Дорогие читатели, сегодня, в Женский день, наш журнал предоставил свои страницы жительнице Роквилла, штат Мэриленд, Любови Иосифовне Кузнецовой. Мы рады, что несмотря на солидный возраст – ей 93 года, - она решилась на дебют в нашем журнале, в котором уже печатались ее сын и внук.
О Данииле Храбровицком
До чего ж все-таки короткая у нас память! Ведь как гремели фильмы «Чистое небо», «Девять дней одного года», «Укрощение огня»! Очереди за билетами, жаркая полемика, призы на кинофестивалях! А нынче редко кто вспомнит, что сценарии этих фильмов написаны Даниилом Храбровицким («Девять дней» — в соавторстве с М.Роммом), а «Укрощение» им же и снято.
Я много лет дружила с Даней Храбровицким и теперь хочу повспоминать о нем. Не пугайтесь — я не стану анализировать творчество талантливого кинодраматурга и режиссёра, излагать его биографию. Анкетные данные — родился, учился, женился, остепенился, то бишь, получил звание заслуженного деятеля искусств, стал лауреатом Государственной премии, — все это можно найти в энциклопедии. Кажется, С. Алешин говорил, что даже весьма подробное исследование творчества писателя часто меньше говорят о человеке и - попутно - о ситуации в стране, чем какая-нибудь черта характера, обронённое словцо или случай.
Вот - словно выхваченные магниевой вспышкой - несколько эпизодов из уходящего в темноту прошлого. Данины поступки, шутки, случаи из жизни, которым сама я была свидетельницей и в которых довелось участвовать.
НЕРУССКИЕ ЛИЦА
В начале 1946 г. к нам, в редакцию «Пионерской правды», пришел новый сотрудник, Даниил Храбровицкий. Коллектив «Пионерки», в котором молодые, незамужние журналистки составляли большинство, дружно приветствовал появление симпатичного, обаятельного парня. Вскоре, правда, выяснилось, что Даня давно и непоправимо женат. Но это прискорбное обстоятельство не могло уже изменить нашего доброго отношения к новичку. Назначенный заместителем ответственного секретаря, Даня с энтузиазмом включился в работу и жизнь редакции.
«Пионерская правда» размещалась тогда в здании большой «Правды». Длинное серое это здание растянулось на целый квартал по улице Правды. С сотрудниками «Правды» — солидными, глубокомысленными и, как нам тогда казалось, старыми мужчинами, мы общались мало. Зато с журналистами из «Комсомолки» и «Огонька» у нас установились тесные контакты — деловые и дружеские.
И вот однажды прибегает к нам фотокорреспондент «Огонька» — фамилию, увы, забыла, помню только, это был один из ведущих фотохудожников — и взывает:
— Пионерчики, выручайте!
— Всегда готовы!
Оказывается, ему поручили срочно сделать обложку праздничного ноябрьского номера. Замысел фотомонтажа свежестью не отличался: парень и девушка стоят на берегу Москвы-реки — лица их светлы и преисполнены веры в будущее, подле них плещет волна, а за спинами сияет огнями ночной Кремль. Так вот, река, каменный парапет и светящийся Кремль у фотокора в заначке имелись, не хватало только подходящей парочки.
— У вас в редакции полно молодых ребят и девчонок, может, выделите кого для съемки?
— Выбирайте.
Мы выстроились перед фотокором на смотрины. Парня он нашел сразу — конечно же, Даню с его обаятельной улыбкой. Девушек разглядывал долго и придирчиво и остановился, к моему удивлению, на мне. Я, как на зло, пришла в тот день в легком плаще и без головного убора. А натура требовалась зимняя: пальто с меховым воротником и тёплая шапка. Наши девочки притащили целую кучу пальто, шуб, шапок и шляпок. Снарядили меня, как на подиум.
Съемки затянулись. Корреспондент вертел нас так и этак, снимал и в профиль, и анфас, заставлял то сесть на сооруженный из мебели парапет, то облокотиться на оный. Особенно трудно пришлось с выражением лица. Нам никак не удавалось изобразить улыбку передовых представителей советской молодежи. Наконец, огоньковец удовлетворился и ушел проявлять свой шедевр.
А мы стали ожидать номера с нашим фото. Однако же, «Огоньки» выходили исправно, каждую неделю, вот уже и праздники пролетели, а фото всё не появлялось.
Как-то раз, опаздывая на летучку, я буквально втиснулась в уплывавший наверх лифт и оказалась нос к носу с нашим мучителем.
