Бакинская трагедия глазами подростка
Когда-то мы мирно и вполне прилично обитали в большом красивом городе, городе многонациональном и гостеприимном. Сегодня о тех счастливых временах остались одни воспоминания, да и они омрачены трагическими событиями. Не будь я сама очевидцем произошедшего, вряд ли кто-либо убедил бы меня, что такое возможно. В не столь отдалённом прошлом, большинство людей жило счастливо, во всяком случае, они уверенно считали себя счастливыми.
Вот и наша полная оптимизма дружная семья, принадлежала к числу счастливчиков. Главой у нас, как и полагается, был отец. У него была прилично оплачиваемая и что самое главное – любимая работа, и мы, то есть все остальные члены семьи, находясь у него на иждивении, жили весело и беззаботно. Папиной зарплаты вполне хватало и для безбедного существования, и даже на развлечения. Мы выезжали на отдых, посещали театры и кино, развлекались на аттракционах. Цирк, зооцентр, праздничные постановки - всё это имело место в нашей жизни. А также дружеские, доверительные отношения с собственной совестью и с Всевышним – наше главное богатство.
Мы, беззаботные лоботрясы, упивались радостями жизни, папа, не покладая рук, трудился, зарабатывая нам на проживание, а мама, домохозяйка со стажем, создавала в это время уют и тепло в доме, чтобы к нашему возвращению всё было на высшем уровне. Одним словом, жизнь цвела и благоухала, словно куст сирени.
…Всё изменилось резко и неожиданно. Как молния, попавшая в многолетнее дерево, иссушает его соки, так и события, обрушившиеся на наши несчастные головы, сломали годами обустроенный быт, и что самое ужасное, посягнули на дух, намереваясь сломить и его. Всего за несколько часов милый город, ласкающий нас мягким климатом и теплотой отношения, превратился в зону ненависти. С удивительной быстротой друзья и коллеги по работе, соседи, перешли в разряд врагов, причём каких врагов… Никто из нас толком не понимал, что именно случилось, но в том, что произошло нечто из ряда вон выходящее, сомневаться не приходилось.
Прежде всего, нас охватило чувство недоумения. Как случилась подобная метаморфоза? Каким образом человеку удалось за столь короткий срок так измениться? Шутка ли: пригласив друга на прогулку, завести его в безлюдное место и задушить своими руками для устрашения остальных? Словно это был сюжет из некоего триллера, но, увы – это была реальная действительность. После этого кошмара, наши передвижения по городу заметно сократились. Из дома мы теперь выходили исключительно по необходимости: на работу, в школу, в магазин за продуктами. Прогулки и развлечения остались в прошлом. Разве до них теперь было, да и как гулять, когда на каждом углу тебя подстерегала опасность?
И, тем не менее, несмотря на явные тревожные знаки, мы продолжали надеяться, что это лишь временные недоразумения, которые в скором времени пройдут и через несколько лет о них никто и не вспомнит. (Хотя, лично мне трудно понять, как такое может забыться). Но я до последней минуты не верила, что нависший над нами ужас – это реальность. Всё, и школа, и одноклассники, и учителя – всё оставалось с виду неизменным. Казалось, все, с кем я общаюсь, даже и не слышали о творящихся безобразиях.
Дух перемен приблизился ко мне вплотную. Я заметила, что мальчики из моего класса следуют за мной по пятам, ни на секунду не оставляя в одиночестве. А вскоре они и вовсе навязали мне свою компанию, сопровождали и в школу, и домой. Тут-то я впервые ощутила тревогу. Выходит, всё так серьёзно? А что же дальше?
А дальше начались леденящие кровь звонки. Женщина, видимо, полностью лишённая чувства материнства, названивала по нашему номеру телефона и требовала, чтобы мы собирали свои манатки и убирались из города, принадлежащего, по её словам, ёё дедам и прадедам. Когда она позвонила в первый раз, мы наивно предположили, что это чья-то злая шутка. Однако если принять во внимание, что к тому времени экстремизм в городе заметно возрос, это уже была не наивность, а скорее глупость. Время шло, а звонки не прекращались. Ругань и поверхностные угрозы переросли в откровенные посягательства на жизнь. Обитание в родном до сих пор городе стало кошмаром. Маленькая сестра, не понимая сути происходящего, целыми днями плакала, и это раздражало всех ещё сильнее. Мы перестали подходить к телефону, и, через несколько дней, вероятно решив, что мы убрались вон, звонить прекратили. Но это было слабым утешением. Раз они узнали наш телефон, то и адрес разузнать им ничего не стоит. Мы стали всерьёз подумывать об отъезде. Вот только куда? Родственников за пределами страны у нас не было, да если бы и были – ведь мы не погостить собирались.
Должна признаться, что я и сейчас не совсем понимаю, как дети и внуки тех, кто бок о бок сражался за освобождение от общего врага, могут сами превратиться в противников. Как же тут не вспомнить: «И поднимет руку брат на брата».
