Алексей Балабанов выпустил новый фильм “Жмурки” с участием сборной звезд российского кино — от Никиты Михалкова до Ренаты Литвиновой, от Дмитрия Дюжева до Дмитрия Певцова, от Сергея Маковецкого и Виктора Сухорукова до Андрея Панина и его однофамильца Алексея. Легче перечислить те первые лица нашего экрана, что не мелькают в “Жмурках”, которые прокатчики рекомендуют как беспредельную комедию, а сам автор — как первый русский комикс. В любом случае, это не первый фильм, начатый Балабановым после “Войны” трехгодичной давности, но первый завершенный. По такому случаю с режиссером встретился Дмитрий Савельев.
— Раньше у тебя был такой принцип: один фильм ты снимал для себя, другой — для зрителей, для кассы. Скажем, “Трофим” был для себя, “Брат” — для кассы, “Про уродов и людей” — для себя, второй “Брат” — опять для кассы. Но потом несколько проектов не состоялось, график сбился. Сейчас ты снял “Жмурки” для себя или для других?
— Сейчас та схема уже не работает. Это все было давно, когда я жил с разорванным сознанием. Теперь понимаю, что маргинальное кино в нашей стране абсолютно не нужно. Снимать фильмы для себя я уже не буду. В кинотеатры ходят люди до двадцати пяти, они главные зрители. Поэтому я решил снять фильм, на который пойдет молодежь. Моя задача была — сделать так, чтобы они пришли.
— Почему если для себя, то обязательно “маргинальное кино?” Ты себя маргиналом считаешь?
— Я, например, люблю такую литературу, которую мало кто сегодня читает. Люди, которые смотрят фильмы в кино, любят какого-нибудь Акунина, а я нет. Прочитал пару книжек — они мне не понравились. По Акунину можно снять кино — уже сняли. По Бушкову можно снять большое кино, что-нибудь про тюрьму, и его будут смотреть. Но мне это не интересно. Фестивальное кино мне тоже снимать неинтересно. Я уже немолодой человек, чтобы с кем-то на фестивалях тусоваться.
— Сегодня ты за Беккета или за Кафку не взялся бы под страхом смертной казни?
— Да почему нет? Мне это нравится. Взялся бы, если бы кто-то у нас это смотрел. Но не смотрят. Мой любимый и вообще лучший мой фильм “Про уродов и людей” дома не понадобился. Он окупился за счет зарубежных продаж, а мне делать кино для буржуев как-то не очень. Я здесь живу, я люблю свою страну, я хочу, чтобы люди смотрели кино про свою страну и чтобы им это кино нравилось.
— Ты ведь сделал “Уродов и людей”, когда наш кинопрокат, прости за цитату, не стоял, даже не лежал, а валялся.
— Прокат ни при чем. “Уродов” по телевизору однажды ночью показали и все. Выйди они сегодня, получилось бы то же самое. Такое кино не востребовано. Хороший у меня был сценарий “Американец”, действительно хороший — одновременно и коммерческий, и про любовь, и про жизнь, про все. Я его год писал. Но ты же в курсе этой истории — все накрылось.
— Но накрылось по причинам, зависевшим не от тебя, а от пьянства американского актера Майкла Бина. Ты к старым замыслам никогда не возвращаешься?
— Нет. Я все пытаюсь подарить кому-нибудь сценарий “Американец”, но пока никто не берет.
— Почему бы тебе не подарить его через какое-то время самому себе?
— Он уже устарел для меня. Время изменилось. Я дважды в одну реку не вступаю. Я и “Реку” не буду снимать уже никогда, а сценарий тоже был хороший. Зачем такие вещи делать? Если не случилось, значит, кто-то не хотел, чтобы это случилось.
— Я помню, у тебя после неудачи с “Американцем” какие-то другие сценарные затеи были. Про проституток собирался кино снимать, если не ошибаюсь.
— Не ошибаешься. Собирался.
— И куда все делось?
— Я сценарий не дописал.
— Выбросил или отложил?
— Отложил. Что-то не пошло. Написал довольно много и затормозил. А тут как раз подошли “Жмурки”.
— Откуда подошли?
— Сельянов принес сценарий. Его сочинил молодой человек, бывший футболист юношеской сборной Стас Мохначев. Он книжек читает мало, зато очень много смотрит кино. Историю, которую он придумал, я оставил, а все разговорные дела переписал. Потому что так люди не говорят, как у него. В общем, история не моя. Она молодежная. Я ж про этот мир ничего не знаю. Мне вон с Федькой, старшим сыном, контакт найти сложно. Он в интернете сидит, что-то смотрит, что-то читает, чего я не читал. Вот я знаю, какие книжки читал мой папа, и я те же книжки читал. У нас была общая библиотека. А сейчас все разное, поэтому очень трудно. Что говорить про психологию людей, которых ты не понимаешь? Как можно для них снимать кино? Только наугад. Тут либо попадешь, либо промажешь. Вот и все. “Жмурки” — сознательно вторичный фильм, калька с западного кино — тарантиновского и прочего. Я не скрываю это, где-то даже подчеркиваю.
