Подчас мы не думаем, что своими действиями мы можем стать косвенной причиной смерти невинного человека. Особенно этим страдают журналисты и политики. Первые — публикуют сенсации, не задумываясь о последствиях своих историй для героев. Вторые — используют эти сенсации для корыстных целей и побеждают на выборах. Недаром и к журналистам и к политикам часто применяют эпитет “грязные”...
Kогда Кольер Вейл — заместитель прокурора графства Монтерей (Калифорния) не вышел на работу, его босс, районный прокурор Майк Бертрам, позвонил ему домой. Проговорил автоответчик. Майк оставил сообщение: “Привет, Кольер! Как только услышишь меня, позвони в офис”. Прошел час, но ответного звонка не последовало. Это было более, чем странно. Кольер Вейл никогда не опаздывал на работу. А если по делам службы с утра уезжал куда-то, непременно звонил и сообщал, где его искать. Более того, занимаясь каким-нибудь очередным делом — а расследовал он, главным образом, “мокрые” преступления — Вейл постоянно держал связь с Бертрамом. Звонил ему по субботам и воскресеньям, по ночам и ранним утром, посвящая босса в ход расследования, делясь с ним своими догадками и соображениями. А тут уже несколько часов, как начался рабочий день, а от Вейла ни звука. Бертрама мучило предчувствие чего-то очень скверного. Он вызвал главного следователя Расса Дабри и сказал ему, чтобы тот ехал домой к Кольеру. Дабри вскочил в свой автомобиль и помчался по улицам. Подъехав к дому Вейла, Расс увидел его автомобиль, припаркованный у тротуара. Подойдя к двери, Расс позвонил. Никто не ответил. Тогда он ударил плечом дверную панель, замок поддался, дверь распахнулась и Дабри вошел в дом. В гостиной, в сумраке, созданном наглухо задвинутыми шторами, на диване была с трудом различима сидящая фигура Кольера. Полчерепа у него было снесено...
Этому странному и страшному самоубийству предшествовали не менее странные и страшные события, которые сделали бы честь кинофильму Хичкока. Только на этот раз все происходило не на экране, а в жизни.
Как известно, страна наша полосатая. Куда бы ни поехать (и даже никуда не ехать, оставаясь в пределах одного города) нельзя не заметить, что излучающие благополучие районы соседствуют с жуткими трущобами, где грязь и запустение, где царит закон джунглей и правят бал наркоторговцы, наркоманы и уголовники. Графство Монтерей не составляет исключения. Рядом с курортным городком Монтерей и пасторальной деревушкой Кармел с их чистыми улицами, ухоженными домиками, шикарными отелями, изумрудными полями для гольфа, пляжами, магазинами и комплексом знаменитого Русского института поместился городок Сисайд — настоящая клоака, гетто преступности. Там в субсидируемых домах и в частных домиках, которые еще сравнительно недавно, до нынешних хозяев, были прелесть, как хороши, живут афроамериканцы и латинос, нелегалы и считанные белые, именуемые “white trash” (белые отбросы). Именно из Сисайда — особенно с середины 1980-х, когда появился крэк, — в прокуратуру графства Монтерей стали поступать дела, связанные с исключительно беспощадными преступлениями. В начале 1990-х в Сисайде появились две враждующие банды мелких наркодельцов и розничных торговцев крэком. Банды сражались с умопомрачительной жестокостью. Один за другим были убиты пятеро молодых афроамериканцев, десятки покалечены и ранены. Дело пришло в прокуратуру и легло на стол Кольера Вейла. Больше года оно пролежало без движения. Убийства и война банд продолжались, а поиски бандитов, в том числе и убийц, не приводили ни к чему. Раненные жертвы, насмерть напуганные, боялись открыть рот. Среди свидетелей не находилось желающих дать хоть какую-нибудь информацию. Никто ничего не видел, не слышал, не мог припомнить. Все начатые расследования упирались в тупик. И вдруг, в полицию Сисайда пришла молодая чернокожая женщина по имени Соня Иветта Джонсон. Пришла сама — без вызова или приглашения, и заявила, что хочет помочь полиции отыскать убийц!
Это была хрупкая застенчивая женщина, работавшая помощником воспитателя в детском саду. В свои 23 года она все еще жила в доме у родителей. Не курила, не пила, не баловалась наркотиками. До самого последнего времени у нее даже не было бойфренда. Но внезапно все изменилось, и Соня стала любовницей сразу двух парней, да еще из враждующих банд. Случилось так, что один из ее любовников, Виктор Остин, и парень из его же банды, были убиты в уличной перестрелке. А другой Сонин любовник по имени Брэдли Хардисон, член другой уличной банды, начал обсуждать при Соне это убийство со своим дружком. И как это могло быть только в лихо закрученном киносюжете, похвастался, что убийство Остина — его работа. Соню этот разговор потряс, напугал, взбудоражил. И, в конце-концов, подтолкнул к приходу в полицию.
