Редакция публикует эту заметку-памфлет нашего постоянного автора искусствоведа Веры Чайковской с тем, чтобы еще раз обратить внимание общественности на обозначившуюся в наши дни тенденцию, когда искусством и культурой в России управляют чиновники, они диктуют ученым и художникам, что и как им делать. Нечто подобное было в Советской стране, получается, что «старые привычки» никуда не ушли, администрирование культурой и наукой продолжается.
Записки из подполья
Проснулась в ужасе. Приснилось, что я провалила зкзамен по специальности. После 15 лет работы в родном институте! Это я-то - школьная медалистка, закончившая филфак МГПИ с красным дипломом и поступившая в эстетическую аспирантуру НИИ искусствознания тогда, когда с таким пунктом, как у меня, вообще никуда не брали. Не то что в эту престижнейшую аспирантуру. Но в комиссии оказались удивительные люди - Георгий Куницын, Герман Недошивин…
Грозная новая администрация НИИ теории и истории изобразительных искусств в лице директора Натальи Толстой, почему-то даже не кандидата наук, и ее заместителя по научной работе Красимиры Лукичевой, прежде заведующей расформированной в РГГУ кафедрой всеобщей истории искусства - шутить не любит (в самом прямом смысле). Все «строго научно». Госпожа Лукичева спрашивает меня на институтском собрании (вероятно, так она спрашивала и студентов на экзамене): «Где у вас наука? Не вижу у вас науки! Каким методом вы пользуетесь?».
Я молчу, озадаченная. Про какие из моих статей или книжек речь? Про «Три лика русского искусства 20- века», удостоенную диплома академии РАХ, про «Тышлера» или, может, про недавнего «Карла Брюллова»? Для каждой - подбирала свой особый ключик. В сущности, любая оригинальная и творчески написанная книга по искусству требует какого-то своего неповторимого метода исследования. Вот для Брюллова мне больше всего помогла поэзия Золотого века, которую он страстно любил…
Мне начинают подсказывать сотрудники с первых рядов: «культурно-историческим!» (потом оказалось, что подсказка совершенно не в ту степь, как говорится, садись двойка !).
Я пытаюсь объяснить, что меня всегда интересовала целостная человеческая личность в искусстве, ее архетипическое ядро, по-разному проявляющее себя в разные … Но металлический голос меня прерывает: «Это не метод. У вас работы не строго научные». - А разве искусствознание - строгая наука? - наивно спрашиваю я.
В самом деле, мне всегда казалось, что тут столько же интуиции, творческих озарений, свободы и озорства, как и в самом искусстве. Иначе получается «скучная классика», если перефразировать название известной телепередачи. Чем суше, холоднее, отстраненнее от жизни и скучнее, тем «научнее»? Но наши корифеи - возьмем, к примеру, Александра Бенуа - блистательного критика и историка искусства, и более к нам близких по времени - Николая Пунина, Якова Тугендхольда, Абрама Эфроса, Нину Дмитриеву, - были совсем не скучны!
И вот ночью, в том самом страшном сне, я наконец понимаю, чего от меня хотели. Правда, перед сном на портале «Истина» (ни больше, ни меньше!) я прочла помещенную туда К. Лукичевой собственную рецензию «История искусства после «новой истории искусства», опубликованную в 2011 году в НЛО. У госпожи Лукичевой статей мало (декан факультета истории искусства РГГУ отмечал в своем фейсбуке «низкие показатели публикационной активности», как ее, так и ее заместителя А.Пожидаевой), книг нет вовсе, если не считать книги «Мировая живопись в шедеврах», изданной совместно с Пожидаевой. Появилось это издание в весьма далеком от «строгой науки» издательстве - «Олма Медиа Пресс».
Итак, рецензия. В ней анализируются четыре недавних англоязычных непереведенных у нас книжки по методологии и теории искусства эпохи «постмодернизма», «релятивизма», «толерантности» и «плюрализма». И вот в одной из них (учебном пособии для студентов) рецензент с одобрением («авторы, несомненно, правы») отмечает «наиболее существенные» в современной науке об искусстве стратегии и методы: формализм, неомарксизм, семиотика и постструктурализм, психоанализ, гендер и изучение роли сексуальности, анализ процессов глобализации и постколониальные исследования».
Вот он - пример для нашего вечно отстающего российского искусствознания! Завидный и весьма разношерстный («плюралистичный», выражаясь «строго научно») арсенал искусствоведческих методов!
Ах, почему я не сказала, что пользуюсь методом «постколониального исследования»? А может, гораздо лучше было бы напирать на гендер и сексуальность? Правда, в России как-то больше принято говорить о любви. Да и сама тема «гендера», как отмечает рецензент, сравнивая два издания еще одной книжки (антологии «История истории искусства» (1998 и 2009 ), со временем теряет «острую актуальность» и даже исчезает. Не случится ли так, что в ближайшем будущем западные теоретики и методологи искусства снова заговорят о «целостном человеке» (о котором я безуспешно твердила на заседании)?
