Нелегкая понесла нас во Флориду в самом начале июля. Правда, в это время года и под Вашингтоном стоит страшная жара, так что терять нам особо было нечего. Нам – это мне, русской бабке, и моим двоим внукам-американцам. Вызвалась отвезти нас туда в автомобиле и приютить у себя мать моей снохи-американки, то есть моя сватья, а внукам – родная бабушка, как и я.
Семьи, у которых есть малые дети, часто и переходят на язык маленьких детей. Так, своего сына я давно уже зову папой, он меня – бабой, мою сноху мы все зовем мамой, а ее мать – большая, главная мама — Грэндма. Уф!
Для американцев дети в путешествии – не помеха. С самого рождения у каждой малютки есть свое автомобильное кресло-карсит. У новорожденных – в форме колыбельки. По мере взросления карсит три-четыре раза обновляется. Рассказываю это для своих бывших соотечественников в бывшем же Союзе, ибо не все они знают, что упаси Бог, в Америке повезти младенца в автомашине на руках. Строжайше запрещено. За создание условий, опасных для жизни ребенка, можно и в тюрьму угодить.
Путешествовать в машине с кондиционером – все равно, что сидеть дома на мягком диване и смотреть ТВ. Только в путешествии картинки сменяет сама жизнь. Однако, это для взрослых. Малышам, закованным в сиденье, как в тюрьму, приходится несладко. Слабые из них покричат-покричат, и, сломавшись, засыпают. Не то мои внуки. В них намешано столько взрывоопасных генов, что бунт их страшен: корни питерских революционеров переплелись с корнями алтайских кулаков, да где-то там и мордва ночевала, да плюс ирландская кровь первых поселенцев Америки, да плюс польские ветви...
Короче, к концу первого дня пути обе бабки были основательно измочалены. В отчаянье Грэндма схватила сотовый телефон и спросила у кого-то из небесной канцелярии, где бы тут найти переночевать побыстрее и чтобы поприличнее с малыми детьми. Ответ был дан незамедлительно после двух-трех наводящих вопросов, и в который раз я подивилась совершенству взаимодействия местной техники и жизни.
Мотель – это гостиница для автомобилистов, а не только гнездо разврата, как себе раньше представляли советские люди по переводной литературе и кинофильмам. Очень удобно – у входа в твой номер тебя ждет твоя машина. По уровню удобств и комфорта – самая низкая ступень в американском гостиничном бизнесе. В молодости я часто моталась по командировкам: работа была такая. Вот плохая советская гостиница по уровню комфорта и есть самый плохой американский мотель. Плохой – он и в Америке плохой. В этот раз у нас был не самый худший: чистый и даже кондиционер не гудел.
Мои сваты — ровесники мне — подготовились к наступлению старости во всеоружии: из двух больших комфортных домов, бывших в их владении, оставили себе один во Флориде, второй продали, обзавелись новенькими автомобилями, раздарив старые, довольно потрепанные и неказистые, младшим детям. Дом их на Атлантическом побережье – дворец не дворец, но не всякий "новый русский" такой имеет. Городок, в котором они обосновались, похож на рекламный плакат из жизни пальмового рая. Сватья же моя – бывшая учительница, сват – предпенсионный железнодорожный служащий. Здешние соседи их – того же американского легендарного среднего класса.
В один из дней, когда, как это часто бывает, пляжные развлечения наскучили, мой сват вызвался отвезти меня со старшим внуком на мыс Канаверал, расположенный во Флориде же, неподалеку. Неподалеку – это, по-нашему, километров двести-двести пятьдесят, что для американца не расстояние. На этом мысе, как известно, находится космический центр НАСА, откуда обычно стартуют в космос американские астронавты.
- И это возможно? — спросила я, которой сама мысль об этом никогда бы не пришла в голову. — И это не секретно?
- О, нет, - сказал мой американский родственник. — Это совершенно не секретно.
"Америка – необычная страна", - подумала я уже в который раз.
Отец моей снохи – ветеран Вьетнамской войны, морской пехотинец в прошлом. Страстный республиканец. Самозабвенный патриот. Лучшим его развлечением является подвести вас к чему-то выдающемуся, необыкновенному, выражающему мощь его страны, - и, стоя рядом, глядя со стороны на произведенный эффект, гордо посмеиваться, будто и сам к этому руку приложил.
Помимо работы, основным увлечением Тима (так зовут моего свата) является политика, и особенно та ее часть, которая касается отношений Штатов с бывшим Советским Союзом и нынешней Россией. В этом смысле новые родственники для него – настоящий подарок судьбы.