Надо ли говорить, что Кольер Вейл, буквально, вцепился в Соню Иветту Джонсон. А она, в свою очередь, будучи нормальным человеком, далеким от каких-либо преступных сговоров, стала охотно давать следователю информацию, так сказать, изнутри — достоверную и подробную. В числе прочих сведений Соня сообщила, что ее бойфренд Хардисон возит в своем автомобиле автомат Калашникова, а при себе всегда имеет автоматический пистолет.
Вейл ликовал: эта Соня была истинной находкой. Информация, полученная от нее, могла помочь размотать все преступления, совершенные за последние несколько лет. Но при этом Кольер понимал, что принеся такие сведения в полицию и начав сотрудничать со следствием, Соня поставила себя за черту, позади которой ее ждали месть и расправа. С самого первого их свидания Вейл настаивал, чтобы Соня срочно ушла в подполье: уехала из дома, скрылась где-нибудь в другом городе у родных, а он обеспечит ей охрану. Но Соня, очевидно, не отдавала себе отчет в серьезности возникшей ситуации. Ей не хотелось — казалось слишком сложным — что-либо менять в своей привычной жизни. Уезжать от родителей, в доме которых она чувствовала себя в полной безопасности, расставаться с ними — такими любящими и заботливыми — представлялось ей совершенно невозможным. После очередного отказа Сони проявить осторожность и скрыться, Вейл решил позвонить ей по телефону и поговорить, что называется, конфиденциально. Он попросил дежурного полицейского соединить его с Соней Иветтой Джонсон. И тут произошло нечто невероятное.
Взяв трубку и услышав женский голос, Вейл спросил: “Это Соня Джонсон?” “Да, это я”, отвечала женщина. Повторив, что сложившееся положение очень серьезно, он снова стал уговаривать Соню прислушаться к его мнению и срочно уехать из Сисайда, хотя бы на время, пока убийцу не арестуют. “Одну минуту, — прервал его женский голос. — Я сейчас вернусь. У меня плачет ребенок”. Ребенок?.. Вейл был сражен. У Сони Иветты Джонсон не было никакого ребенка. Значит, он разговаривал с кем-то другим. С кем?.. Он положил трубку. Тут же выяснилось, что в Сисайде на одной и той же улице живут две Сони Джонсон: Соня Иветта и Соня Петита. Причем вторая Соня была типичным продуктом американского внутригородского гетто. Она рано бросила школу, нигде никогда не работала и приумножала количество бастардов, “зарабатывавших” ей безбедную жизнь. Дежурный, ничего этого не зная, соединил Вейл с этой второй Соней Джонсон.
Вейл был обескуражен случившимся. Но он ничего не рассказал Соне Иветте Джонсон о глупейшей бездарной, но от этого не менее опасной, ошибке. А лишь продолжал настаивать на скорейшем отъезде своего информатора. А она с нарастающим упорством отказывалась его послушаться.
С того устрашающего телефонного разговора прошло две недели. Вейл уже начал успокаиваться, говоря самому себе, что возможно и скорее всего ничего страшного не произошло, и никаких последствий этот нелепый телефонный звонок иметь не будет. Как вдруг, пришло сообщение, что Соня Иветта Джонсон убита...
Вместе с братом Бобби она поехала в прачечную, а потом по нескольким магазинам, накупая всякой всячины. Когда Сонин автомобиль подъехал к ее дому, и она выключила двигатель, из-за угла выскочил чернокожий человек и выпустил в нее сквозь ветровое стекло шесть пуль. Соня погибла мгновенно. Потом чернокожий выстрелил в Бобби и побежал. Бобби был только ранен. В стрелявшем он узнал Бредли Хардисона по прозвищу “Коротышка” — любовника своей сестры.
Следователь Расс Дабри, работавший вместе с Кольером Вейлом, позднее говорил: “Наш офис — это какое-то подобие похоронного дома. К нам не поступают хорошие новости, и ни с чем хорошим мы не имеем дела. Нашим заботам предоставлены только смерти, убийства, насилия. Каждое такое дело вытягивает из тебя какую-то частицу человечности, и ее уже никогда не вернуть, никогда не восстановить. Из всех новостей весть об убийстве Сони Иветты Джонсон была для Вейла самой ужасной, самой разрушительной”.