* * *
Как это ни странно, но всё происходящее не вселяло в меня страха. Ни вести о погромах, ни намёки об убитых не могли сломить мой дух. Я твёрдо верила в торжество справедливости и готова была даже вступить в бой в случае необходимости. Но то, что вскоре случилось, заставило меня ужаснуться. Страх был не столько за себя, сколько за жизнь родных и дорогих мне людей. Особенно страшно мне было за сестру. Она была совсем крошкой, и мысли о грозящей ей опасности, разрывали мне сердце. Не знаю, отразились ли те переживания на моей внешности, но мой внутренний мир перестроился, причём основательно. Я повзрослела. Весёлый, жизнерадостный подросток трансформировался в удручённого, всецело поглощённого катастрофической действительностью человека. Я не случайно акцентирую на слове « человек», ибо то, в кого я превратилась, не имеет рода. Последствия тогдашнего перевоплощения и сегодня сказываются на мне. Я так и не нашла себе места и продолжаю находиться в прострации, где-то между «инь» и «ян».
Что же стало причиной столь тяжелых перемен в моём городе?
Как-то вечером к нам в дверь позвонили. Велев нам оставаться на местах, отец направился к дверям. Я, прежде отличавшаяся послушанием, последовала за ним. И когда я увидела бледное лицо отца, заглянувшего в дверной глазок, тогда-то и почувствовала пронизывающий меня без ножа холод. За нашей дверью стояли, держа палец на кнопке звонка, те, кто своими дикими воплями и криками призывал к выдворению из страны и полному уничтожению чужеземцев, вероломно заселивших их города, то бишь, нас. Мой отец, отличавшийся стальными нервами и железным духом, сдался. Он понял, что это может быть началом страшного конца. Впервые в жизни он оказался в ситуации, в которой был не в состоянии принять решение. Открыть дверь манифестантам означало добровольно впустить врага в свой дом. Они-то прекрасно знали, чья это квартира. Не открыть – позволить ему с победным кличем ворваться.
И отец отворил замки. На пороге стояли несколько хорошо одетых молодых людей, примерно столько же дожидалось на лестничной площадке. Один из гостей, видимо лидер, сделал шаг вперёд и на своём языке обратился к отцу. Стараясь не выдать волнения, отец пытался поддерживать с ним разговор. Мне показалось, что молодые люди собирают пожертвования. И когда отец опустил руку в карман и достал деньги, я с облегчением вздохнула: значит, я оказалась права.
На наше счастье… Нет, на наше огромное счастье и благодаря божьему вмешательству молодые люди только улыбнулись, тихо-молча взяли деньги и ушли. Отец наскоро запер за ними дверь на все замки и, возвратившись в комнату, пояснил нам, что молодые люди собирают деньги на расширение своей «антинашенской» организации.
С этой минуты наша квартира превратилась в баррикаду. Вооружившись ножами, топорами и кувалдами, мы приготовились к своему последнему бою. Естественно, он сулил нам поражение, но сдаваться было не в наших правилах. После тяжёлой бессонной ночи родители пришли к обоюдному решению: если вдруг враг ворвётся к нам, прежде чем мы успеем выехать из города, то они сбросят нас с сестрой с балкона, а сами будут бороться до последнего. Меня подобное решение поначалу обескуражило. Я была удивлена жестокости своих родителей, но очень скоро поняла, что это самое верное решение, ограждающее нас от издевательства варваров. И всё же, я постоянно думала над тем, каким образом следует обнять при падении сестру, чтобы та не пострадала. Стоило только подумать, что её, такую нежненькую, такую махонькую, только начинающую шаги по жизни, может ожидать подобный конец, как мне тут же делалось дурно. Только не это! Но и обдумываемое мною спасение – не спасение вовсе. Ведь то, что ожидало бы её после него, было ещё ужаснее. Так что, как не изощряйся, как не противься непостигаемой действительности – смерть это лучшее решение, точнее – единственное…
* * *
Господи, сколько лет прошло, а чувства, заполнявшие меня в те далёкие дни, до сих пор живут и, то и дело, напоминают о себе. Неужели ли я смогу вспоминать о пережитом испытании без сумасшедшего сердцебиения?
…И мы решили уехать, точнее бежать. Ненавижу побеги. Раньше я считала, что убегают только трусы, люди, лишённые чести и вообще права называться людьми. А вот я сама попала в их число. Неплохой пример об исключениях их правил. В те дни отчаянья и безысходности я остро осознала: ожидание насилия и унижения, которые предстоит испытать до прихода смерти, гораздо страшнее самой смерти.
В то смутное, а точнее сказать, безумное время каждого волновала, бередила одна мысль: как уберечь родных, дорогих тебе людей. Если придерживаться официальных источников, никакой войны в городе не было. Но реально она уже была. Была везде, её дух витал в воздухе. Война была в ночных криках перепуганных детей, в нескончаемых слезах беспомощных матерей, в дрожащих руках несчастных отцов. Каждый шорох, любой доносящийся звук воспринимался как гонг, как позывные к бою. Даже шум текущей по водосточной трубе дождевой воды поднимал нас посреди ночи, и мы хватались за малоэффективное, но единственное имеющееся у нас в домах оружие.
