Прошла неделя с трагических событий в Париже. Как и чем живет сегодняшний Париж? - с этим вопросом мы обратились к нашим авторам, "русским парижанам" Ксении и Никите Кривошеиным. Ксения Кривошеина любезно предоставила в наше распоряжение свои заметки.
Редакция журнала ЧАЙКА
Конечно, теракты повлияли на общество. Но французы не паникуют. Так же, как всегда продолжают ходить на работу, в часы пик полно народу в транспорте. Но напряженность чувствуется.
Вчера мы с мужем были в большом универмаге – магазин был довольно пустой, хотя уже начался сезон предрождественских закупок. Рестораны тоже не наполнены так, как это было обычно. Сообщают, что определенные убытки несут владельцы гостиниц, туристический бизнес.
Конечно, людям надо отойти от шока, нужно пережить это состояние, это нормальная человеческая реакция. Но есть и кое-что еще: воздерживаясь от каких-то развлечений, французы выражают уважение и сочувствие к тем, кто стал жертвой нападений.
Безусловно, нападение на Париж вызвало всплеск социальной активности: вы знаете, что люди предлагали переночевать тем, кто не смог вернуться домой из-за мер безопасности, предлагали еду, таксисты бесплатно развозили пассажиров…
Очень много врачей из разных мест Франции приехали в Париж – не столько для работы в госпиталях, сколько для того, чтобы оказать психологическую помощь пострадавшим.
Вообще же, эта солидарность во французском обществе была всегда. И это касается не только многочисленных добровольческих объединений, которые сейчас конечно, активно работают, преодолевая последствия теракта, – те, что связаны с медициной, с семейной помощью, психологией.
Очень активны государственные социальные службы, особенно на уровне мэрий – там есть службы поддержки, куда можно обращаться. Но готовность помочь присутствует на бытовом уровне.
В 1980-е, 1990-е годы, когда здесь были тяжелые забастовки, когда останавливался весь общественный транспорт – не только таксисты, но и просто автовладельцы так же развозили людей бесплатно, сами предлагали свои услуги, чего в обычное время быть не может – «частник» здесь не будет брать пассажиров. Среди соседей вполне обычное дело – узнать, как дела, предложить при надобности какое-то содействие.
Денежные сборы на помощь пострадавшим, возможно, производились, но я не слышала о них. Во Франции серьезная страховая система, которая срабатывает и в этом случае – так что увечье или гибель родственника сами по себе не ведут к необходимости срочной денежной помощи со стороны.
Выросла ли напряженность между представителями разных народностей и религий – сказать трудно. Мы живем в таком районе, где много выходцев из Азии – китайцев, вьетнамцев. Но есть и участок, где компактно живут арабы. И у нас никогда не было каких-то проявлений ярко выраженной вражды или агрессии к тем или иным группам. Хотя, конечно, правые радикалы, Марин Ле Пэн, естественно, используют произошедшие события и хотят получать дивиденды.
Есть довольно большое количество французов, которые считают, что все несчастья – от избытка мусульман, от притока в страну иностранцев. Можно на бытовом уровне услышать разговоры о том, что, дескать, эти беженцы из Африки привезут сюда какую угодно инфекцию. Но это говорят скорее экстремисты, готовые взяться за оружие – и таких ничтожный процент.
Конечно, во Франции много мусульман, и многие французы из-за этого страдают. Кого-то шокирует уже то, что в определенных районах Парижа и Франции на улице множество людей в положенное время становятся на колени, чтобы совершить намаз.
Франция всегда была страной, открытой для иммигрантов. Мы помним, как в свое время здесь приняли множество русских изгнанников, принадлежавших к самым разным слоям общества – крестьян, мещан, рабочих, военных, священников, аристократов… Так же позднее приняли и интегрировали в общую жизнь азиатов, бежавших от коммунистических режимов.
Президент Саркози захотел повторить этот успех с мусульманами – вывести их из замкнутой среды, из-под влияния радикальных групп, радикально настроенного духовенства… Ничего не вышло! Первая, послевоенная волна мигрантов из Туниса, Алжира, Марокко – те, кто ехал сюда работать, они как раз интегрировались очень хорошо. Открыли лавочки, работали на текстильных фабриках, и во Франции, и в Бельгии.
А вот их дети, внуки – оказались совсем другими. Родители – труженики с недоумением и огорчением смотрят на своих детей, которые не хотят работать и не желают соблюдать законов принявших и обогревших их стран.
Почему? Возможно, потому, что их родители не хотели многого, они довольствовались малым: работой, жильем, социальным пособием, школой, принявшей их детей (еще плохо говоривших по-французски).
А потом Франция стала богатеть, уровень жизни повысился – и потомки мигрантов просто не успевали за цивилизацией, не успевали становиться равными обществу – хотя оно и не отвергало их. Отсюда возникло– чувство зависти, озлобление, неравенство.
А дальше «молодая поросль» предпочла себя самоутверждать в торговле наркотиками, хулиганстве, бандитизме, дальше формировать культуру гетто. Если полиция преследует кого-то из них за грабеж и сажает в тюрьму, то они начинают жечь машины, поднимают бунты. Пожилые арабы разводят руками, им очень грустно на это смотреть.
Прибывающих в страну беженцев стараются селить подальше от крупных городов. Некоторое время назад их появилось очень много – но они не очень-то хотят задерживаться во Франции, им хочется попасть в Великобританию, или куда-то еще.
На бытовом уровне, например, намного больше проблем французам доставляют многочисленные группы цыган из Восточной Европы, которые тут находятся уже не первый год.
Возле дома, где я живу, каждый день слева побирается женщина с ребенком (причем дети у нее, похоже, меняются каждый день), справа – молодой мужчина. Цыгане не только попрошайничают, они забираются в дома, воруют кабель на металлолом, роются в помойках, но при этом я каждый день вижу, как французы приносят им из булочной хлеб и круассаны.
Добавить комментарий