И тут в голове начинают копошиться совсем уж «подпольные» мысли. Может, это они нас догоняют? Блистательная формальная школа в лице Шкловского, Эйхенбаума, Тынянова,- возникла у нас еще в 20-годы. Неомарксизм в книгах, лекциях и заметках замечательного философа Михаила Лифшица боролся с вульгарной социологией в искусстве еще в 30-е годы [1]. Книги Фрейда в 20-х годах переводились у нас раньше, чем в любой другой стране мира (я всего его некогда прочла в спецхране Ленинки). Да ведь и структурализм Юрия Лотмана излагался еще вполне человеческим языком и сочетался с классической традицией. Недаром Лотман был тонким пушкинистом…
Все эти перечисленные в рецензии «новейшие» методы выглядят сейчас уже как-то… провинциально, что ли. Годятся разве что для «натаскивания» студентов.
Да, но зато какой стиль! Какой у госпожи Лукичевой «строго научный» язык! Боже мой, вот бы обучиться этому, в сущности, уже не русскому языку, языку «строгой науки»! Выписываю наугад: «…интертекстуальность, понимаемая как континуитет визуальных референций…». Вот ведь странность - излагаются теории вполне «плюралистичные», с размытым предметом исследования и свободным подбором стратегий. Но излагаются так сухо и так механистично, что возникает эффект прямо противоположный свободе и творчеству. Особенно потрясают фразы рецензента со словечком «дисциплинарный», которые начинают двоиться незапланированными смыслами : «постмодернистская проблематизация дисциплинарного поля» или такая, к примеру, фразочка: «отказ от выстраивания единственно возможного тотального дисциплинарного нарратива».
Здесь, как хотите, но для меня выпячивается, посмеиваясь над рецензентом, значение слова «дисциплинарный» не в смысле предмета исследования, а прямо-таки в смысле «дисциплины» и даже «дисциплинарного выговора». Не смей высовываться! Ходи в общем ряду! Тебе сказали, какими методами пользоваться и каким языком писать, и не балуй! А то вон у кого-то в искусствоведческом исследовании язык что-то слишком прост. А у кого-то - чересчур много метафор. Должен быть «дисциплинарный нарратив» (по стойке смирно!), как бы эти книги ни оценивались читателями и критиками.
Из глубин подполья (вот он - фрейдизм!) возникла и еще одна мысль. В современных западных изданиях , рецензируемых Лукичевой, произошла «деконструкция», в ходе которой абсолютно дискредитирована мысль об искусстве как «имитации действительности». В сущности, речь идет о старом добром «мимесисе» - подражании природе, обсуждаемом философами еще со времен античности. Госпожа Лукичева, как кажется, оторвалась от современного российского художественного процесса. Тем не менее, она безапелляционно утверждает, что концепция «имитации действительности» выступает как антитеза «теории и практики современного искусства». Возможно, на Западе актуальное искусство с его хэппенингами и инсталляциями уже победило окончательно.
А у нас, как всегда отстающих, по этому поводу споры (теоретические и практические) еще далеко не завершены. И тут, как с гендером на Западе, возможен поворот, когда «новенькое» постепенно становится «стареньким», теряется в безвестности, а в культуре остаются художники, прежде записанные в «архаисты» и безнадежно от авангарда отставшие. Я, например, вижу именно в предметном, «подражающем природе» искусстве возможность выхода из сегодняшнего общемирового художественного тупика [2].
Впрочем, я совершенно уверена, что и у западных искусствоведов, историков и теоретиков искусства, осталось еще множество нерешенных вопросов. И бесконечно удивляет менторский тон госпожи Лукичевой, усвоенный, вероятно, на «начальственных» административных должностях. Мне даже показалось, что требующие однозначного ответа ее вопросы о «методе» и суждения о «строгой науке», - всплыли из времен преподавания студентам, привыкшим к «дисциплинарному нарративу» в том самом , лукаво-подмигивающем смысле, когда творческая свобода подменена зависимостью от произвола администрации …
PS. Все это было бы смешно, но работать с подобной администрацией довольно неприятно. Из НИИ РАХ уже ушли бывший зам. директора по научной работе, известный специалист по современному западно-европейскому искусству, кандидат искусствоведения М.Бусев и его жена, знаток древнерусского искусства, доктор искусствоведения И.Бусева-Давыдова. Ухожу и я. Кто следующий?
Не хотелось бы, чтобы жесткое администрирование в такой свободной сфере, как искусство, превратилось в печальную тенденцию.
_____________
(1). Вера Чайковская. Михаил Лифшиц: догматик или революционер? (О кн. М. Лифшица "Очерки русской культуры". М., Академический проект, сост. В. Арсланов, 2015), ЧАЙКА от 27 ноябр. 2015
(2). Вера Чайковская. В защиту живописной изобразительности. Собрание, 2014, №2
Добавить комментарий