* * *
Прощание оказалось болезненным и тяжёлым.
Последняя встреча с одноклассниками. Все, все плакали: дети, учителя, и только я не проронила ни единой слезинки. Для меня и сегодня остаётся загадкой, как я выдержала. Уговоры не уезжать, заверения, что всё образуется, признания в вечной дружбе и любви кромсали моё сердце. Но я не могла расплакаться на глазах у такого количества людей. Так же стойко, с высоко поднятой головой я простилась перед отъездом с родимым домом, любимым городом, добрым морем. Зато дома в тот вечер, после школы, у-у-у…Сколько горьких обжигающих слёз было пролито...
И всё же ни для кого не секрет, что всему приходит конец, в том числе и страданиям. Нет, они, естественно, не исчезают, просто время притупляет их. Становясь нашими неотъемлемыми попутчиками, они срастаются с жизнью, и мы вынужденно привыкаем к ним.
Усевшись в купе поезда, выполнявшего незавидную роль разлучника, мы немного отошли от волнения. Но в целом, напряжение не покидало нас до самого пункта прибытия. Помню, какая истерика случилась с маленькой сестричкой, когда состав тронулся, а отец, вышедший за минеральной водой, всё ещё не вернулся. Как она боялась, что его убьют! А когда на следующей станции в поезд подсели двое изрядно подвыпивших мужиков, то перепугались, думаю, все пассажиры. В целях самозащиты отец спрятал под подушкой большой хлебный нож, и мы тоже вооружились, кто чем мог: кто вилкой, кто иглой, а кто просто шпильками для волос. Иди и говори после этого, что никакой войны нет, что это так, небольшая разборка.
На наше счастье (уже не в первый раз) проводник оказался хорошим человеком. Он быстро утихомирил бузотёров, а на ближайшей станции и вовсе прогнал с поезда.
Приехали мы в незнакомую, но на тот момент страну–спасительницу, в довольно бодром расположении духа. Выпрыгивая из вагона, мы совершали прыжок в новую жизнь, не ведая, что нас ждёт впереди, но рассчитывая, по меньшей мере, на благожелательность и приветливость. Но встретили нас, на нашей по многим канонам Родине, крайне прохладно. Понятно: нам здесь не рады, и мы всерьёз задумались, верно ли выбрали свой маршрут. Да и куда бы мы ни кинулись, везде нас ожидало бы нечто похожее. Люди были эгоистично настроены, они разучились сострадать чужому несчастью. Поэтому, увернувшись от цепких лап смерти, мы попали в руки безразличия и пренебрежения. Измученные и обессиленные от переполнявших нас волнений и возмущения, столкнувшись с необоснованными и бездумными обвинениями, мы потеряли веру в человеческую доброту и сопереживание. Когда нас давил, так сказать, развенчанный враг – это было как бы само собой разумеющимся. Но когда друг, вместо того чтобы протянуть руку помощи, отворачивается от тебя – это ввергает в шок... Многие в итоге снова сорвались с мест, не успев и обжиться. Но наша семья осталась, она выдержала оскорбления, унижения и обиды. Нет, я ни в коем случае не хочу обидеть или очернить родной народ. Боже, упаси! Но я не в силах забыть, что нам пришлось пережить, оказавшись далеко за границами неприятеля. Мы, пострадавшие, сами же оказались виновниками выпавших на нас невзгод. Но всякий раз я успокаивала себя тем, что неприязнь, а порой и жестокость исходят просто от людей недалёких, даже глупых. Да и они уже успокоились. Привыкли к тому, что мы есть. Взаимные оскорбления потеряли актуальность за сроком давности. Семьи, сродни нашей, понемногу вошли в колею обыденной жизни, но осадок, застрял где-то там, в глубине души. Наверное, именно это называется судьбой беженца, а не сам факт побега. Чьё-то ненароком обронённое слово возвращает нас в пучину воспоминаний о тех страшных днях. В такие минуты, я невольно начинаю думать о том, что у меня украли, чуть ли не лучшие годы жизни и моё другое, лучшее будущее. И ничего не вернёшь взмахом волшебной палочки…
Непрожитые годы напоминают о себе и продолжают стучаться в запертые двери времени. Я продолжаю жить, всеми силами пытаюсь верить в будущее, и следую главному правилу – никогда не задумываться над тем, а что могло бы быть, если бы не было всего этого кошмара и мы бы не уехали. И это, пожалуй, для многих, таких же, как я, единственное спасение. Зарубцевавшиеся за долгие годы раны практически не кровоточат. Только при неблагоприятной погоде они всё ещё ноют и причиняют ощутимую боль. Боль, а не каплю боли.
Добавить комментарий