O моем собеседнике написано не меньше, чем написал он сам: десятка полтора томов. Лучше и точнее всех сказал о нем Булат Окуджава: “Евтушенко — это целая эпоха”.
— Евгений Александрович, недавно вы вернулись из Италии, где получили престижную литературную премию. Не могли бы вы рассказать нашим читателям о ней подробнее?
Премия “Гринцане Коур” — одна из самых почетных национальных премий Италии. Она названа по имени старинного замка Гринцане под Турином — первой итальянской столицей, а граф Бенсо Коур был первым премьер-министром Италии, впервые ставшей единым государством.
В жюри премии входят крупнейшие европейские писатели, ее получили многие их коллеги перед Нобелевской премией.
В последние годы одна из самых читаемых итальянских газет “Република” несколько раз публиковала мои стихи, а перед самой премией в ней увидел свет мой триптих на вечно современную тему: Ромео и Джульетта. Речь идет о моей давней любви во время холодной войны к американской девушке, что не поощрялось ни в СССР, ни в США. Эти страны были тогда похожи на атомных Монтекки и Капулетти...
Стихи тронули сердца многих итальянцев. Собственно, и премию я получил за духовный универсализм стихов, объединяющий многих читателей в разных странах, особенно молодых. Я эти стихи прочитал по-итальянски в переполненном зале Туринской академии искусств. На этом торжестве можно было заметить немало школьников старших классов. Кстати, то же самое происходит и на моих выступлениях в России. Вспоминаю свое выступление перед шахтерами Кузбасса минувшим летом. Они приходили семьями, с детьми, случалось, лет девяти-десяти, и дети прекрасно слушали, а иногда даже подсказывали мне строки. Вообще, по-моему, дети шахтеров самые нежные на свете к своим отцам, — ведь каждый день их отцы могут не возвратиться из-под земли.
— В российских и русскоязычных американских газетах прошли большие подборки ваших новых стихотворений. Можно ли говорить о своеобразной Болдинской осени поэта Евгения Евтушенко? Где и когда выйдет ваша новая книга стихов?
— Скорее. это Болдинская зима...
Вот-вот в московском издательстве “ЭКСМО” выйдет моя в своем роде уникальная книга “Памятники не эмигрируют”. С моей точки зрения, эмиграция — явление не географическое, а психологическое. Многие люди, родившиеся в СССР, и позднее, по тем или иным причинам уехавшие за границу, но и там болеющие за свою родину всей душой, вовсе не эмигранты, хотя их так называют. Среди таких людей бывших соотечественников не бывает. А вот те депутаты Госдумы, кто написал позорное обращение в прокуратуру с требованием запретить еврейские организации, и не поняли, что отмена льгот на проезд может оскорбить людей, еле-еле сводящих концы с концами из-за нищенских пенсий, — эти люди настолько оторвались от своего народа и его нужд, что давным-давно стали внутренними эмигрантами.
Но вернемся к новой книге. Она уникальна еще и тем, что, несмотря на большой объем, представляет собой книгу стихов двадцать первого века. В ней — и большой любовный цикл, который — не боюсь этого предсказания — будет звучать как откровение для читателей. И как всегда резкие, нелицеприятные гражданские стихи.
Я задумался о том, почему в наш язык так намыленно пролезло паразитическое выражение “как бы”, и написал метафорическую сатиру: “Я живу в стране по имени Как Бы”. Но когда я переводил его на английский язык с помощью сына Жени и моего друга, американского пилота-акробата Джо Вулслейера, и даже моих соседей из Тулсы соседей, тоже вовлеченных мной в это дело, то вдруг оказалось, что у американцев есть полностью соответствующее русскому “как бы” выражение “sort of”.
Мне кажется, поэтому стихотворение, читаемое мной по-английски, имеет, не побоюсь громкого слова, сногсшибательный успех в американских студенческих аудиториях. Оно, неожиданно для меня самого, оказалось не менее универсальным, чем “Между городом Да и городом Нет”.
— Вы продолжаете работу над “Антологией русской поэзии”? Дело это, видимо, очень трудоемкое. Кто-нибудь вам помогает?
— В работе над антологией “Десять веков русской поэзии”, в которой будут три тома примерно по тысяче страниц в каждом, бесценную помощь мне оказывает литературовед Владимир Радзишевский, который предостерегает меня от фактических ошибок и находит в истории то, до чего я сам, быть может, и не докопался бы.
— Вы по-прежнему преподаете в университете Тулсы? Как называется курс, который вы читаете?
