Дорогие читатели,
публикация следующих частей очерка Александра Сиротина "Жизнь и смерть еврейского театра. Факты семейной биографии" продолжится через месяц. Ждите продолжения!
Редакция журнала ЧАЙКА
___________________________
...Так получилось, что Нидерланды долго оставались в стороне от моих европейских маршрутов. А тут возник повод: мой старший внук Себастиан учится в Лейденском университете в Гааге. Надо его навестить, а заодно познакомиться со страной. Я решил за 6 дней побывать в Амстердаме, Гаарлеме, Лейдене, Гааге, Дельфтах и Роттердаме. В каждом из городов есть что посмотреть.
Досмотр в аэропортах ужесточился. В нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди опять надо снимать обувь. Мой чемодан вызвал подозрение. Его открыли и изъяли крем для бритья: "Всё, что подпадает под категорию жидкости или желе, брать нельзя".
Так я остался без пены. Забегая вперёд, скажу, что в Амстердаме, когда я покидал Нидерланды, направляясь в Польшу, у меня забрали тюбик зубной пасты и маленький штопор.
Из Варшавы я решил слетать на 3 дня в Минск, благо визы недавно были отменены, если пребывание в Беларуси не превышает 5 дней. Туда я решил лететь вообще без всяких вещей, чтобы больше ничего не дарить таможенникам.
Ещё из Нью-Йорка я по Интеренту снял на две ночи жильё в центре Амстердама, в 15 минутах ходьбы от железнодорожного вокзала. Также из Нью-Йорка я списался с некоторыми музеями и заказал билеты. Из аэропорта доехал до Амстердама на поезде, забросил вещи в свою комнату и помчался в музей Ван Гога. Надо было спешить, так как музеи в Нидерландах открываются в 9 или в 10 утра (некоторые в 11), а закрываются в 5 или в 6.
Впрочем, в Амстердаме есть несколько музеев, работающих до позднего вечера: это дом-музей Анны Франк, а также специфические музеи в квартале "Красных фонарей".
В первые часы я думал только о том, как побыстрее дойти до Музея Ван Гога, чтобы провести там как можно больше времени.
До сих пор в разных музеях я видел тот или иной его автопортрет, но, попав в зал, где висят только его автопортреты, я почувствовал, что Ван Гог - мой художник, он стал мне понятен.
Когда-то я читал изданные на русском языке письма Винсента к брату Тео, но мало что понял. Оказавшись один на один с автопортретом, начинаешь слышать голос художника.
Ни на одном из автопортретов он не улыбается. Но и печали не видно. Он очень сосредоточен на какой-то мысли. Он всматривается. Не в нас. В самого себя. Он уходит взглядом в бесконечный мрак собственной души. Не пугается. Изучает. Краски яркие: смеси зелёного, жёлтого, красного, синего, а за ними - мрак, чёрная дыра, чёрная бесконечность. Вот о чём рассказали мне его автопортреты 1886-87-88 года. Мучительно сомневаясь в себе, Ван Гог познавал самого себя. И познавал мир вокруг.
Только в музее Ван Гога я увидел, что в его пейзажах, жанровых сценах, в натюрмортах - всё то же разочарование. У других пейзажистов, в основном, очарование природой, а у Ван Гога - разочарование, выражение фобий, страхов. В пейзажах то же одиночество, то же мрачное восприятие мира, несмотря на буйство красок. На его полотнах дети не улыбаются. Даже кошка печальна. "Едоков картофеля" он видит дегенератами. Эти бедняки не умиляют его, а вызывают жалость вместе с отвращением.
И здесь художник следует традиции таких своих великих земляков, как Питер Брейгель-Старший и Питер Брайгель-Младший, как Адриан ван Остаде, которые видели грязь и убожество жизни и крестьян, и горожан. Когда смотришь на автопортрет Ван Гога в серой фетровой шляпе на фоне многоцветного водоворота, то кажется, что человека затягивает в воронку.
Эти цветные круги напомнили мои детские сны: когда мне было лет 5-6 и у меня была высокая температура, то в горячечном полусне - полубреду мне виделись цветные круги, расходящиеся от центра, уносившие меня в неведомое, пугающее пространство.
Вангоговские подсолнухи знакомы, наверно, каждому по разным выставкам или хотя бы по репродукциям, но в амстердамском музее, стоя перед "Вазой с пятнадцатью подсолнухами", я увидел, что эти подсолнухи кричат. Беззвучно кричат, что ещё сильнее. В картине "Цветущий сад" деревья зловещие, на первом плане дерево сухое, мёртвое, его ветви словно костлявые руки смерти. Картина "Корни" - о том же.
Грязноватый тёмно-зелёный цвет, который Ван Гог часто использует для фона в портретах - цвет умирания. "Поле пшеницы под грозовым небом", и особенно "Вороны над пшеничным полем" - это уже Эдгар По. Даже в "Цветущих ветвях миндаля" радость цветения омрачена чёрными точками.
Когда была выставка картин Ван Гога в Нью-Йорке, я любовался его "Ирисами", но увидев вариант картины в Амстердаме рядом с другими работами художника, подумал, что его ирисы - это черви. Не слишком ли мрачно? Может, я ошибаюсь? Но друг Ван Гога Поль Гоген пишет его именно таким в картине "Портрет Винсента Ван Гога, рисующего подсолнухи". Да и сам Ван Гог, уже ничего не зашифровывая, в картине "Пьета" изображает самого себя в виде умирающего Иисуса Христа.
У каждого может быть свой Ван Гог. У меня он такой. Именно таким я унёс его из Музея Ван Гога в Амстердаме.
Добавить комментарий