— Где же снимок?
— Редколлегия зарубила. — Он уставился куда-то в угол и еле слышно пробурчал. — Сказали — нерусские лица.
Я попросила хотя бы отдать фотографию. Мы поднялись в фотолабораторию, и мне вручено было злополучное фото: не весь монтаж, а только вырезанные из него наши с Даней фигуры.
Я побежала к Храбровицкому и, смеясь, рассказала о разговоре в лифте. Но Даня почему-то не развеселился, напротив, помрачнел.
— Разве не смешно?
— Не очень. Скорее, грустно.
Много позже, в период хрущёвской оттепели, Даниил Храбровицкий первым в кино резко осудил сталинские репрессии в своем сценарии чухраевского фильма «Чистое небо». Но уже тогда, в конце сороковых, он отчетливо понимал, какой зловещий смысл скрывается за словами «нерусские лица». В стране назревала, раздувалась, набирала силу кампания против «безродных космополитов»…
Ну, а фото я принесла домой, вставила в рамочку, и оно стояло на книжной полке долгие годы, пока не перекочевало вместе со мной в Америку.
ПОЗДРАВЛЯЮ, СТАРИК!
Дружескую поддержку Дани я остро ощутила в страшные дни после ареста отца. Я была уволена из «Пионерки». Когда меня восстановили (вскоре, впрочем, уволили вторично и уже окончательно), Даня первым примчался сообщить радостную новость:
— Ура! Завтра выходи на работу!
Я вернулась в редакцию, и тут Даня решил, что необходимо срочно выдать меня замуж. Стоило в правдинском здании появиться холостяку (обычно это был корреспондент с периферии), как Храбровицкий знакомился с ним, а потом знакомил и меня. Делалось это просто. К определенному часу я должна была прийти в нашу столовую. Даня уже сидел за столиком с ничего не подозревавшим кандидатом в женихи. Едва я, наполнив поднос, отходила от стойки, как слышала:
— Люба, иди к нам, тут место свободно!
Никто из нас не относился к «сватовству» серьёзно, оно было вроде забавной игры. И все-таки, именно благодаря стараниям Храбровицкого, я познакомилась с моим будущим мужем. Произошло это в сумасшедшем доме на Матросской Тишине. Не делайте поспешных выводов - мы не были пациентами больницы и оказались там, как ни странно, чтобы повеселиться.
Компания сотрудников «Пионерки» много лет подряд вскладчину встречала Новый Год. Перед каждой такой встречей необходимо было решить три нелегкие проблемы. Первая — где собираться? Среди нас не было счастливых обладателей отдельной квартиры: жили кто с родными, кто в коммуналках, кто и вовсе ютился по углам. Но выход каждый раз находился: у кого-то родственники уезжали на праздники, или пустовала чья-то дача, ну а, на худой конец, собирались в маленькой комнатушке — в тесноте, да не в обиде. Вторая проблема — где достать праздничное угощение? В послевоенные годы продукты ещё выдавались по карточкам, да и после их отмены с едой было туго. Тут мы тоже как-то выкручивались — в основном, благодаря кулинарным талантам наших девочек. В этой сфере, увы, я могла проявить себя разве что на подхвате. Ну и, наконец, третья трудность: где раздобыть неженатых парней? Наши собственные мальчики, все как один, успели пожениться и приходили на праздник с жёнами. Эта задача всегда возлагалась на Даню. Круг его знакомств был обширен, и для него не составляло труда затащить кого-нибудь на наш Новый Год.
Один раз, помню, пригласил он скромного юношу, Серёжу Крутилина, в ту пору ответственного секретаря журнала «Смена», позже — известного писателя.
В другой раз привел поэта Андрея Клёнова. Забегая далеко вперед, скажу, что лет десять спустя мы с Клёновым оказались соседями по дому у метро «Аэропорт». А в начале семидесятых он эмигрировал в Израиль, и все мы, друзья и соседи, потеряли его из виду. В 2001 году, приехав в Штаты, я разыскала Андрея в Нью-Йорке. Было ему за 80, но он продолжал писать стихи, выпускал стихотворные сборники, подготовил собрание сочинений в шести томах. Мечтал издать его в России, донести до российского читателя. Не успел: в августе 2004 г., после недолгой болезни, Клёнов скончался, совсем один в нью-йоркской больнице… Прошу извинить меня за это печальное отступление — не могла удержаться, чтоб не сказать несколько прощальных слов о хорошем поэте. А теперь назад к моему рассказу.
