Он вошёл в длинный, слабо освещённый коридор. Везде двери. Везде тихо. За одной дверью вдруг что-то быстро протрещало и смолкло. Потом снова протрещало и смолкло. Он понял – пишущая машинка. И он отошёл от этой двери. Постучал рядом – ни звука. Постучал в дверь напротив – ни звука. Но он почувствовал, что за этой дверью живут. Он ещё раз постучал и ещё с большей уверенностью подумал: там живут. Из-под двери шёл запах – кисловатый, тёплый, многослойный запах жилья. За его спиной пахнуло холодом и стало светло. Из двери, где стучала машинка, вышла женщина в зелёной форме и в берете.
– Ты что тут делаешь? – спросила женщина, тускло глядя мимо него.
– Я постучал, – сказал мальчик.
– Туда? – Глаза её оживились, заблестели. Он заметил, что она сильно косит. – Там спят.
Она вдруг подошла и через его голову толкнула дверь. Дверь сразу раскрылась, и стала видна комната с завешенным окном. У окна – кухонный стол без ножек. Рядом – кровать, а на ней действительно кто-то спит: свешивается рука к полу. Громко тикает будильник. И крепко пахнет всем тем, что слабо витало у дверей.
– Ну, – сказала женщина, отступая в коридор. Она чего-то ждала. Чтобы он убедился, что там спят, и ушёл? Но он и так ей поверил. Или чего-то другого она ждала, для чего и распахнула дверь? Он не знал, что делать, и тут руки, свешивающиеся с кровати, согнулись в локте, приподняв одеяло, а из-под одеяла вывалились волосы. И глухо прозвучало: «Света!» Он попятился и хотел убежать. Но дорогу ему загораживала женщина в форме, её зелёная грубая юбка. А в комнате зашуршало, заскрипело, и юбка перед ним исчезла. На кровати сидела женщина в жёваном халате – она так и спала в халате – и глядела на него, сильно сощурившись, словно в глаза ей бил свет. Но в комнате был полумрак.
– Так, – сказала женщина, медленно раскрывая глаза, и по лбу её пробежали морщины. – Ты пришёл к Светлане?
Он быстро кивнул, но лицо его стало смущённым и лживым, и он был уверен: ему не поверят.
– А Светлана ещё из леса не вернулась. Но ты её подожди, посиди тут.
Мальчик снова кивнул: обрадовался, что сошла ему ложь, и по другой причине.
А женщина встала, надела туфли и отдёрнула занавеску. И комната сразу показалась неубранной, унылой.
Рядом с кухонным столом лежала кучка старых игрушек вперемешку с растрёпанными книжками и стоял табурет, а на нём – будильник. Он нерешительно продвинулся к табуретке; хотел сесть, но будильник мешал. Женщина поняла его и переставила будильник на подоконник. Он ещё больше обрадовался, стараясь не выдать себя, уселся. И сердце быстро и мелко застучало.
Что ему мешало тотчас приняться за дело? Женщина разрешила бы, ничего не сказала бы во всяком случае… У неё такое лицо, не такое, как у других родителей. С таким лицом не говорят «нет», когда можно сказать «да», с таким лицом говорят чаще «да», когда надо сказать «нет», – от забывчивости, от усталости, от равнодушия. Она к нему отнеслась как ко взрослому, и ничего ей не было странно – ни его приход, ни распахнутая дверь, ни выжидательная поза. А что-то всё-таки его удерживало, хотя и он уже целиком вошёл в игру, которой надоумила его тётя Люба; и в этой игре ему везло. Светки дома не оказалось, и мать у неё странная, не выпроводила его, и это всё укрепляло игру и подмывало действовать, а он не действовал.
Женщина молчала. Он смотрел на её спину – женщина водила тряпкой по подоконнику: подтирала пролитое. Потом из-за цветка в горшке достала что-то, завёрнутое в газету, подержала в руках, встряхнула (там что-то булькнуло) и задвинула за цветок. Повернулась к нему. И всё молчала. И глаза у неё были молчащие, ничего в них не было – только цвет: светло-ярко-зелёный, как у дочки. Вдруг она снова схватила свёрток и быстро с ним вышла из комнаты.
