Василёк
Рвётся вся грудь от тоски...
Боже! Куда мне деваться?
Всё васильки, васильки...
Как они смеют смеяться?
Алексей Апухтин
Русланка снова пальнул из своей бузуки и, наконец-то, попал: тяжело ухнуло, заскрежетало, фашистский танк дёрнулся и застыл, вспыхнув оранжевым взрывом.
- Одним гадом меньше! – Руслан триумфально вскинул руки, безрассудно выставившись из окопчика. Тут же сосуще зазвенел воздух, раздался глухой удар… Русланка опрокинулся и громко икнул, из горла у него хлестнула кровь. Василий понял, что остался в окопе один.
Он продолжал бегло стрелять, но танки – много танков, целый дивизион, - зловеще урча, неотвратимо надвигались на его окоп: верно, крупными силами атакуют воро-фашисты. Из стольких переделок довелось Василию выбраться живым – но тут защемило сердце, с ледяной ясностью он осознал: всё, конец! Нынче не уцелеть!
На миг оторвавшись от прицела, он глянул вверх, туда, где, сквозь гарь и копоть, просвечивал кусочек ясного голубого неба с крошечным, пушистым облачком. Совсем как в детстве, когда по утрам мама водила его гулять в Тимирязевский парк… Как светло было и покойно вокруг, только сизые голуби, кружась, ворковали на тротуарах. А в парке степенно прохаживались по аллеям пенсионеры, молодые матери умиротворённо катили свои коляски, повизгивали, играя, собаки, да шустрые желтопузенькие синички склёвывали семечки прямо с ладошки. Возвращались домой, мама горкой накладывала гречневую кашу в его любимую глубокую тарелку с синим ободком, доверху заливала молоком. «Кушай до донышка, Василёк! Расти большой, Василёк!» - мама гладила его волосы, целовала в плечо. Пододвигала толстый, весь в дырочках, кусок вкуснейшего, настоящего сыра. И были мир и счастье, было светлое будущее, была Великая, Неделимая Русская Родина!
Танки Воронежских сепаратистов подползали вплотную. Трясущимися пальцами он лихорадочно цеплял к ремню противотанковые гранаты: побольше, потеснее, все их сюда! В конвульсиях, содрогаясь, истекало его время. Вот мощным броском он вышвыривает своё тело из окопа, рвёт на бегу кольца, хрипит надсадно: «За Россию!»
За мгновенье до взрыва, всего его разметавшего на молекулы, почудилось Васильку: уже много раз, с тем же точно криком, бросался он когда-то под танки, - и несчётное число бросков, таких же самых, предначертано ему совершить… А, может, это фильм об Отечественной Войне пригрезился ему напоследок, патриотический фильм, что крутили для них, первоклашек, в начале десятых?
Длинношеее, змееед и иже с ними
Давным-давно, когда еврейским детям ещё давали еврейские имена, в захолустном Немирове явился на свет младенец (впоследствии оказавшийся моим дядей), которого нарекли библейским именем Менаша. Ребёнок рано проявил музыкальные способности, с малолетства пиликал на скрипке, и даже закончил консерваторию по классу самого Ямпольского. Но выбрал всё-таки математику, поступил на Мехмат МГУ (тогда, до войны, ещё принимали). Родные называли его Мусей, друзья – Мишей. Перед самой войной у дяди Муси родился сын, Веня. Записывать мальчишку отправились всей мешпухой и там, в ЗАГСе, затеяли грамматический спор: как писать отчество, «Менашевич» или «Менашеевич»? Подняли такой гвалт, что совсем заморочили голову паспортистке, – и та записала: «Менашееевич». Так в русском языке появилось третье слово с тремя «е» кряду.
Вернувшись с фронта и оправившись после ранения, дядя Муся родил ещё двоих сыновей. Которые, повзрослев, не пожелали в своих документах никакой экзотики, будь там три «е» или вовсе ни одного, - и заставили-таки отца официально поменять имя на Михаила. Заодно уж и отчество своё, Срульевич, дядя сменил на политически некорректное, но не вызывающее гастроэнтерологических ассоциаций, Израилевич. И правильно, по моему разумению, поступил. Ибо – коли уж средь русских живёшь, общаешься с русскими и на русском, - так поимей в виду и язык. А то вот, к примеру, присвоил себе когда-то крупный еврейский писатель псевдоним «Мойхер» (потом, через тире, ещё и «Сфорим», что в совокупности означает «книгоноша») – и вверг в тягостное недоумение поколения русскоязычных читателей.
Что касается дяди, то именно под своим обновлённым именем, Михаил Израилевич Ребельский, был он известен ученикам и ими любим: в трёх школах и в Автомеханическом Институте, где больше сорока лет виртуозно преподавал математику.
Добавить комментарий