Симбирцев бросил пить, потому что вдруг понял, что жизнь начала ускользать от него, как утренний сон, потому что стены в его квартире сузились, превратив комнаты в душные тесные пеналы, потому что женщины, часто застревающие, как рыбки, в его сетях, становились старше и разнузданнее и после нескольких, размытых в его памяти ночей, исчезали и больше не звонили, а если и звонили, то доводили его до белого каления своей ревностью и требованиями превратить “отношения во что-то более серьёзное”, разъедая, как будто серной кислотой, его свободную натуру. Он бросил пить, пока в уме, не думая о последствиях, о друзьях-музыкантах, готовых к рюмке в любое время дня и ночи, о весёлых попойках с девушками, которых всегда много крутилось в баре, и, которые кидали в Симбирцева своим нижним бельём после определённого количества выпитого вина. Он бросил пить, выпотрошив из своей квартиры всё то, что имело отношение к зелёному змию — карманные штопоры, плоские именные фляжки для коньяка, аккуратно входящие во внутренний карман пиджака, коллекцию бутылочных пробок и этикеток от перепробованных горячительных напитков со всей планеты. Он раздал все оставшиеся непочатые бутылки своему соседу-трубачу, который, умирая от смеха, взял всё это добро и пригласил к себе в гости на очередную “пьянку с бабами”. Он бросил пить, потому что перестал попадать в клавиши своего пианино (он иногда подыгрывал в баре состарившимся, но еще бойким певичкам кабаре.) Клавиатура теперь часто стала раздваиваться в его глазах, и он промахивался пальцами, искусно замаскировывая эту, неудачную ноту, следующей, как бы специально оттянутой. Не слишком искушённая публика воспринимала его спотыкающуюся игру, как нечто новомодное. Пианист был всеобщим любимцем — посетителям нравилась его длинная сухощавая фигура, ранняя седина, контрастирующая с молодым лицом, и роскошные, ладно сшитые костюмы, небрежно облегающие складно скроенное и крепко сшитое тело. Он знал немыслимое количество анекдотов, постоянно обновляя и пополняя свой репертуар.
Хозяин бара Ариэль посматривал на него последние несколько месяцев, и, наконец, решил, что пианист спивается. Ариэль вызвал его на работу пораньше, в тот самый ключевой момент дня, когда еще не успевший опохмелиться пианист думал только о том, чтобы запастись своим любимым джином на всю долгую ночь у пианино. Разговор застал Симбирцева врасплох, и вердикт, вынесенный Ариэлем, оказался неожиданно суровым — или-или... Первый раз в жизни пианист понял, что весь его непринуждённый образ жизни может в мгновение ока смениться не в самую лучшую сторону, остановиться на красный свет и долго стоять там, не подозревая о том, что светофор сломан. Симбирцев обладал способностью ясно представлять в своём воображении им же самим сочинённые метафоры. Красный свет на перекрёстке символизировал неизбежную остановку, тяжёлые раздумья о смысле жизни и горькое отрезвление. После разговора с Ариэлем он по инерции зашёл в магазин и, лавируя между полок, уставленных выстроившимися, как на параде, бутылками, подошёл к своему любимому джину. Он взял его в руки — бутылка с готовностью булькнула и отразила Симбирцева в глянцевой поверхности стекла. Он вдруг увидел со стороны своё бледное лицо и отрешённый взгляд, его руки мелко затряслись, и он выронил сосуд с “огненной водой”. Жидкость расплылась по полу, осколки айсбергами громоздились в луже; лежащая в углу кошка подскочила от неожиданности и заняла боевую стойку, выгнувшись дугой и громко зашипев. Потом, видимо узнав Симбирцева, который часто приносил ей рыбьи хвосты и играл с ней подвязанным на нитке куском газеты, только строго посмотрела на него и, распрямив позвоночник, свернулась калачиком на той же подстилке. Симбирцев подумал, что это особый знак. Он извинился перед хозяином магазина — его давним приятелем, расплатился за разбитую бутылку и, когда ему была предложена ещё одна, даже в долг, он поспешно отказался. Перед тем как уйти он рассказал продавцу анекдот.
Контрабасист бьёт своего сына. Сосед спрашивает: “Зачем сына бьёшь?” А басист и отвечает: “А потому что он расстроил одну струну”. “Так настрой её”, — советует сосед. “А он, мерзавец, не говорит какую”.
Симбирцев зашёл в свой бар, присел к пианино и оглядел посетителей. Он с облегчением вздохнул, потому что не было ни одного из завсегдатаев, с которыми он всегда пил, — Симбирцеву всегда нужна была компания, он пока ещё не принадлежал к категории пьющих наедине. Он попросил Полину — стройную официантку с роскошным бюстом, мечтающую стать актрисой, принести ему холодный чай, но не в чайной кружке, а, скажем, в бокале для вина. Полина сделала большие глаза и спросила: “Что, перепил вчера?!” Он отмахнулся от неё, не желая вдаваться в подробности, и, когда она развернулась и пошла между столов, то он привычно подождал того момента, когда она будет проходить мимо большого фонаря — в этот момент её длинная юбка всегда просвечивала, и можно было отчетливо рассмотреть “паузу” (по выражению соседа-трубача) между её ног. Он заиграл, пианиссимо, едва касаясь клавиш, чтобы только создать атмосферу интимности, не перебивая ничьих разговоров, не настаивая на своём, переходя от одной мелодии к другой, искусно импровизируя, но не выходя за рамки гармонии, так как “голубые” ноты воспринимались большинством присутствующих, как назойливые комары.
