I can’t forget, but I don’t remember what.
Leonard Cohen
Давно устоявшаяся версия попытки Шагала поступить в Центральное училище технического рисования барона Штиглица (ныне Санкт-Петербургская Государственная Художественно-промышленная Академия им. А.Л. Штиглица), после знакомства с хранящимися в Российском Государственном Историческом Архиве (РГИА) сведениями, представляется спорной. Считается, что Шагал не был зачислен в училище потому, что не смог сдать вступительные экзамены в это учебное заведение. Отсутствие фактических подробностей превратило эту страницу из жизни художника в биографический прочерк, который не приобрёл исключительности и по этой причине легко затерялся в череде более значительных чётко выстроенных событий, предпочитаемых биографами и исследователями.
Свидетельств самого Шагала не существует, он вовсе не коснулся этого события в своей автобиографии «Моя Жизнь», да и не задумывался о том, чтобы вести дневниковые записи. Любая жизнь, в особенности чужая, не представляется непрерывной последовательностью обозначенных укрощённых сопряжений. «При всей своей красоте чёткая концепция всегда означает сужение смысла, отсечение всяческой бахромы. Между тем бахрома-то как раз и важнее всего в мире феноменов», - заметил Иосиф Бродский в эссе «Меньше единицы». Бахрома и формирует интригующие сплетения и завихрения судеб.
Среди предполагаемых причин неудачной попытки, высказанных рядом экспертов, доминирует иудейское происхождение Шагала. Атмосфера тех лет в России действительно настораживала, памятуя, например, о Кишиневском и Гомельском погромах 1903 года и о новых опасениях интеллигенции после оглашения Манифеста от 17 октября 1905 года. В августе 1905 года правительство и министерство народного просвещения предоставили высшим учебным заведениям большую автономию в регулировании процентной нормы. Но уже в августе 1908 года Совет Министров принял постановление о введении во всех государственных учебных заведениях, за исключением консерваторий, процентной нормы для евреев. Эта своего рода «историческая бахрома», игравшая, по меткой метафоре того же Бродского, немалую роль в жизни «восстающего против своего жребия, сходящего с рельсов» юного мечтателя из Витебска.
«Положение о С.-Петербургском Центральном училище технического рисования Барона Штиглица» содержит списки художественных (Статья 8) и общеобразовательных предметов (Статья 9), включенных в состав учебного курса училища. Учебный Комитет училища выбирал ежегодно предметы для вступительных экзаменов. В одной из публикаций Л.Хмельницкой перечисляются предметы, преподававшиеся в Витебском 4-хлетнем училище, которое окончил Шагал. Сравнение списков убеждает, что Шагал при поступлении вполне мог справиться со всеми предметами. Что же случилось? Подобные биографические факты, легкая «бахрома», незначительные в общем контексте, любопытны тем не менее как составляющие утраченного. Это и заставляет обратиться к архивному поиску с отчетливым осознанием того, что самая скрупулезная работа редко радует исследователей полезными находками.
Существует мнение, что Шагал провалился при поступлении в училище в 1906 году. Действительно, Мерет Мейер, внучка художника, приводит версию приезда Шагала в С-Петербург зимой 1906-1907 годов. Однако представляется маловероятным, чтобы иногородний абитуриент в те годы был своевременно осведомлен обо всех требованиях вступительных экзаменов столичного училища. Подобная версия предполагает, что Шагал экстренно, в 1906 году, смог собрать все необходимые документы и сведения, что потребовало бы неизбежных поездок в Витебск, практически неосуществимых по самой элементарной – финансовой причине. В число документов, требуемых для допуска к вступительным экзаменам, входили: 1) метрическое свидетельство о рождении, 2) свидетельство о праве проживания в С.-Петербурге, 3) аттестат об окончании учебного заведения, 4) свидетельство о приписке к призывному участку, 5) 2 фотографии с собственноручной подписью. Шагал не смог в краткий срок предоставить в Учебный Комитет все требуемые документы. В сохранившихся архивных списках подавших прошения и допущенных к экзаменам 1906 года имя Шагала отсутствует.