Кольер Вейл любил свою работу. Каждое новое расследование — а ему перепадали самые страшные дела, поступавшие в прокуратуру — увлекало его, и он возился с делом до тех пор, пока не прояснялись все детали. Завершив расследование, он сам представлял дело в суде, вступая в схватки с адвокатами, разрушая их построения, уличая их в игнорировании, а то и в фальсификации фактов, выходя почти всегда победителем в судебных баталиях. Постоянно роясь в жуткой человеческой грязи, Вейл умудрялся сохранять человечность в отношении к преступникам, но сочувствовал всегда и только жертвам преступлений, которым, по его убеждению, наносились глубочайшие раны — физические и эмоциональные, от коих эти люди уже никогда не могли избавиться.
Для выпускников юридических школ прокурорский офис является трамплином, с которого они довольно скоро совершают прыжок в частный бизнес, где и работа почище, и заработок повнушительнее. Кольера Вейл — сына уборщика, учившегося, как раньше было принято говорить, на медные деньги, — большие заработки не влекли. Сама работа следователя была для него единственным весомым интересом в жизни.
Увы, женщина, на которой он женился, не разделяла его взглядов. Выйдя замуж за выпускника юридической школы, она желала “нормальной” жизни жены адвоката, что включало свободные деньги (и немалые) плюс всевозможные жизненные блага. (Кто без греха, пусть кинет в нее камень). Она вынудила мужа уйти в адвокатскую контору и под будущие адвокатские заработки назанимала кучу денег. Однако поприще адвоката не пришлось Вейлу по душе. Он вернулся в прокуратуру, и на этом брак его завершился. Бракоразводный процесс и выплата долгов жены разорили Вейла. Несколько месяцев он даже не мог снять квартиру, спал в гостиной у Расса Дабри. Но постепенно все утряслось. Кольер снял маленький домик на дороге из Монтерея в Сисайд, стал встречаться с журналисткой Мелиндой Янг. На работе его ценили, и даже адвокаты, постоянные его антагонисты в суде, относились к нему с уважением. Высоко ставя его профессионализм и безукоризненную тщательность в подготовке дел.
Гибель Сони Иветты Джонсон явилась для Кольера страшным ударом. Он постоянно задавал себе мучительный вопрос: есть ли его вина в том, что произошло? Конечно, в деле было много разных обстоятельств: сама Соня могла рассказать кому-нибудь о своих походах в полицию. Внутри полицейского участка мог найтись человек, имевший связи с членами банд. Но как ни крути, а звонок “не той” Соне Джонсон мог сыграть роковую роль. Соня Петита и не скрывала, что узнав из телефонного разговора, что Соня Иветта стала информатором, поспешила донести эту новость до тех, кому она была интересна.
Дурацкий, трагически случайный телефонный звонок очень скоро стал достоянием СМИ. В газетах появились статьи и репортажи, напрямую обвиняющие заместителя прокурора графства Монтерей Кольера Вейла в гибели информатора. За ними поспешали радио и телевидение. Никто, конечно, не высказывал подозрения, что Вейл предумышленно предал Соню Иветту, но его обвиняли в небрежности в обращении с секретной информацией, которое “имеет, дескать, место в его офисе”. Писали и вещали об этом эпизоде жестоко и безжалостно. А еще через некоторое время Кольер Вейл стал всеамериканской знаменитостью. Сюжет “Простите, неверный номер” появился в телеобозрении Current Affairs. А тут еще подоспели перевыборы прокурора, и кандидат на эту должность Дин Флиппо, сделал дело об убийстве Сони Иветты Джонсон своей главной козырной картой в избирательной кампании. Обвиняя прокуратуру в халатности и безответственности, он заверял честной народ, что при нем “убийств больше не будет”. Народ, конечно, поверил этой лапше и выбрал своим прокурором Дина Флиппо.
После выборов Вейл, считая, что работать ему надо будет с Флиппо, позвонил ему и попытался объяснить, что ошибка с номером телефона не была единственной возможной причиной смерти Джонсон. Но Флиппо не стал его слушать, сказав, что познакомится с делом в январе, когда займет офис.
Ни о чем ином, как только о Соне Иветте Джонсон, Вейл не мог думать. Мелинда Янг старалась отвлечь его от страшных мыслей. Друзья и сослуживцы пытались помочь оправиться от удара. В конце ноября Вейл даже согласился поехать отдохнуть в Йошимитский парк вместе с Мелиндой. Но накануне что-то произошло, и он стал пить бренди — стакан за стаканом. Будучи совершенно пьяным, Вейл достал свой револьвер, поднес его ко рту и выстрелил...
Добавить комментарий