(интервью с сыном журналиста Юрия Щекочихина, Константином)
Выйдя из советского времени, когда свобода – была свободой подавления окружающих, он стал Человеком перестройки. Он ей поверил. А когда после «оттепели» наступило «вот…теперь», он понял, что вступил в борьбу с доселе невиданными им людьми.
В своем интервью Гавел сказал о разнице между правозащитниками у них и у нас: «Нас трудно сравнивать. В Чехословакии мы боролись с режимом. В бывшем СССР сейчас люди борются с мафией».
И Борис Немцов, говоривший друзьям, «как ты думаешь, меня убьют?» и Юрий Щекочихин, говоривший сыну «когда меня убьют, позаботься о брате», коней на переправе не меняли. Ведь это так естественно: все или ничего. Все – это быть собой. Или ничего не надо. Так считают и многие шедшие бесконечным потоком, когда их хоронили. А это значит – все доброе вернется. Как возвращаются времена года. Как вращается Земля вокруг своей оси.
Оптимистичная, что для тяжелой страны удивительно, мать Юрия воспитала его таким, каким его полюбил народ. Он был еще юношей среди абитуриентов ростовского журфака, где он оказался случайно, а за ним уже шелестел шепот: «это Щекочихин». Юрий пробегал по коридорам с развевающимся листком бумаги – заявлением друга, поступающего в тот ВУЗ, на ходу кому-то отвечая. Наверное, на вопрос – почему он здесь. Ведь он уже студент МГУ. А это он отпросился в увольнительную из армии, чтоб на экзамене кому-то помочь.
Дарья Кашина. Каким Вы помните папу?
Константин Щекочихин. Он бы все время среди людей. Отец все время знакомил меня с каким-то невероятными людьми, которые папу окружали. «Котя, это бывший директор ЦРУ, Котя, этот человек главный в наших космических войсках, Котя, это тот самый Городницкий, песни которого ты поешь под гитару, Котя, это гениальный детский писатель Эдуард Успенский, Котя, это мой близкий друг - спецназовец из СОБРа, раненный в Чечне, он теперь живет у меня на даче». Папа брал меня за кулисы Молодежного Театра где шли его пьесы - «Ловушка 46, рост второй» и «Между небом и землей жаворонок вьется». Женя Дворжецкий и Леша Веселкин курили в антракте, а я восхищенно смотрел на них. Мы вместе ездили на съемки в Крым, в Коктебель, где его друг, режиссер Александр Клименко снимал фантастический постперестроечный боевик, до этого летали в Луганск к шахтерам, где отца выбрали депутатом. Так что это были не сказки а, скорее, знакомство с папиной реальностью, которая мне в подростковом возрасте казалась сказочной.
- А дома?
- Он не был ни домашним, ни семейным человеком. Но мы много времени провели с ним в путешествиях. Например, в Коктебеле, который родители знали и любили еще до моего рождения. До сих пор помню комнату с туалетом в коридоре. И то, что отсутствие комфорта для отца было незаметно. Помню радость от награды - «серьезный» значок «Турист СССР», подаренный мне другом отца после восхождения на потухший вулкан Кара-Даг. Мне было 11 лет. Помню рынок, полный фруктов и овощей, что казалось праздником лета. Было здорово! Папа знал - у него есть Котя. Я знал – у меня есть папа. Жаль, что столько интересного прошумело в разговорах взрослых в то лето над моей головой, и я тогда к ним не прислушивался. Запомнилась бардовская песня, которую весело пел папа, по ходу цензурируя ее из-за присутствующего ребенка.
- Он отзывался на Ваши просьбы? Выполнял Ваши желания?
- Будучи подростком я попросил электрогитару. Папа спросил, сколько она стоит и, услышав, ответил: «Это исключено».
- Между вами были конфликты?
- Однажды мы очень поспорили, и я, будучи глупым упрямым подростком, попытался с ним подраться. Синяк на ноге отец вспоминал мне потом много лет, и мне все эти годы было ужасно стыдно. Потому что, как я потом узнал, папа легко мог дать сдачи и, несмотря на свои, не слишком серьезные габариты, в молодости ставил на место гораздо более серьёзных противников. Папа не умел вести себя со мной как с ребенком, он изначально относился ко мне как к взрослому. В 1996 году, когда удостоверение помощника депутата открывало вообще все двери в Москве (а я, естественно, не мог его получить, в отличие от подавляющего числа детей депутатов), я очень на него обижался. Отца постоянно узнавали на улицах, а однажды, в Парке Культуры к нему подошел какой-то человек, внимательно посмотрел в лицо, потом развел руки для объятия и сказал: «Виталий! Коротич!». Папа очень смеялся, когда рассказывал эту историю.
- Вмешивался ли он в вашу учебу? Находил ли для этого время?