Большинство биографических публикаций относит время его приезда в Санкт-Петербург к 1907 году, по совету его близкого друга Виктора Меклера. Виктор, по-видимому, с помощью своего отца, преуспевавшего купца, помог Шагалу в приобретении явно фиктивного документа на временное проживание в столице. С апреля 1907 по сентябрь 1908 года Шагал уже занимался в Обществе Поощрения Художников, получая поначалу месячную стипендию в 6 руб., а затем, по решению 19-ти преподавателей педагогического совета, с 1 сентября 1907 года по 1 сентября 1908 года, – повышенную в 15 руб. (по данным сохранившихся ведомостей о выплате Шагалу стипендий. Известно, что Шагал в это время энергично искал и успешно находил нужные знакомства с влиятельными еврейскими наставниками и меценатами (например, адвокат Г.А. Гольдберг, один из лидеров кадетов в Государственной Думе М.М. Винавер, несколько позднее – критик Н.Сыркин и др.) Доброжелательное вмешательство Гольдберга, взявшего молодого Шагала в свой дом в качестве прислуги с правом на жительство, решило вопрос о легальном проживании начинающего хужлжника в С-Петербурге.
В летние каникулы 1907 года Шагал побывал в Витебске и, скорее всего, воспользовался этим, чтобы собрать все необходимые документы для возможной подачи в широко признанное Императорское училище барона Штиглица.
В моем распоряжении теперь имеется новая информация, относящаяся к этому же периоду пребывания Шагала в С-Петербурге. В фондах С-Петербургского РГИА удалось разыскать «Дело о принятии учащихся по экзамену в январе 1908 года». В обозначенном документе в списке допущенных к экзаменам числится Шагал, Мовша, 20 лет. Следующая графа – вероисповедание – внесено «Jудей» - и в 4-ой графе: «Ок. к. город.учил.» (окончил классы городского училища). Отметим, что в Журнале Заседания Учебного Комитета от 12 сентября 1907 года записано, что образования, полученного от прослушивания полного курса городского училища, достаточно для зачисления в училище технического рисования по результатам испытаний. Шагал выбрал из 4 предлагаемых классов училища специализацию в головном классе. В обширном, 90 листов, документе среди подавших заявления числятся еще 4 Jудея (любопытная деталь: среди них и совсем юный, 15-летний Исаак Шмигельский, пожелавший экзаменоваться для поступления в орнаментальный класс). В списке принятых к испытаниям числятся 34 православных, 12 лютеран, 5 Jудеев, 2 рим.католика, 1 магометанин; 10 занесенных в список не указали свое вероисповедание.
Можно предположить, что двадцатилетний Шагал расценивал училище барона Штиглица как «запасной вариант». Подобная версия позволяет гармонизировать кажущиеся несопоставимыми хронологические детали. К тому времени он уже успел разобраться в строго регламентированных уставом училища характере и принципах обучения, менее либеральных, чем в школе ОПХ. Он, конечно же, знал, что студентам училища, где продолжительность курса обучения составляла долгих 5 лет (!), предоставлялись соблазнительные стипендии, марки на бесплатные завтраки и обеды, а также, что совсем немаловажно в его ситуации, «отсрочка по отбыванию воинской повинности для окончания образования». Последний вопрос оставался для него все еще нерешенным на момент подачи документов. В июле 1908 года ему исполнялся 21 год, что грозило призывом в армию на 3 года. Шагал обращается с паническим прошением, датированным 10 июня 1908 года, к директору ОПХ Н. Рериху.
Решение подать документы в училище Штиглица, уже числясь в студентах Общества Поощрения Художников, характеризует «голодранца с Покровской» (по выражению самого Шагала), при всей его провинциальности, как довольно расторопного молодого человека.