...В перерыве Симбирцев вышел на улицу, благо, стоял июль — покурить и поболтать с Додиком из соседней “Коньячной”. Они договорились делать перерывы в одно и то же время. Симбирцеву всё нравилось в Додике, который смотрел на жизнь с философской лёгкостью, непрерывно каламбурил и увлекался женщинами, теряя голову, как мальчишка, и возводя их на высочайший пьедестал.
— Как дела, Дод?
— Катя ушла от меня. Ну, пусть Катится.
— ?!
— Ты знаешь, как говорил древнегреческий философ Гераклит “Всё течёт, всё из меня...”. Завтра сдаюсь врачу: анализы, пилюли и домашний арест на пару недель. Тяжело в лечении, но легко в гробу.
— Чем я могу тебе помочь?
— Не читай мне нотаций о здоровом образе жизни.
— Хорошо. Не буду... — он помолчал немного и потом сказал, — Я бросаю пить, Дод.
— Со мной?
— Вообще. Это серьёзно. Хозяин собрался увольнять меня, если я не сойду со стакана.
— Вот констерва какая!
— Да, мне пора. Я играю, как курица лапой. Ариэль говорит, что вчера я полчаса играл только на чёрных клавишах. Я не помню этого. Я иногда по утрам не помню как зовут мою подругу.
— Если помнишь, как тебя зовут, то ещё всё в порядке. Как ты это будешь делать?
— Сухой закон.
— Не завидую, но уважаю.
Бэллочка подходила к бару, едва держась на огромных каблуках-шпильках. У неё опять был новый цвет волос: постоянная смена париков была для неё своеобразным спортом (она покупала их дюжинами и меняла каждые два часа). Симбирцев не мог вспомнить, какого цвета были её настоящие, родные волосы. Она лучезарно заулыбалась, проходя между музыкантами, и закачала бёдрами, имитируя походку манекенщицы. Друзья рефлекторно зацокали языками в восхищении.
— Как сегодня, есть капуста? — спросила она Симбирцева.
— Пока нет, Бэллочка, но ты своим видом, наверняка, сделаешь нам на хлеб с маслом, а, может, и с чёрной икрой.
Ему нравилось работать с ней — она имела крепкое музыкальное образование, отличные вокальные данные и знойный, хотя и не в его вкусе, вид.
Они с Бэллой заняли свои места у пианино, и она запела, завздыхала, зашелестела... Мужчины развернулись от стойки бара, и вскоре потёк ручеёк денег, которые Симбирцев собирал в стоящий у него под ногами керамический горшок для цветов. Он прихлёбывал свой чай и пока не замечал позывов к алкоголю.
В дверях появилось трое безработных музыкантов (большой клу6, где они работали около пяти лет, скоропостижно закрылся в связи с тем, что хозяина арестовали за неуплату налогов). Троица явно намеревалась напиться до “выноса тел”. Проходя мимо Симбирцева, один из них спросил:
— Уже квасишь коньяк, старик? Бокалами?
Симбирцев обрадовано кивнул подсказке:
— Да.
За весь вечер он выпил шесть стаканов холодного чая и, что удивительно, чувствовал себя немного навеселе; это всё, что ему было нужно для того, чтобы музыка возникала сама, а не выжималась, как из пипетки. Он поднимал свой стакан для тоста, чокался им, морщился от якобы излишне крепкого напитка, громко смеялся анекдотам, и был частью всеобщей пьянки. В четыре утра, когда все посетители разъехались, разошлись, расползлись, Симбирцев, наконец-то, смог подвести итог своего непития и выразить словами то открытие, которое он сделал между пятым и шестым стаканом чая. Химическая зависимость от алкоголя была не так сильна, как сильна была тяга к сборищам, к чувству братания, к неожиданно глубоким разговорам о жизни, которые никогда не возникли бы в трезвой компании, к бездумному грубоватому юмору, к той скорости, с которой люди раскрывались, сбрасывая, как змеиную кожу, всё наносное — этикет, правила поведения, комплексы или снобизм и всё то, на что они тратили всю свою жизнь, стараясь как можно больше деформировать себя, чтобы быть полноценным членом общества. Симбирцев вышел на улицу и решил пройтись пешком. Ноги принесли его на пляж, он даже не заметил, что прошёл целый час с того момента, как он оставил бар. В нём клокотала энергия, и ему казалось, что он может идти бесконечно, без устали. Дальше шагать было некуда — он стоял у воды. Симбирцев присел на камень и, сняв ботинки, окунул ноги в морскую воду. Тотчас, как по заказу, показался край солнца, будто Симбирцев вытеснил его из воды своими ступнями. Он покрылся мурашками и вспомнил, что последний раз он видел восход в глубоком детстве, когда отец взял его с собой на ночную рыбалку. Симбирцев превратился в маленького мальчика и со смесью ужаса и восторга смотрел на выезжающее солнце. Ему жгло глаза, но он старался не моргать, играя в игру — если он не моргнёт в течение восхода, то его желание иметь новый велосипед сбудется. Солнце заполнило каждую клетку его тела, согрело его душу и заворожило. Он обнял его и подбросил в воздух, как мяч. Оно приклеилось к небосводу и начало своё восхождение. “Где я был раньше? Почему этого не видел? Всё истинно прекрасное проходило мимо меня стороной”, — думал он. Симбирцев встал и побрёл прочь от воды — солнце поцеловало его в макушку и он, почувствовав это, улыбнулся и, не оглядываясь, зашагал быстрее к винному магазину.
Добавить комментарий