Рано утром Тим посадил меня со старшим внуком в свой новенький, три месяца как купленный, "Крайслер" и мы полетели навстречу неизведанному. Несмотря на мой убогий английский, в салоне автомобиля велась светская беседа. Тема ее строго соответствовала случаю.
- Послушайте, Тим, - спрашивала я, - вы ведь помните то время? Для вас действительно запуск первого советского спутника был неожиданностью?
- О, да, - отвечал Тим. — Большой неожиданностью и большим испугом. Мы боялись, что ракеты посыпятся на нас прямо из космоса. Мы так сильно испугались тогда, что до сих пор Америка переживает настоящий космический бум.
- Студенткой я видела запуск ракеты, - продолжала я раскрывать свои познания в космической технике.
- Ты была на Байконуре? — с уважением посмотрел на меня Тим.
- Ну, не на Байконуре, а в его окрестностях, - мне не хотелось его сильно разочаровывать. Несколько человек с нашего курса ездили тогда со стройотрядом в соседний с космодромом район. И я действительно видела уходящую в темное южное небо ракету с ослепительным треугольным хвостом.
- Космодромы обычно строят на юге, ближе к экватору, - начала я новый виток нашей космической беседы. — Вот и Байконур, и ваш Канаверал.
- О, да, - с готовностью подхватил Тим. — Чем ближе к экватору, тем легче вывести ракету на расчетную орбиту.
- Зато теперь у России остался только северный Плесецк. Как они будут выходить из положения? — притворно озаботилась я, еще не зная тогда о предстоящей аренде Байконура у независимого Казахстана.
- У Штатов тоже, наверное, есть космодром, расположенный севернее, - сказал сват.
Ему положительно нравился наш совместный русско-американский экипаж. Автомобиль стремительно летел на юг по превосходному шоссе. Где-то в конце его, как говорили дорожные указатели, расположился курортный Майями.
Между тем, идиллии приходил конец. Наступал поворотный, в прямом смысле слова, момент нашего путешествия. Где-то близко под дорожной развязкой должен был быть поворот к космическому центру.
Поворот оказался на месте и был закрыт по причине ремонта дорожного полотна. Черный асфальт, положенный, видимо, недавно, еще не был расцвечен разметкой.Тим вышел из машины, дошел до полосатого шлагбаума, перегораживающего путь, зачем-то подержался за него и вернулся назад.
- Будем искать другой поворот, - со смущенной улыбкой доложил он.
- Конечно, конечно, - закивала я.
"Крайслер" снова полетел, иногда для разнообразия касаясь колесами земли. Судя по указателям, расстояние до Майями сокращалось.
Следующий поворот был закрыт по причине лесного пожара, недавно прошедшего здесь и оставившего по обе стороны дороги обугленные колья деревьев размером с телеграфные столбы.
Настроение у Тима резко ухудшилось. Стечение обстоятельств ли, непонятная ли сила явно вознамерились помешать осуществлению его стройного, тщательно выношенного плана показа русской родственнице космической мощи своей страны. Атмосфера в салоне автомобиля сгустилась.
В поисках следующего поворота ехали долго. Иногда мне казалось, что машина стоит на месте и мелко-мелко трясется, а вокруг с бешеной скоростью вращаются однообразные картинки, как при съемке кинофильма.
Если бы за рулем сидел мой сын или еще кто-нибудь из наших, русских, уже на втором закрытом повороте мы бы переглянулись, беззлобно выругались с досады и сказали бы: "Ну и хрен с ним, с мысом! В другой раз приедем." Развернулись бы и порулили в ближайшую закусочную.
Не то было сейчас. Тим замкнулся, прервал светскую беседу, весь ушел в себя и стал как бы частью рулевого управления. Не глядя по сторонам, он устремился вперед, опережая даже свою превосходную машину. Мы опять полетели. Рекламные щиты вдоль дороги провожали нас непрочитанными надписями.
- Давай уж сразу в Майами, - неудачно пошутила я после очередного дорожного указателя, сообщившего нам, что курортная столица сильно приблизилась. Кривая гримаса, изображающая улыбку, показала мне, что шутка услышана.
Бывший морпех сцепил зубы, пригнулся, как перед атакой, и я поняла, что через Майями ли, через пустыню ли Сахару, Берингов ли пролив или вообще через Бранденбургские ворота, но на мыс Канаверал я сегодня непременно попаду, и обязательно в космический центр имени Джона Кеннеди. И еще я поняла, чья наследственность возобладала у нашего младшего внука, которого за настырность характера в семье прозвали Бульдозером.
И я затихла. Самое итересное, что замолчал и наш внук, ранее меня уловивший предгрозовые флюиды и переставший повторять свою вечную присказку о том, что нам-де давно пора уже в "Макдональдс".