— Я сам себе придумываю курсы. Большим успехом пользовался курс “Рецепты доктора Живаго” — о жизни и поэзии Пастернака. Но самый большой успех, пожалуй, выпал на долю сдвоенного курса Ахматова — Цветаева. Несмотря на то, что их стихи в переводе звучат значительно хуже, чем в оригинале, тем не менее, американцев покоряет сила их духа и страсть в любви — более сдержанная у Ахматовой и безудержная — у Цветаевой.
Читал я курсы по Пушкину и Ильфу и Петрову, по Булату Окуджаве и XIX и XX векам русской поэзии, по поэзии эмиграции. Огромное впечатление на молодых американцев производит “Облако в штанах” Маяковского, “Двенадцать” Блока.
Текущий весенний литературный семестр я полностью посвятил обожаемому мной французскому писателю русского происхождения Ромену Гари, чья жизнь достойна по крайней мере художественного фильма.
Преподаю я и европейское и русское кино. “Ставлю” вкус к настоящему кино такими фильмами, как “Похитители велосипедов”, “Летят журавли”, “Ночи Кабирии”. Кстати, недавно был потрясен фильмом “Отель “Руанда” и обязал своих студентов его посмотреть.
Самому еще хочется поставить хотя бы два-три фильма...
Литературных и киношных замыслов у меня лет на двадцать — дал бы Господь эти годы, только, конечно, вместе со здоровьем, я бы его не подвел, многое бы еще сделал…
— Вы профессорствуете в Америке больше 15 лет, правильно? То есть американскую пенсию заработали?
— Вы ошибаетесь на два года — 13-й год пошел. Хотите — верьте, хотите — нет, но я сам не знаю, заработал ли американскую пенсию. А если заработал, то не знаю — сколько. Я как-то не представляю себя на пенсии. В России я получаю две тысячи восемьсот рублей в месяц. Это меньше ста долларов.
— Евгений Александрович, ваша жена Маша — врач по профессии. Она здесь работает?
— Жена работает... учителем русского языка в Тулсанской школе, хотя по образованию она действительно врач, притом — высокой квалификации. Но для того, чтобы работать по первой профессии, необходимо было пересдать давным-давно сданные экзамены, заново пройти ординатуру — лет десять на это ушло бы... А учитель она замечательный, и стала жертвой своих способностей: у нее сто с лишним учеников! На Машу навешали всякие нагрузки, сделали к тому же руководителем отдела иностранных языков. Дома я ее почти не вижу. Она встает в 5:30 утра, домой иногда приходит в девять вечера, да еще груженая тетрадями, которые нужно проверять и ставить отметки. А школа Машина — государственная, платят за изматывающую работу довольно мало. Учителя почему-то на всем белом свете живут внатяг. Но она не иждивенка и, к сожалению, не модница — у нее просто-напросто нет времени на магазины. В Италии, куда она все-таки вырвалась на несколько дней вместе со мной, я чуть не силой заставил ее купить несколько пар туфель. На нашем с женой иждивении двое наших детей: Митя, 15 лет, и Женя — 16.
— Они ходят в американскую школу? Им это нравится? Не забудут ли они русский язык?
— Да, они учатся в той же школе, где преподает Маша. Старший Женя даже ассистирует ей на уроках русского языка. Конечно, оба они говорят по-русски без акцента, а вот читать ленятся.
Женя блестяще декламировал монолог Бориса Годунова по-английски в нашем посольстве в Вашингтоне, а я — по-русски. Он и по-русски читал мои стихи в Москве, в Политехническом.
— Старший из ваших “английских” сыновей тоже присутствовал, мне кажется, летом минувшего года на вашем дне рождения в Политехническом...
— Да, он читал стихи по-русски вместе с братом, помогая мне. У них самые дружеские отношения. Он занимается видеофильмами — пока минималистскими…
— Евгений Александрович, не приходилось ли вам слышать упреки в том, что вы, знаменитый русский поэт, живете вне Родины? Эти упреки обидны для вас?
— Повторяю: вне родины живут те, у кого она не живет в душе. Я к ним не отношусь. В России нет ни одного поэта, который, как я, откликнулся бы гражданскими стихами на все болевые события в ней в течение последнего полувека... Я выступал плечом к плечу с академиком Сахаровым во время перестройки, находился на баррикадах около нашего Белого дома, читал стихи двухсоттысячной аудитории с его балкона.
В знак протеста против развязанной войны в Чечне я отказался принять из рук Ельцина орден, написал реквием по красному флагу, воспел безымянного опального священника, пристреленного в 1993 году с двух сторон, когда он пытался иконой и белым рушником остановить русских, стреляющих в русских... А совсем недавно написал стихи о подлодке “Курск” и о Беслане... Как же это я живу вне Родины?