Здесь, пожалуй, уместно предположить, что были и другие побуждения совсем иного, пристрастного характера, приводившие чуткого и наблюдательного молодого провинциала к училищу Штиглица. Архитектура здания училища восхищает любого склонного к эстетическому воспритию человека. Соседствует с этим зданием и выходит на угол с Пантелеймоновской улицей, ныне ул. Пестеля, небольшая, но элегантная церковь Св. Пантелеймона, несомненно впечатлявшая Шагала, выросшего в городе со множеством, в том числе соседских, небольших церквей и синагог, выглядевших значительно скромнее. Выйдя к лёгкому изгибу Пантелеймоновской улицы, посмотрев налево, можно увидеть вдали блаженно рисующийся Собор Преображенского полка. Отправившись направо и перейдя мостик через Фонтанку, не задержавшись у Летнего Сада, выходишь к Марсову Полю, где попадаешь под освежающий бриз с Невы, и обнаруживаешь вдали слева девятиглавый Храм Воскресения Христова на Крови. Город чудится храмом, открытым сводами к небесам, здесь немудрено оторваться от рутинной заземленности и рабской осмотрительности. Но разве возможно, не заглянув, пройти мимо Летнего сада, знакового для любого питерца и приезжего, всегда доступного для завораживающих прогулок - и аристократам, и простолюдинам?! Если верить А.С. Пушкину, то и он любил прогуливаться здесь по-домашнему с утра и дремать здесь же после обеда. Мовша Шагал многим обязан этим прогулкам, не прошедшим бесследно; так легко пристраститься к этим местам. Околдованность не покидает до последнего дня никого из поддавшихся ей, либо вознеся, либо испепелив. И вот, не прошло и года, в 1909 году, Шагал пробует писать стихи – в подражание Пушкину, Фету и Блоку и навеянные подобными прогулками. Вот строки из одного, относящегося ко времени знакомства с Беллой Розенфельд, будущей супругой и музой:
«Вечер. Сад.
Месяц. Ты
Сказка, ласка.
Резеды...»
Тетрадь с его многочисленными стихами (на русском языке), датированными 1909 – 1910г.г., была совсем недавно обнаружена в архиве поэта Блеза Сандрара, ставшего близким другом Шагала в годы его первого приезда в Париж.
Обращает на себя внимание сообщение инспектора училища А.А.Кургановича, занесенное в журнал заседания Учебного Комитета], о результатах приемных испытаний в 1907 году. В четыре класса училища держали экзамены 109 человек, «13 к экзаменам не явились», что, повидимому, считалось по тем временам рядовым явлением. С момента подачи прошения до вступительных испытаний прошло немало времени. Как уже отмечалось, у Шагала постепенно, к началу 1908 года, появляются покровители и меценаты, что позволяет ему чувствовать себя увереннее также и в поисках места для творческого роста. Не следует упускать из вида и то обстоятельство, что нетерпеливому Шагалу 5 лет обучения могли казаться неприемлемыми. Остается заключить, что в подобной ситуации Шагал решил не являться на экзамены зимой 1908 года. Минимальным гарантированным удобствам занятий в училище вольнодумец из Витебска предпочёл независимость. Этот вывод подтверждается и тем фактом, что архивный поиск в РГИА не обнаружил никакой переписки Шагала с администрацией училища.
Так и не поступив в училище технического рисования, Шагал в августе 1908 года покидает и школу Общества Поощрения Художников. Он мечется между С-Петербургом и Витебском и, наконец, записывается в петербургскую частную студию Е.Н. Званцевой, где Л.Бакст преподаёт живопись, а М.Добужинский - рисунок. В студии он продержался с перерывами лишь 7 месяцев. Исследователи этого периода отмечают удивительный прогресс Шагала - как в живописи, так и в освоении стихотворства и пульсирующего метафорического осмысления материала Из той же тетради стихов:
Быть может здесь я был когда-то
Исполнен сладкозвучных нег?
Давно ушли лучи заката...
Быть может здесь я был когда-то,
Покинув свой родимый брег...
(1910, Нарва ).
Теперь ему грезился Париж, куда он и отправился вслед за Л.Бакстом в 1911г.
***
Добавить комментарий