел Алексей Вертков — Веничка, худощавый, невзрачный, с прилизанными волосами, в пиджаке и даже в скособочившейся бабочке, с картонным чемоданчиком — и прямо по тексту: «Хорошая люстра. Но уж слишком тяжелая. Если она сейчас сорвётся и упадёт кому-нибудь на голову — будет страшно больно». Кому-то из неподготовленных зрителей стало неуютно, но мы в восторге. Вписался актёр в текст и похож, удивительно похож на Веничку. И пошло-поехало. Веничка с собутыльниками за столом. Скорее всего, это вагон-ресторан. Время от времени слышны гудки паровоза. Мы уже абсолютно вжились в атмосферу, и когда Веничка диктует рецепты своих знаменитых коктейлей, многие зрители понимают, почему у них на креслах лежат карандаши и бумага, некоторые начинают быстро записывать.
За три часа зритель вместе с актёром проживает судьбу человека, живущего без прописки, вечного студента трех университетов, сменившего множество работ, но оставшегося всегда внутренне абсолютно свободным. Хотя мы смеёмся многим репликам Венички, но, в основном, нам грустно. Это рассказ о неприкаянной человеческой жизни, безбашенном человеке и его отчаянии. С каждой сценой нам грустнее и тревожнее. Веничка просыпает свои Петушки, не увидит своей любви, не опохмелится... Зато он в последнюю минуту в полной темноте увидит Кремль и услышит бой курантов. Это произойдет перед глухой красной кирпичной стеной, когда один из убийц воткнёт в его горло заточку. Последняя фраза звучит со сцены: «И с тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду».
В спектакле отсутствуют бытовые детали. Они не нужны. Это не быт, это бытие. Бытиё и самого автора, и многих других интеллигентов, работавших тогда истопниками, дворниками и не желающих сотрудничать с властью.
Я уезжала из Москвы с ощущением, что театр там мне интересен, он, по-прежнему помогает открывать происходящее и сохраняет, не в пример политической жизни, пока свободу высказывания.
Добавить комментарий