— Вашу формулировку “Поэт в России больше, чем поэт” переиначивают на все лады, вкладывая в эти “римейки” разные смыслы. Но суть одна: поэзия в России, мол, кончилась. Как вы оцениваете состояние современной российской поэзии, культуры вообще?
— Народ тоскует по новой молодой поэзии, необходима новая плеяда — такого же калибра, как поэты-шестидесятники.
В прозе мне больше нравятся писатели-женщины: Улицкая, Славникова, Щербакова.
— Приближается 60-летие Победы. Судя по заявлениям президента Путина и спикера Госдумы Бориса Грызлова, не исключена реабилитация “вдохновителя и организатора Победы Генералиссимуса Сталина”. Если это произойдет, вправе ли мы ждать от вас, от других представителей русской интеллигенции решительного протеста?
— Надеюсь, у наших сегодняшних руководителей хватит политического благоразумия не делать этого.
— Что вообще происходит с Россией? Властям кажется, что народ стерпит все, в том числе и издевку под названием “монетизация льгот...”
— Я думаю, злого умысла в этой реформе, конечно, не было. Но у некоторых людей произошла психологическая фетишизация денег как таковых. Что такое бесплатный проезд? Это же символ почета, уважения! А тем, кто принимал это решение, казалось, что деньги для всех остальных, как для них самих, важней уважения. Ан нет, все оказалось не так. Такое незнание собственного народа и есть внутренняя эмиграция.
— Как живут сегодня писатели России? В одной Москве насчитывается три или четыре союза писателей...
— Все нынешние союзы изжили сами себя, потому что предельно политизированы и пишут бесконечные кляузы “наверх”, друг на друга, пытаясь приватизировать патриотизм и объявить антипатриотами соперников. Занятая своими проблемами власть пользуется этим и брезгливо от них дистанцируется, маскируя равнодушие к делам литературы нейтральностью, объективностью. В то же время затрачивается огромное количество денег на искусственное создание положительного “имиджа” России. А ведь все лучшее в имидже России создано благодаря ее великой литературе! А у нас сейчас практически не существует развернутой федеральной поддержки отечественной литературы. До сих пор, несмотря на мои неоднократные обращения через газеты и письма в высокие инстанции о необходимости восстановить всероссийское лекционное писательское агентство, которое бы занималось встречами писателей с читателями, на это — ноль внимания.
Я обращался с предложением установить и в нашей стране государственную должность при каждом крупном высшем учебном заведении писателя при университете, объединить писательское дело с образовательным, как это сделано во всех развитых цивилизованных странах. Ноль внимания.
Созрела необходимость создания общего Союза писателей России, который бы защищал наши профессиональные права и интересы, проводил обсуждения книг в творческой среде, раскручивал бы талантливые произведения, устраивал всероссийские и международные симпозиумы и фестивали литературы, имел бы свое издательство и свою газету, свое зарезервированное время на главных каналах телевидения.
В устав этой организации должно быть внесено жесткое безоговорочное условие, что любой писатель, занимающийся политическими интригами внутри организации, подлежит немедленному удалению из ее состава.
— Какое самое большое разочарование вы испытали в последнее время?
— Когда в стране великой поэзии утвердили гимн, наспех перелицованные пустые слова которого невозможно запомнить и петь с истинным вдохновением. Я предчувствовал, что с этого момента наша жизнь повернется куда-то не туда...
— А что принесло самую большую радость поэту Евгению Евтушенко?
— Выступление перед шахтерами Кемерова, Новокузнецка, Прокопьевска. Это была одна из лучших аудиторий во всей моей жизни.
— Ну, и в заключение нашей беседы, Евгений Александрович, несколько слов о вашей встрече с русскими американцами, которая состоится 16 апреля в Нью-Йоркском театре “Миллениум”.
— Это будет совершенно новая программа из стихов, написанных мной уже в двадцать первом веке: “Мужчины женщинам не отдаются”, “Первая женщина”, “Любовник”, “А была ты красивой? Я даже не знаю…”. Все это стихи из январского любовного цикла. И, конечно, прочту “В государстве по имени Как Бы”, а если попросят, и что-нибудь старое, но не забытое.
Собираюсь и спеть некоторые свои песни, и даже дуэтом. Слова одной из песен (на мелодию Лары из кинофильма “Доктор Живаго”) дались трудно, на их написание ушло без малого 40 лет. Певица пока еще не определена. Но у рояля будет блестящий пианист, мой друг Александр Избицер. Приглашаю старых и новых нью-йоркских друзей моей поэзии. Пусть нам всем будет хорошо и просветленно. Я хочу в этот вечер быть счастлив сам и сделать счастливыми вас
Добавить комментарий