Он только наклонился к игрушкам, как она вошла и внимательно посмотрела на него. Глаза её уже не казались такими яркими, но они тепло смотрели на него и видели его.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Владик.
– Поиграйся, Владик. Вот Светланины игрушки.
Опять ему повезло! Она разрешила ему порыться в игрушках. Она толкала его на это, буквально толкала. И ему ничего не оставалось, как сесть на пол И, притворившись равнодушным, взять в руки первый облезший кубик. И тут его нерешительность пропала. Стараясь действовать бесшумно, он хватал одну вещицу за другой, измазался обо что-то липкое, быстро перебрал всё и, уже томясь разочарованием, под самым низом, на полу, нашёл то, что искал.
Женщина, пока он возился, несколько раз выходила и успела переодеться в юбку и кофту. Он оглянулся на неё, держа в кулаке свою находку, хотел сказать ей что-то, что – он ещё не придумал, а придумывая, успел удивиться: всё-таки она была молодой, а не старой.
Женщина сказала:
– Тебе там темно на полу, – и включила свет. Ещё она сказала: – Значит, ты дружишь с моей дочкой? – Потом она сказала: – Это очень приятно. – А он от её слов чувствовал себя глупо и трудно. Рука его, сжимавшая остроконечный предмет, заныла. И то, что он должен был сказать этой приветливой женщине, показалось непроизносимым. Он ничего не смог сказать бы, хоть целый вечер тут просиди. Тётя Люба, подучившая его, ушла вдаль, расплылась, забылась. Он почувствовал, что вышел уже из игры. На него что-то давило всё ощутимей, и это – он вдруг понял – был стыд.
Тётя Люба вчера вечером, когда он, зарёванный, вышел во двор, сказала: «Это она – никто другой. Всё время ворует. Сколько раз я её уже подлавливала. Надо бы её проучить». – «Может, я его ещё потерял», – сказал он смущённо. «Не потерял, не потерял. Светка стащила». И тётя Люба сказала ему, чтобы он прямо сейчас шёл к Светкиной матери и вместе с ней пересмотрел все Светкины вещи. «Никуда она этот орден, конечно, не спрятала. И не думает, что к ней придут его искать». Тётя Люба воодушевлённо стала его убеждать сделать всё, что она ему велит. Она даже встала со скамейки и крадущейся таинственной походкой пошла проверить, дома ли Светкина мать. Вернулась и сказала, загадочно и скорбно поджав губы: «Сегодня-то не ходи. Дома, но ты не ходи». На следующий день тётя Люба его поймала и послала в «пожарку» – так назывался подъезд, где жила Светка.
Он не хотел идти, а потом вдруг загорелся важностью и хитростью этого дела и к тому же вспомнил, как отец вчера после ужина накричал на него.
Стыдно ему было до ужаса, а женщина села на корточки и, всё так же приветливо улыбаясь, стала с ним разговаривать. Удивилась, узнав, чей он сын. Оказывается, с его мамой она часто сталкивалась в магазине, иногда разговаривала, вдвоём они как-то уличили вороватую кассиршу и с тех пор даже немного подружились.
Тут он покраснел. А она сказала:
– Светы так долго нет. Я есть захотела, Давай попьём чаю.
И встала. И вдруг покачнулась. Каблук подвернула, что ли? Она включила электрическую плитку, стоявшую тут же у двери, взяла чайник и вышла.
А он хотел броситься вон из комнаты, но понимал, что это совсем уж глупо. Руку жгло, словно он положил её на рдеющую раскалившуюся спираль. Он разжал кулак и положил то, что в нём было, в карман. Но его продолжало жечь, и жжение это было где-то внутри него, а не в руке.
