Моим читателям. Заметки «Из блокнота журналиста» относятся к «археологическим находкам глубокой древности», когда страна была советской и жизнь и люди были немного другие. Сегодняшнего читателя прошу иметь это в виду. Просто нашелся среди бумаг старый блокнот, в котором что ни страница, то новая история…
Мне исполнилось пятнадцать лет. Надо мной сияло яркое солнце. По вечерам благоухали ночные фиалки. Кролики, ежи и котята шмыгали под ногами. Куры каждый день несли яйца, пчелы приносили мед, а корова поила теплым парным молоком. А однажды в высоком, чистом небе мама показала мне еще одно чудо – таинственно мерцающие, вытянутые в длину, слоистые облака.
- Серебристые облака можно видеть только один раз в году. Тебе повезло, дочка.
Жили мы в то послевоенное время в маленьком лесном поселке, прилепившемся на склоне большой горы. А на горе, в каменных карьерах, добывали щебень, нужный для строительства железных и шоссейных дорог и еще для многого. К отцу, начальнику камнедробильного завода, постоянно приезжали люди из разных городов и просили щебня, щебенки. Останавливались приезжие люди у нас – больше негде было – и по вечерам снова просили, доказывали, умоляли дать им «камень» сверх плана, то есть вне очереди.
Однажды за один или два вагона щебня прислали вагон эмалированной посуды. И через толщу лет помню праздник и радость, с которой женщины прижимали к груди разноцветные снаружи и ярко-белые внутри миски, кружки, тазы, ведра, кастрюли. Ведь порой воду с ладони пили…
В то утро, о котором я рассказываю, мне понадобились ножницы, и я открыла средний ящик письменного стола в отцовском кабинете.
Тут хранилось много интересных и нужных вещей: отвертки, молоточки, плоскогубцы, гайки, фонарик, ножницы, шарикоподшипники… Нам с братом разрешалось открывать ящик и пользоваться инструментами по своему усмотрению. На тусклом металлическом фоне странно выделялась стопка каких-то бледно-зеленых листочков. Раньше их тут не было. Я взяла один. На нем был изображен белый кабачок с каплями еще невысохшей росы на светлой кожице и написано «Баклажаны маринованные». Такие ярлычки наклеивают в магазинах на банки консервов. Оценив «огородный юмор», я перевернула ярлычок на другую сторону. «Дорогой товарищ Сталин! К вам с последней надеждой обращаются заключенные подземной тюрьмы…» Среди жаркого дня меня сковал холодный ужас, я чувствовала, что держу в руках что-то запретное, недозволенное. «Мы живем и работаем глубоко под землей, и совсем не видим солнечного света». Страшные слова были написаны хорошо отточенным карандашом, очень мелкими буквами, твердым мужским почерком. Мужественным почерком. «Мы умираем от проказы, холода, сырости…» Письмо Вождю. Но как, почему, зачем эти «баклажаны» оказались у нас, в нашем доме, в нашем лесном поселке? Неужели кто-то думает, что отец сможет отвезти их в Москву, передать Сталину и …и вернуться домой? Меня била крупная дрожь, стучали зубы. Совсем недавно я читала рассказ про лепрозорий, отчего чужая тайна становилась еще страшней. Не дочитав до конца, я сложила листочки аккуратной стопкой и положила на прежнее место. Ни отец, ни мама не должны знать, что я их видела, что я их читала. Я еще не доросла, мне еще рано. Это касается только взрослых.
Все комнаты у нас в доме смежные, по кругу, и я из тесного кабинета отца вышла сразу в самую большую комнату. Она и столовая, и гостиная, и библиотека. Старая черепаха выползла из-под стола. Ежик напился молока из блюдечка и убежал за буфет. Мама вытирала пыль с подоконника, обернулась, услышав мои шаги. Мы обе хотели пожелать друг другу доброго утра и обе застыли на полуслове – по ступенькам крыльца быстро поднялись два человека в военной форме, в блестящих на солнце сапогах и протянули маме какую-то бумагу:
- Ордер на обыск. Оставайтесь на местах.
В ту же секунду я сорвалась с места и пересекла комнату наискосок, туда, где возле книжного шкафа стояла на полу большая картонная коробка. В ней хранилась вся моя бурная переписка с подругами: лето, каникулы, мальчики, тайны, любовь, вечная дружба… В ловком прыжке один военный поймал меня за руку и отшвырнул назад. Как раз туда, куда мне было надо. Мама застыла соляным столбом, а я, чуть не плача, глотая незаслуженную обиду, под пристальным взглядом второго военного ушла в детскую, а оттуда прямиком к отцу в кабинет. Я была как натянутая струна, в голове билась только одна мысль: спасти отца, маму, нас всех. Бесшумно открыла средний ящик, взяла стопку «Маринованных баклажан» и прижала их к животу тугой резинкой от трусов. Письмо Вождю скрылось под моим цветастым сарафаном. Все еще переживая глубокую обиду, я прошла на крыльцо мимо стоящего в дверях офицера, спокойно вышла за калитку. Через две минуты я уже скрылась в лесу, раскопала ямку в мягкой земле, положила туда письмо товарищу Сталину и присыпала землей. Вернувшись домой, я увидела бледную как полотно маму, стоящую на том же месте; проклинающего все на свете офицера, перлюстрирующего три-четыре десятка длинных глупейших писем и второго офицера, открывающего ящики письменного стола… Как только они ушли, я вернула «Баклажаны» на прежнее место.
В большой комнате за столом четверо: мои родители и два незнакомых человека, приехавших «за камнем». Сквозь закрытые двери, уже лежа в постели, я слышу удивленный голос мамы: «Не могу понять – ведь они лежат на самом верху. Их нельзя не увидеть» «Не увидеть нельзя, но не взять можно» - многозначительно произносит мужской голос. Судя по всему, в гостиной идет обсуждение таинственных утренних событий. Но меня это не касается. Мне пятнадцать лет и я ничего не знаю. Не знаю и молчу. Молчу. До сегодняшнего дня.
Добавить комментарий