Приближался круглый 1950-й год и очередное наше празднество. Я уже не работала в «Пионерке», да и вообще нигде не работала, но друзья всё равно меня пригласили. Перед тем праздником нам повезло по всем статьям. Родственник одной нашей сотрудницы работал главврачом психбольницы в Матросской Тишине. В деревянном домике при больнице у него была небольшая служебная квартирка, которую в ту ночь доктор отдал в наше полное распоряжение. Пациенты больницы, из тихих, накололи дров, истопили печь и мирно разошлись по палатам. Повезло нам и с продуктами: их удалось добыть столько, что даже мне доверили готовить отдельное блюдо: варить сосиски, по тем временам — большое лакомство. А еще Даня привёл на вечер молодого драматурга Андрея Кузнецова. Его «Призвание» широко шло по стране, в том числе на большой сцене театра Красной Армии с Андреем Поповым в главной роли. Новых постановок тогда выходило немного, имя Кузнецова становилось известным.
Сказать по правде, в тот раз я вообще не хотела встречать Новый Год, собиралась провести праздник в полном одиночестве. Даня, прослышав про это, позвонил и отругал меня на чём свет стоит:
— Дура ты, много потеряешь! Будет весело, придет жутко остроумный парень, Андрюша Кузнецов. Я был с ним в одной компании, так мы от его хохм есть-пить не могли, сплошной хохот стоял!
— А вдруг не придёт?
— Придёт! — сказал предприимчивый Даня, — я у него деньги вперёд взял, сто рублей.
Так в ночь под новый 1950-й мы с Андреем и познакомились. А через год с хвостиком, в апреле 1951-го года, Андрей поехал приглашать Храбровицких на нашу свадьбу. Даня от души обрадовался:
— Поздравляю, старик! Ты женишься на лучшей девушке в мире!
Андрей передал мне эти слова, и я их, конечно, запомнила…
Прошло много лет. С Большой Полянки мы переехали в писательский дом у метро «Аэропорт». Вначале дом наш возвышался среди маленьких деревянных лачуг, словно великан в стране лилипутов. Потом лачуги снесли и понастроили ещё с десяток кооперативных домов: писателей, киноактеров, циркачей, драматургов. В одном из них поселилась семья Храбровицких: Даня с Катей и девочками Леной и Наташей. Теперь мы с Даней общались не только по большим праздникам. Болтали, когда он мыл свою любимую чёрно-белую Волгу или выгуливал карликовую Чапу. Однажды шли мы по нашей тихой, зеленой 2-й Аэропортовской, и я напомнила ему о «лучшей девушке в мире»…
Даня остановился, прищурился:
— А я всем так говорил…
ГРАЖДАНИН ФРАНЦИИ
Даниил Храбровицкий являл собою сгусток энергии. Вечно полон был грандиозных планов и невероятных замыслов, которые он, несмотря на их фантастичность, упорно претворял в жизнь. В 1939 году, 16-летним мальчишкой, приехал Даня из Тбилиси в Москву, где у него не было ни родных, ни друзей.
Поступил в Литинститут, начал печататься в молодёжных газетах. Не доучившись, добровольцем ушёл на фронт, был тяжело ранен, многие месяцы провалялся в госпиталях. Поправился, вернулся в армию. После демобилизации было уже не до учёбы: появилась семья. Устроился в «Пионерскую правду», а в зимние каникулы ещё и подрабатывал: вместе с женой Катей, профессиональной актрисой, они выступали на ёлках Дедом Морозом и Снегурочкой.
Очень скоро «Пионерская правда» стала Храбровицкому тесна, и он начал печатать большие, серьёзные материалы в «Комсомольской правде» и «Огоньке». Огоньковские очерки позже собраны были в книгу «Штурм «звукового барьера». На подаренном нам экземпляре надпись: «Пионер, не теряй ни минуты!.. Любочке и Андрею Кузнецовым с любовью. Д.Храбровицкий. 6 ноября 1958 г.» Первые слова этой надписи были фактически девизом Дани, каждодневной программой действий.