Вошла женщина и поставила чайник на плиту. Вода немного расплескалась и зашипела. Женщина села на кровать и снова с ним заговорила. Она сказала, что это хорошо, что он пришёл. Славный мальчик. Умник, это видно, воспитанный. Мама у него замечательная, и сам он просто замечательный, и она не знает, что бы тут она без него делала. А этой девчонки всё нет и нет. Эта девчонка её сведёт с ума. Но раз она дружит с таким хорошим мальчиком…
Он опять покраснел. А женщина замолчала, и он с удивлением заметил, что она дремлет, откинула голову и закрыла глаза. Он ещё посидел немного, почувствовал, что у него затекли ноги, и поднялся с пола, стараясь не шуметь.
И тут распахнулась дверь, и на пороге встала Светка. Она посмотрела на кровать, потом в угол мимо кухонного стола и тогда только перевела взгляд на него. Она шагнула в комнату, словно бросилась в пропасть. Он сделал шаг ей навстречу.
– Ш-ш-ш, – зашипела она, как змея. Он испуганно остановился. – Ш-ш-ш, – снова зашипела она.
– Понимаю, – одними губами сказал он, – понимаю. – И оба они посмотрели на кровать, а потом друг на друга. Она старалась понять, нашёл ли он то, что искал. Она, конечно, заметила, что её игрушки сдвинуты и перевёрнуты. А он старался… он старался… он сам не знал, что же он старался… просто глаза его стали горячими.
Он шёл сюда хитрым сыщиком - и сейчас чувствовал себя вором. Он пришёл в гости и украл что-то или заложил мину замедленного действия. Он уйдёт, а мина взорвётся, обнаружат пропажу. Но ведь украл вообще-то не он, а она. И всё-таки он тоже украл, теперь уже – у неё. А может быть, она и не крала, просто взяла поиграть и сама бы ему вернула… И это ему показалось очень верным, – конечно, это так. И хотя в этом случае он действительно оказывался ужасным негодяем, диверсантом и вором, всё равно в этом было облегчение – всё становилось на свои места, становилось понятным. И лучше ему и в самом деле выглядеть негодяем, только бы не было этой странной комнаты, этой чудно́й уснувшей женщины, этих несчастных Светкиных глаз.
Он не мог больше смотреть на Светку и опустил голову.
Он услышал или почувствовал, как в комнате появился кто-то новый. Это была косоглазая женщина в форме. Она делала какие-то знаки Светке, манила её к себе. Но Светка не двигалась и тоже делала ей какие-то знаки. И лицо её становилось всё злее. Куда уж злее! – ему даже показалось, что это и не злость, а что-то другое – мука. Женщина в форме казалась огромной в проёме двери, а Светка перед ней – маленькой. Но женщина безуспешно на чём-то настаивала, а Светка сопротивлялась. И женщина перестала объясняться знаками. Она покачала головой – очень-очень осуждающе. А Светка упёрлась ногой в дверь. Тогда женщина сама прикрыла дверь, но прежде сказала:
– Так же нельзя. Я же думала, у вас что-то случилось. Дверь распахнута, а ты стоишь, не заходишь. Так ничего?
– Ничего, – сказала Светка.
В комнате стало тихо. Спящая женщина тонко свистела носом. Заклокотал чайник. И Светка бросилась к плитке. Пока она её выключала, повернувшись к нему спиной, он вынул орденок из кармана и положил на табуретку. И вышел в коридор.
В слабо освещённом коридоре было по-прежнему тихо. Машинка не стрекотала. У входной двери за спиной он услышал шаги. Бежала Светка. Не видела она его, что ли? – прямо с разбега наткнулась на него и отскочила. В кармане у него звякнуло.
…Он пришёл домой и отдал орден отцу. Отец положил его в коробочку с защёлкивающейся крышкой. Коробочку он спрятал в ящик письменного стола. Он уже больше не сердился. Он сказал:
– Ты понял, что это не игрушки? Тебе дали посмотреть, и надо было сразу вернуть, а не таскать неведомо куда. Ты понял? Ну и хорошо. Чего же ты плачешь?
Добавить комментарий