Сама не знаю, как так получилось... Я и Берни... Мы в Европе. С рюкзаками. Путешествуем. Наслаждаемся законным нашим пoслеколледжевым вознаграждением от родителей. «Традиция!» - как воскликнул бы Тевье-молочник. Все у нас, как положено. Берни уже прописан мне в женихи. Берни, пупсик мой фаянсовый. Маме нравится. Вежливый до помутнения. Всегда приносит цветы мне и ей тоже. ...И свадьба уже назначена. Девятого сентября... Чтоб уже не жарко, и чтоб бабушка Берни успела вернуться из круиза Барселона-Лиссабон. И суббота - чтоб всем, опять-таки, было удобно. Уже все всем про нас известно. Где жить будем... Где столоваться, пока на ноги не станем... Как назовем первого ребенка. Как второго. Если мальчик, то Додик, в честь дедушки Берни. Если девочка – Бетти, в честь моей бабушки… Похоже, что все уже знают в лицо те сперматозоиды, которым надлежит прорваться, как в амбразуру дота, в мою яйцеклетку….
И тут мы в Ирландии – зеленой, как купорос. Дублин... Стоим на ночлеге в каком-то хостеле.
Стоим не одни. Комната на четырех. Две двухъярусные деревянные кровати. Берни - внизу, я наверх вызвалась.
И вот на кровать рядом, на верхнюю тоже полку, уже почти к ночи влезает бородатый, волосы до лопаток, неуклюжий мужик. Ни старый, ни молодой, лет тридцати пяти. Кто такой, толком не знаю. За завтраком слышала краем уха, что венгр, горшки лепит. Лицо у него - самое обыкновенное, усталое, какое бывает у тех, кто долго не был дома. Все что-то про себя соображает. Скорее всего, и мысли обыкновенные, туристские. Куда на следующий день отправиться? На что еще в Дублине, кроме пометок на тротуаре, где ступал джойсовский Блюм, посмотреть…
Я и Берни лежим на своих полках, как говорится, без задних ног. Целый день проходили…
И вот венгр этот включает минилампочку и достает свое чтиво на сон грядущий. На обложке мелькает - «Мастер и Маргарита».
И тут что-то со мной сделалось – сама не пойму. Вдруг выбахиваю:
- Как вы думаете, почему Пилат сказал: «Я умываю руки»?
Зачем спрашиваю - не знаю. Наверно, затем, что венгру до Пилата, может быть, и есть какое-то дело, а вот до того, кто мне в книжке всего дороже, – вряд ли. Во всяком случае, не до такой степени, как мне….
Сама не понимаю, отчего она, то есть Маргарита, так в меня запала. Читала я эту книжку совсем еще девчонкой. Лет мне было тринадцать-четырнадцать. Наверное, поэтому воображение захватило, что можно летать обнаженной по всему миру. Никуда от меня это первое чувство не ушло, хотя и думать, казалось бы, об этой книге забыла…
... Поди же ты, я даже не из Москвы, над которой Маргарита летает. Я из Ленинграда. Спросите меня, и я вам скажу, что, в отличие от большинства моих знакомых - бывших ленинградцев, по нему не скучаю. Может, потому, что уехала пятилетней. Помню, конечно, коней на Аничковом…. Львов напротив Адмиралтейства – лапами держат шары, чтоб не укатились … Утреннюю дымку над Невой летом… Вот, пожалуй, и все.
И опять же, сама не пойму, но вдруг слышу, что спрашиваю лохматого:
- А вы мастер? Mастер?
Oн мне:
- Ну, не знаю, - чешет бороду. - Керамика, знаете, дело тонкое… Чуть не так круг разогнал или инструмент не так выставил – черт-те что выходит. В общем-то стараюсь как-то быть лучше с каждой вещью...
- Нет, лучше – этого мало, - говорю. - Это не годится. Нужно - чтоб мастер…. Нужно, чтоб хоть кто-нибудь в чем-нибудь был мастер. Нужно, чтоб дело мастера боялось, а не он – его...
Волосатый обомлел от моего напора, не понимает, чего от него хочу. А я и сама не знаю, чего. Только зубы у меня, слышу, от возбуждения щелкают. Мелко-мелко дрожат.
Он задумался. Чешет бороду.
А я уже отвернулась к стене между тем, глаза закрыла и полетела в ночь. Подо мной в огнях - Ленинград, Петроград, Санкт-Петербург… Дальше - болотные какие-то огни… Осень, холод уже подирает кожу, но я лечу, разгоряченная внутренним жаром, и слышу, как стучит мое сердце… Тук-тук, тук-тук.
Я лечу к Mастеру, хотя он смотрит не на меня, а на свой труд. Вглядывается, ищет, ищет что-то все время, ищет… Вот и я ищу… Лечу в ночи обнаженная, кожа в пупырышках…
И тут, наконец, ночью, на верхней полке дублинской кровати, понимаю, что хочу. Хочу того, чего не бывает. Хочу любви. Громадной. Всепожирающей. Смертельной. Чтоб сожгла мою жизнь. Есть ли что-либо другое, ради чего стоило бы жить? Нет! Ничего нет... Ничего - чтобы вы ни говорили…
Утром встаем, одеваемся, завтракаем, едем в аэропорт. Я молчу. Берни, наверное, что-то такое почувствовал. На лице – большими буквами - «Ты чего?.. Я ж тебе - все!..».
Спрашивает осторожно:
- Так… как договорились, да?.. В субботу… девятого… сентя...бря?
Я не оборачиваюсь. Смотрю в окошко вниз, как под самолетное наше брюхо тележку с багажом подкатывают. Потом говорю вполголоса:
- Да, Берни, бря.... Бря, бря…
Добавить комментарий