«Взрослая» журналистика тоже не могла удовлетворить амбициозную Данину натуру. Он подумывал о пьесе, готовился к прыжку в драматургию. Я знала многих журналистов, мечтавших стать драматургами. Однако удавалось такое далеко не всякому. Это только печально известный Жорж Мдивани мог сказать: «Писать пэсы дэло нэхитрое. Слэва пишешь, кто гаварыт, справа — что гаварыт». На самом деле, редкому журналисту или прозаику удается написать хорошую пьесу: дар тут нужен особый, талант специфический. А чтобы довести пьесу до сцены, требуются ещё и недюжинные пробивные способности. Но Даня твердо верил в свои силы, свою звезду. Эта его безграничная вера в себя и вдохновила нас на авантюрную историю, о которой я хочу рассказать.
Дело было в самой середине прошлого века. Начало пятидесятых, последние годы жизни Сталина — время зловещее, кровавое. Глядя назад, мне самой нелегко теперь понять, как могли мы тогда радоваться жизни: влюблялись, беспечно решались заводить детей, даже веселились. Мы с братом не получали вестей от отца, лишились работы, деньги были на исходе. Но друзья не отвернулись от нас. Опечатанные после ареста отца комнаты никто ещё не занял, и на оставленных нам квадратных метрах почти каждый вечер собиралась компания, в которую легко и непринужденно вписался Андрей. Закусывали, коли было чем, играли в разные интеллектуальные игры. Алик Фридман, ставший потом известным исполнителем бардовских песен, пел под гитару. В общем, веселились: пир во время чумы.
Было тогда ещё одно нехитрое развлечение: телефонные розыгрыши. Разыгрывали все, всех и по-всякому: от детского — «наберите полную ванну, воду отключаем» до знаменитых, изощрённых розыгрышей Богословского и Ласкина. Каждый из нас не раз оказывался жертвой розыгрышей и оборонялся, как мог. Когда, например, мужу позвонили из роддома с известием о рождении сына, он сказал только:
— Ваш телефон у меня есть, я вам сейчас перезвоню.
В нашем семейном дуэте сюжет розыгрыша мы разрабатывали вместе, а исполнителем был Андрей. Набрав номер, он создавал настоящий спектакль: входил в роль, менял голос, говорил с акцентом — украинским, еврейским, грузинским.
Однажды вечером Андрей позвонил Дане и, представившись завлитом московского театра им. Пушкина (говорил он интеллигентно, подчеркнуто деловито), от имени дирекции предложил Храбровицкому написать пьесу о Жолио-Кюри. Надо сказать, тема эта, что называется, носилась в воздухе. Выдающийся ученый, член французской компартии, «борец за мир», Жолио Кюри был находкой для советской пропаганды. Завлит пригласил Храбровицкого назавтра к 12 часам прибыть в театр для подписания договора.
Мы знали, конечно, о Даниных драматургических амбициях, но были уверены, что он поймет: розыгрыш. Где это слыхано, чтоб театр, вокруг которого вьётся столько авторов-профессионалов, заказывал пьесу незнакомому журналисту, можно сказать, человеку с улицы, да к тому же сразу предлагал вступить в договорные отношения. Но маленький шанс, что Даня клюнет — учитывая его окрылённость успехами в журналистике, непоколебимую веру в свое везение — все-таки оставался. И вот на следующий день, незадолго до полудня, Андрей, прикрывшись газетой, уселся на скамеечке напротив служебного входа в театр Пушкина. Мимо, по Тверскому бульвару, катили троллейбусы, останавливались подле театра. Вот подошел один, другой, третий. Ровно в 12 из троллейбуса выскочил Храбровицкий. Упругой, уверенной походкой, с красной папочкой, гордо взлетавшей в такт его шагам, он проследовал в театр и скрылся за дверями. Вышел минут через пятнадцать — понурый, злой. Красная папочка уныло торчала из кармана плаща.
Сознаюсь: розыгрыш получился недобрый. Нас мучила совесть, мы кляли себя за злую шутку. Впрочем, длилось наше раскаяние не слишком долго. Потому что года полтора спустя Даня пригласил нас в театр им. Моссовета на премьеру своего спектакля. Называлась пьеса «Гражданин Франции», и была она о Жолио-Кюри!
Мы, конечно, полетели на премьеру. Главную роль играл Ростислав Плятт, в интересно поставленном спектакле заняты были и другие ведущие актеры. Аплодируя вместе с залом, мы с Андреем чувствовали себя немного Пушкиным, подарившим Гоголю сюжет «Мёртвых душ».