Третий поворот нашелся-таки! Мы благополучно повернули. Когда препятствие было преодолено, Тим вмиг переменился. В салон автомобиля заглянуло солнце, довольная улыбка вошла в его взгляд, и он опять стал застенчивым дедом, которому внук, чутко улавливающий конъюнктуру момента, опять стал предъявлять макдональдовские претензии.
Уж не знаю, вдоль или поперек, как в той басне, широчайшей Банановой реки и еще одной такой же, проехали мы по прямой и узкой, как стрела, трассе и оказались в ... туристическом центре.
Да-да, святая святых американской науки и техники оказалась публичным местом в самом прямом смысле слова!
В автобусной экскурсии фирменного туристического центра НАСА мы увидели все или почти все: широкий и высокий, как небоскреб, ангар, за закрытыми дверями которого рождаются "Шаттлы"; платформа, на которую их водружают, и другая – для транспортировки на стартовую площадку.
Показали нам издалека конструкции, поддерживающие ракеты при старте, трибуны для прессы и ТВ, заполненные в момент пуска, а сейчас пустые. Проезжали мы мимо многочисленных зданий научных и технических служб, зашли в "Сад ракет" (по аналогии с "Садом камней"), участвовали в спектакле "Запуск ракеты", проходящем в почти настоящем центре управления полетами, где на креслах возле компьютеров и мониторов с изображением стартующего корабля оставлены голубые и белые куртки якобы только что отлучившихся сотрудников и где при команде "Пуск!" начинает дрожать пол и звенят и только что не сыпятся на голову стекла.
И поразило меня небывалое стечение народа в будний день, среди которого были, наверное, и иностранцы, но основная масса – и огромная! — граждане этой страны, американцы. Семьями, в одиночку, школьными классами и студенческими группами они стремились все посмотреть и узнать. Выходили на каждой остановке экскурсионного автобуса, заходили во всякое открытое здание, поднимались на все доступные точки обзора, фотографировали друг друга на фоне луноходов и ракет, оживленно переговаривались, восторженно оглядывались, задавали гиду уйму вопросов и внимательно выслушивали ответы.
Они атаковывали магазины и киоски, на которых выделялась эмблема НАСА, они заполняли кафе и закусочные, терпеливо высиживали в темном зале при демонстрации кинофильмов. Словом, от души участвовали в предложенном шоу, и по лицам было видно, что получали от этого удовольствие.
Глядя на эту туристическую суету и выслушивая мои охи и ахи, Тим заметил:
- Налогоплательщики имеют право знать, на что расходуются их деньги.
И эта фраза, слышанная мною миллион раз и казавшаяся верхом занудства, заиграла совсем другими красками.
Конечно, показали далеко не всё. Конечно, главные секреты остались за семью печатями. Но автобусная экскурсия и система турникетов были спланированы так тонко и умно, что посетители не увидели ни одного охранника на территории НАСА, ни одного закрытого шлагбаума, не услышали ни одного слова "нет" или "нельзя". Для нас была создана полная иллюзия погружения в деятельность самого современного и мощного в мире научно-технического комплекса.
О, Россия, не надо специально создавать положительный имидж за рубежом, как советуют тебе твои многомудрые политики. Почаще показывай свои успехи своим гражданам, и все будет о'кей!
Вообще-то детей двадцатого века ракетами удивить трудно. С малых лет мы в Советском Союзе привыкли к тому, что освоение космоса – это деталь нашей жизни, не более.
Вот и сейчас меня больше поразило то, что главный цвет в американском космическом центре – зеленый. Все огромное пространство между корпусами и площадками покрыто тщательно ухоженным травяным газоном. На десятках, если не сотнях, гектаров научно-технического комплекса всюду вдоль дорог встречаются естественные водоемы с естественными же животными, о которых гид, ведущий экскурсию, торжественно объявляет: "А теперь посмотрите направо, и вы увидите двух действующих аллигаторов". О белых цаплях, стоящих по колено в воде, и птицах, похожих на грифов, сидящих на столбах линий электропередачи, ввиду обыденности, и речи нет. Все это благолепие – на фоне апельсиновых рощ с поспевающими плодами, пальмовых зарослей, лезущих из земли, как лопухи в Подмосковье.
На обратном пути остановились отдохнуть на берегу океана. Он был огромен и всепоглощающ. Он заслонял собою весь мир. Ему мало было быть мощным и беспредельным монополистом. Своей огромной ладонью он хотел накрыть, вобрать в себя все, копошащееся на побережье. Его ладонь была темной от множества песчинок. Но под властью океана мне было легко и радостно. Я точно знала, что завтра его волна снова станет изумрудной.
Добавить комментарий