- Когда выяснилось, что для поступления на журфак у меня не хватает публикаций (хотя две из пяти необходимых для поступления статей, написанных для «Московских Новостей» под руководством папиного стажера, блестящего молодого испаниста Сергея Брилева, вот-вот должны были выйти в печать), мама настояла на том, чтобы отец зашел (просто поздороваться) к Ясену Николаевичу Засурскому и объяснил ситуацию. Папа сопротивлялся, но все же как-то добрался до журфака. Но зайдя, он, скорее, усложнил ситуацию, настояв на том, что все экзамены я сдаю сам, без каких-либо поблажек. Если не наберу баллы - мои проблемы. Конкурс на международное телевизионное отделение в 1995 году был очень серьезным, так что мне пришлось упорно заниматься, чтобы получить хотя бы минимальные 4/4 за сочинение и 5 за язык.
- Брал ли он вас на работу? Учил ли на своем примере?
- Я помню «Литературную газету,» кабинеты в сигаретном дыму, нижнюю часть манекена, почему-то стоявшую рядом с отцовским столом, знаменитого фотографа Юрия Роста в больших очках, аккуратную немецкую старушку, которую мне представили как издательницу «Шпигеля», и странное блюдо - сосиска в хлебе под названием «Горячая собака» в буфете редакции.
Много лет спустя я пришел в "Новую газету" в тайне от папы. Тогда, в 2001 году, мало кто разбирался в интернете, а я уже имел за плечами опыт создания сайта фотослужбы "Известий". Газете был очень нужен автор, способный объяснить интернетные новости простым, человеческим языком. Понятно, что под своим именем я публиковаться не мог, так что специальный корреспондент «Новой» в интернете носил корейскую фамилию Хин - три последних буквы от Щекочихина. Было смешно читать на одном сайте, после событий 11 сентября, статью каких-то левых анархистов о том, что в «Новой газете» Щекочихин опять либерально рефлексирует по поводу американских властей, но зато какой-то неизвестный Константин Хин подробно и честно разбирает неоднозначную реакцию интернета на сам терракт. Отец никогда не учил меня, он читал мои тексты и загадочно улыбался.
- А потом, когда на журфаке у Вас были цветные волосы и семь колец в левом ухе – возражал ли он?
- Нет. Папа и сам хипповал когда-то, хоть был сыном военного. Он сказал только: «Котя, если я узнаю хотя бы об одной затяжке травы, я оторву тебе голову». Эта наивная фраза была сказана 18-тилетнему журфаковцу-рейверу.
- Расскажу анекдот. Губерман выдает его за правду. И рассказывает так. Был несколько лет назад в Тель-Авиве случай. Старик на остановке автобуса увидел настоящего панка. Ярко-красная грива. Здесь – гладко выстрижена, там – ярко-синим покрашена. А кое-где – ярко-зеленым. И старый еврей с него глаз не сводит. Они на остановке вдвоем. Автобуса нет. Наконец панк не выдерживает и говорит: «Ну что вы на меня уставились? Вы что в молодости всякие безумства и безрассудства не совершали?» Старик в ответ: «Совершал! В молодости с попугаем я переспал - и смотрю, не ты ли мой сын?» Мы с Костей посмеялись.
- Нет, папа не комментировал. У него была фраза: «Котя у нас сам». Он уважал мою самостоятельность.
- А как он относился к Вашим девушкам?
- Лет в 17, когда я, второкурсник журфака, уже долго жил с девушкой, он произнес: «Котя, ты уже взрослый, скоро у тебя начнутся сексуальные проблемы» (правда, я тогда не смог не засмеяться: почему проблемы, папа, все же хорошо!).
- По-моему, проблем нет и сейчас – Вашей дочери 14 лет, а Вы с ее мамой уже дружите, и все без проблем.
- Да-да. Папа с гордостью представлял моих девушек своему окружению, вкусы у нас совпадали. В чем-то он всегда остался юным, чуть ли не моего возраста. Как тогда, когда мы чуть не подрались. Заметьте, силу он ко мне не проявил. Хотя, когда случалось, мог отделать любого.
- Да, наверное. И «отделал» тех, которые на него обиделись до мести. Семья знала о его врагах?
- Враги были каким-то абстрактным злом. Они не общались с отцом, поэтому я их не видел. Враги наверняка были, но я про них только слышал. Те, кого я видел в Крыму, во время того самого, кинематографического путешествия, как потом выяснилось, - жуткие и безумно опасные бандиты и воры в законе, приходившие в пляжное кафе просто пожать руку Щекочихину, выражали ему всяческое уважение. Хоть отец, будучи тогда одним из немногих экспертов в области организованной преступности, ни капли не щадил их в своих публикациях.
- Какие воспоминания остались о его друзьях?
- Друзья всегда были вокруг отца. Он называл эту группировку «командой» или «бригадой». Сообщество людей, которые пытались быть такими же, как папа. Не у всех получалось. А папа был очень жестким в отношении тех, кто его разочаровал. После смерти отца они ощущались как некая невероятная сила, которую я всегда чувствую и которой никогда не воспользуюсь. Его помнят, его любят, ему верили и верят. Я не знаю больше людей, при жизни и после смерти, заслуживших столь невероятное доверие как друзей, так и врагов.
- Мне кажется, он защищал всех нас, наше поколение от зла. Он и сейчас, подняв руку оттуда, говорит: «Все будет хорошо!».
- Так всегда говорила его мама.
***
Добавить комментарий