Ни тогда, ни позже я не посмела спросить у Дани, как рождалась пьеса о Жолио-Кюри. Но, кажется, я хорошо представляю себе, что произошло в ночь после «звонка из театра». Это была необыкновенная ночь! Даня не ложился, просто забыл о сне. На него снизошло вдохновение. Конечно, за ночь пьесы не напишешь — предстояла еще бездна работы, надо было прочитать гору книг и статей, встретиться со многими людьми. Но главное было сделано: набросана сюжетная канва, решены ключевые сцены, составлен список действующих лиц, придуманы ударные реплики. Ну, а на следующий день, когда Даня понял, что его разыграли, — тут-то и проявилась твердость характера. Нет, не таким человеком был Даниил Храбровицкий, чтоб отказаться от начатого, бросить задуманное! Он быстро воспрянул духом и засел за работу.
Помимо Москвы, «Гражданин Франции» был поставлен в Ленинграде — в театре им. Пушкина (Александринке), где Жолио-Кюри играл Николай Черкасов. Пьеса с успехом пошла в других городах страны и даже за рубежом. Прыжок в драматургию был совершен.
Прошло какое-то время, и Храбровицкого, с его размахом, стали давить стены театра. Он взялся за киносценарии, по которым сняты были широко известные ленты. Но ему и этого было мало! Сценарист сделался режиссёром, и уже по собственным сценариям создал несколько популярных фильмов.
Храбровицкий буквально вломился в мир кино, продрался сквозь густую толпу конкурентов. За спиной его не стояла киношная или литературная семья. Отец был тбилисским фотографом, и не он проталкивал сына, а сын позднее вытащил родителей в Москву. Даня не учился в элитном ВГИКе, поэтому не было у него ни киношников-однокашников, ни учителя — руководителя мастерской. Позднее, когда уже увидели свет первые его пьесы и сценарии, появились и учителя: Михаил Ромм, Евгений Габрилович. Но начинал Даня самостоятельно, первых успехов добился без чьей-либо поддержки: своим талантом, собственным трудом и упорством.
Сцена-рии и фильмы Храбровиц-кого не спутаешь ни с какими другими. Он не любил и не умел писать о людях «маленьких», робких, потерянных. «Мои герои, как факелы, — говорил режиссер в одном из интервью. — Они освещают путь в будущее, горят ярко и потому быстро сгорают. И дальше:
— Я убеждён, что фундаментальной темой кино должен быть прогресс человечества. Об этом я буду находить сюжеты и делать фильмы.
И он находил такие сюжеты, снимал фильмы о достижениях человеческого духа и разума, рисовал сильные характеры первооткрывателей, первопроходцев. Воплощали Даниных героев на экране прекрасные актеры: А.Баталов, И.Смоктуновский, О.Ефремов, Н.Михалков, Н.Мордюкова, Т.Доронина, Н.Дробышева, О.Табаков, В.Тихонов, О.Стриженов — всех не перечесть.
Вершиной карьеры Храбровицкого можно, пожалуй, считать «Укрощение огня» — фильм, снятый им по собственному сценарию и выпущенный в 1972 г. Прообразом главного героя, Андрея Башкирцева, сыгранного Кириллом Лавровым, послужил выдающийся конструктор ракет Сергей Королёв. «Чтобы быть счастливым, Башкирцев должен преодолевать невероятные трудности, решать сложнейшие проблемы, вести ожесточенную борьбу и всё это делать подчас вопреки своим личным интересам», — говорил Храбровицкий. Но слова эти полностью относятся и к самому Дане. Запуск ракет, например, он хотел снимать «живьём» и только на космодроме. И добился своего, преодолев упорное сопротивление командующего ракетными войсками стратегического назначения маршала Крылова. Зритель впервые получил доступ в святая святых советской космонавтики, на суперзасекреченный Байконур. После просмотра «Укрощения» сияющий Устинов, министр обороны СССР, побежал докладывать об успехе фильма Брежневу и Политбюро. Давно уже, к счастью, Политбюро кануло в лету — но я просто пытаюсь показать, чего в одиночку добился еврейский мальчик из Тбилиси. А фильм и вправду был интересный.
СЕРЕБРЯНАЯ САХАРНИЦА
Бытует мнение, что актёры, режиссеры, писатели и прочие «творческие интеллигенты» чаще других меняют жён, да и вообще сильно лидируют по количеству романов на душу населения. Если такое правило и впрямь существует, то Даня Храбровицкий был исключением. Всю свою жизнь он прожил с одной женой.