— Ты в “Жмурках” не только над буржуйскими жанровыми фильмами посмеиваешься, но и над своими, как мне показалось, тоже. Виктор Сухоруков в роли мента. Черный бандит, который постоянно твердит, что он русский. Да тот же финал, где двое главных героев-братков отправляются в Москву. Кстати, о финале: у тебя не возникало желание их тоже убить, вообще никого в живых не оставить?
— Нет, так неинтересно. Пусть будет в финале Кремль и там — эти двое.
— Они не в самом Кремле, у них Кремль в окне виднеется.
— Они при Кремле, неважно. Ты же сам все понимаешь. Какие люди работают помощниками депутатов, знаешь?
— Знаю.
— Ну, вот.
— Еще меня интригует невероятное количество звезд на единицу экранной площади. Раньше ты этим не занимался — предпочитал сам звезд открывать, но дело не только в твоем кино: я в принципе не припомню другого русского фильма с такой звездной плотностью.
— Его и не было. Такого кино у нас не было — это первый русский комикс. Никакой не реализм, никакой привязки по местности. Там нет Москвы, нет Нижнего Новгорода. Есть некая провинция и некий центр. Если бы это играли незнакомые лица, люди могли бы принять историю за реальную. А когда в самых маленьких эпизодах заняты знаменитые артисты, когда там Татьяна Догилева появляется на три секунды — другое дело.
— Твоих знаменитых артистов не сразу узнаешь.
— Я специально их изуродовал. У всех маленькие лбы, огромные челюсти, измененные гримом рожи, шрамы всякие.
— Ты решил разделаться со звездами — таким вот символическим образом расправиться с отечественным кино, перебить всех на фиг?
— Не собирался я ни с чем расправляться. Я хотел, чтобы это кино смотрели, смеялись и радовались.
— Когда ты диалоги переписывал и, соответственно, характеры уточнял, ты уже прикидывал кому из артистов отдашь Кабана, кому Доктора, кому Официантку?
— Кого-то имел в виду, кого-то нет. Здесь с актерскими делами проблем не было, потому что актеры все хорошие. Дебютантам надо объяснять, вводить их в курс дела, а эти все-таки профессионалы. Что мне Сухорукову рассказывать, куда ему встать? Если он выучил слова, то раз-два-три и сняли.
— Виктор Сухоруков у тебя в “Жмурках” лучший.
— Витя после “Брата”, конечно, очень сильно поднялся. Он теперь знаменитый артист. Кем он был в 1990-м году, когда мы делали “Счастливые дни”? Человеком, который снялся в “Бакенбардах”. Конечно, главная роль, но все же. А потом как-то так получилось, что мы стали работать вместе. Он меня очень уважает, я его очень уважаю и люблю. Это близкий мне человек, который меня никогда не бросит и не предаст. Мы с ним даже какое-то время в одной коммунальной квартире жили.
— Он беспроблемный сосед?
— Беспроблемных соседей не бывает. Мы мирно жили, но коммуналка есть коммуналка. Ты жил когда-нибудь в коммуналке?
— В бессознательном возрасте.
— А я в сознательном и во многих квартирах. Так что этот вопрос немножечко знаю.
— Бог с ними, с коммуналками. Лучше продолжим про друзей. Наделяя городского авторитета именем Сергей Михайлович, ты глумился над своим другом, продюсером Сельяновым?
— Так у Мохначева было, а я не стал переделывать. Пускай.
— Мысль превратить в этого авторитета с золотыми зубами Никиту Михалкова, когда тебя озарила?
— Точно не помню. Кажется, как-то лежал вечером и подумал: а вот было бы интересно… Позвонил Никите Сергеевичу, он сказал: “Надо посмотреть, почитать”. Я послал ему сценарий — он согласился. Засыпал меня предложениями по поводу этой роли.
— Михалков последнее время редко снимается. Он не говорил тебе, чем ты его так зацепил?
— В нашем разговоре точно была такая фраза: “Я ничего не имею против отечественного Тарантино”. Еще он сказал, что ему неважно что — важно с кем. Это было для меня наивысшим комплиментом.
— Скажи, пожалуйста, вот этой коллизией — у провинциального авторитета-наркобарона есть нежно любимый дебильный сынок — ты издеваешься над нынче популярной в нашем кино темой “отец и сын”?
— Послушай, я никогда не закладываю никаких потайных смыслов, двойное дно у меня в принципе отсутствует. Что человек видит, то и видит. Я вот дал Саше Баширову почитать сценарий “Американец”, так он там столько всего накопал… Начал распрашивать: а что ты этим хотел сказать? а что вот тем? Ничего я не хочу сказать. Я пишу историю, снимаю кино, люди смотрят, находят что-то свое — ну и хорошо. Один человек — такой, другой — такой, один ничего не нашел, другой — кучу всего. Это же не от моего фильма зависит, а от того, что у человека в голове. Если что-то специально закладывать, такая тоска зеленая получается… Концептуальное кино — самая скучная вещь на свете.
— Что ты подумал, когда впервые услышал, что “Жмурки” могут схлопотать прокатное ограничение по возрасту?
— Всякое ограничение — рекламный плюс. Да и глупость это — любой желающий купит фильм на DVD, придет домой и посмотрит. У меня дети уже порнуху смотрят.
— А они знают, что ты это знаешь?
— Федька знает, а Петька… Он еще не смотрит, про Петьку я соврал. Петька маленький, ему пока рано.
Добавить комментарий