Они познакомились в Фергане. Даня после ранения лежал в тамошнем госпитале. Катя Захода, актриса театра-студии Станиславского, эвакуировалась из Москвы вместе с театром. Актёры давали концерт для раненых. Там и встретились солдат с актрисой. Свадьбу сыграли в 1942-м и вскоре распрощались: Даня вернулся в армию, Катя осталась в Узбекистане. Вновь свиделись уже в Москве, после окончания войны. Жить пришлось даже не в коммуналке, а в театральном общежитии неподалеку от Рижского вокзала. Помню длинный-предлинный коридор и по сторонам его бесконечные двери. Уже родилась Леночка, и Храбровицкие получили восьмиметровку на троих. Окно выходило на железнодорожные пути, так что покой им даже и не снился.
Когда Даня стал сотрудничать во взрослой печати, его угораздило опубликовать статью о борьбе за власть в Катином театре. Дело обернулось так, что Кате пришлось из театра уйти. Устроиться в Москве не удавалось, звали только в другие города (например, в Ригу, в Русский драматический). Перед молодой актрисой встал выбор: сцена или семья. Катя любила театр, была талантлива (так говорила мне моя хорошая знакомая, Киляля Фальк, со слов своего деда, К.С. Станиславского). И все же Катя выбрала семью. Больше уже на сцену не выходила, тащила семейный воз, полностью освободив Даню от бытовых проблем и забот. И даже став женой известного режиссёра, не снималась в его фильмах (одна маленькая роль в «Перекличке»). Даня считал, что семейственность на съёмочной площадке мешает работе. А работа была для него превыше всего.
Так и прожили Катя с Даней в мире и согласии, в любви и дружбе — увы, не до глубокой старости. Даня скончался в 1980 г., 56-и лет от роду. Не выдержало сердце, сгорел на работе. Сказанные о Храбровицком, слова эти — не пустая банальность. Даня предрёк свою судьбу: как и герои его, Гусев (из «Девяти дней») и Башкирцев, горел ярко и недолго…
Но вернёмся ко временам более счастливым. В 1967 году Храбровицкие справляли Серебряную свадьбу. На этот юбилей дарят серебро, вот мы с Андреем и отправились в ближайший ювелирный магазин «Изумруд». Выбрали по образцу сахарницу с красивой витой ручкой. Заплатив, тут же, в магазине, развернули покупку и ужаснулись: изуродованная, покрытая пятнами посудина, ручка искривлена и сломана.
Как вы понимаете, было это не в Америке. На просьбу обменять товар продавщица процедила сквозь зубы:
— Вся партия бракованная! Раньше надо было глядеть!
И ткнула в висевшее за её спиной объявление: «Купленный товар обратно не принимается и обмену не подлежит».
Андрей не сдавался:
— Поймите, милая девушка, это подарок на свадьбу! Наши «молодожёны» 25 лет вместе прожили, двух дочек вырастили. Представляете, в каком состоянии у них нервы? Да их кондрашка хватит от такого презента!
И тут свершилось чудо: продавщица преобразилась, лицо её засияло улыбкой.
— Так вы на Серебряную свадьбу к Даниилу Храбровицкому?
— А вы откуда знаете?
— Не вы первые им покупаете! (Неудивительно, памятуя концентрацию на Аэропорте киношных и писательских ЖСК!). — Ладно уж, давайте её сюда, попробую заменить.
Она скрылась за перегородкой и вскоре вернулась с нарядной, кокетливо перевязанной коробкой.
— Можете не проверять, лучшую выбрала. И передайте, пожалуйста, поздравления Храбровицкому и его супруге. От Нины. Даниил Яковлевич меня не знает, но я — его горячая поклонница. Скажите, «Чистое небо» пять раз смотрела, а «Девять дней» — целых восемь!
На свадьбе, когда начались тосты, Андрей взял слово и в лицах рассказал о происшествии в магазине.
— Так выпьем же за торжество, слава о котором разнеслась по всему микрорайону!
Гости зашумели:
— Почему ж только по микрорайону? Весь район празднует!
— Бери шире! По всей Москве поднимают бокалы за Храбровицких!
— Да разве только по Москве? — это уже подхватил сам Даня. — Такое событие вся страна отмечает, от Москвы до самых до окраин! Дайте срок — о нашей Золотой свадьбе весь мир услышит!
Смеющийся, с бокалом шампанского в руке, конечно же, он шутил. Но был убеждён в одном: всё в этой жизни достижимо, стоит только очень сильно захотеть и очень много работать. Он верил в жизнь, верил в будущее — наш целеустремлённый, неустрашимый, энергичный, наш верный друг, Даня Храбровицкий…
Добавить комментарий