С кем протекли его боренья?
С самим собой, с самим собой
Борис Пастернак. Художник
Четыре дня как прошел спектакль, а не отпускает. Думаю, возвращаюсь к стихам, интонациям, к тем образам, которые возникли перед нами 24 сентября на сцене Внебродвейского театра, до отказа заполненного зрителями.
На афише возле театра в тот день значилось:
Театр «Диалог» представляет:
«Поверх барьеров». Размышления на темы любви. Борис Пастернак и его музы.
Сценарий и постановка – Ирина Волкович. В ролях – Рустем Галич, Снежана Чернова, Лиза Каймин, Инна Есилевская
Музыка Шопена, Скрябина, Брамса, Харра
Главной неожиданностью в спектакле стал для меня Борис Пастернак в исполнении Рустема Галича. Видела актера до того – красивый, высокий, современный.
Знала, что в пьесе, которую на материале стихов, писем и воспоминаний создала Ирина Волкович, основатель и руководитель театра, отмечающего в этом году свой 15-летний юбилей, речь идет о трех любовях поэта – его первой жене Евгении Лурье, второй - Зинаиде Нейгауз и возлюбленной Ольге Ивинской.
Можно было предположить, что тема «Пастернак и женщины» будет решена довольно просто: нахлынула любовь-страсть, закружила, заворожила, отозвалась стихами, но через некоторое время отпустила – чтобы дать место новой... Привычная схема. Поэт в этой схеме выглядит немного опереточно или даже комически-зловеще - как фонарный столб, приманивающий прелестных бабочек, для которых ночное свидание, как известно, кончается плохо.
В спектакле однако не было этого шаблона. Актер показал нам поразительную внутреннюю жизнь своего героя, его боренья с самим собой, делающие его натурой страдательной и драматичной.
У меня даже возникла мысль, что спектакль – некая мистерия, посвященная не столько радостям, сколько мукам любви, сопряженным с муками совести, вызванным роковой необходимостью во имя своего чувства оставить (язык не поворачивается сказать «предать») друга и бывшую жену с сыном, а затем повторить это же со своей второй женой, когда судьба посылает новую любовь. Но и новая любовь сопровождается душевными муками, раскаянием и раздвоенностью.
Когда-то рецензию на книгу о Пастернаке Дмитрия Быкова я назвала блоковским определением поэта «Дитя добра и света». Бесспорно в образе, созданном Рустемом Галичем, живут свет и тепло, но подспудно - на фоне поисков «оснований, корней и сердцевины», размышлений о свойствах страсти, в бореньях и терзаниях самопостижения.
Нет, не зря Борис Пастернак переводил «Фауста». Не потому ли так самоуглубленно, без единой пафосной ноты, порой с закрытыми глазами читаются актером стихи? Так приглушена и глубока его интонация? Рустем Галич становится камертоном спектакля, поверяющим его глубину и драматизм, ведущим, - но одновременно ведомым, ибо он - «поле сраженья» трех женщин.
Трудно вживаться в роль, состоящую из строчек писем и стихов! Гораздо легче все это «просто прочитать», играя тембром, не вкладывая в слова никакого подтекста и внутреннего смятения!
Но актеры театра «Диалог» – не читают текст, они живут жизнью своих героев, в их персонажах течет живая кровь, а не клюквенный сок. Приходят на ум строчки Пастернака, противопоставляющего «читку» и «полную гибель всерьез».
Воздам должное пьесе Ирины Волкович - ею выбраны именно те моменты, на которых стоило остановиться, именно те стихи, которым должно прозвучать. Текст, как рассказывает автор, искался параллельно со звуком, музыкой, сопровождавшей жизнь Пастернака. Естественно, это Шопен, который «не ищет выгод», Брамс, также поминаемый в стихах, и кумир юности Бориса Леонидовича – Скрябин, помогавший ему разобраться, вступать ли на стезю музыканта.
Создается пусть пунктирная, но крепкая подвижная конструкция, которую исполнители наполняют жизнью, красками, страстями. Великолепны все три героини, причем каждая наделена своей выразительной характеристикой.
Живая, болезненная, капризная Женечка Лурье, просящая мужа взять ее девичью фамилию, до слез ревнующая его к Цветаевой и пропустившая - за рисованием этюдов - момент зарождения чувства Бориса к жене его друга Генриха Нейгауза, нервно и трепетно сыграна Лизой Каймин. Нельзя не посочувствовать этой молодой художнице, оставленной мужем с сыном Женечкой на руках после девяти лет брака.
Ох, уж этот Ирпень, заколдованное место. Был он всего-навсего дачным поселком под Киевом, где четыре семьи, четыре молодые пары, вместе проводили вакации летом 1930 года. Именно там случилась эта встреча, произошел этот «солнечный удар» любви к Зинаиде Нейгауз, поразивший поэта.
За пределами пьесы остается еще одна любовная драма – Ирины Асмус, жены литературоведа Валентина Асмуса и подруги Зинаиды, всю жизнь безответно любившей Бориса Пастернака. Воистину, было в том месте или в том лете что-то мистическое, какое-то особое «благорастворение воздухов», заставившее, «Как тени, вертеться четыре семейства / Под чистый, как детство, немецкий мотив» («Лето»).
Кстати, не от этих ли строчек, не от этого ли образа влюбленных, совершающих в кружке свой мистический танец, отталкивался Андрей Михалков-Кончаловский в своем недавнем фильме «Рай», где подобная сцена повторяется несколько раз?
В Ирпене все группировались вокруг знаменитого пианиста и педагого Генриха Нейгауза и его полуитальянки жены, бывшей ученицы, Зинаиды Николаевны. Зинаида Нейгауз - в спектакле ее запоминающийся образ создает Инна Есилевская, - видимо, и там, в Ирпене, взяла на себя привычную для нее роль «хозяйки», добытчицы, кормилицы. Иначе откуда бы взялась в стихах Пастернака о том времени, рядом со словами «Мне Брамса сыграют» строчка «Я вспомню покупку припасов и круп»? («Годами когда-нибудь в зале концертной...»)
А как неожиданно и «оксюморонно» прозвучит в спектакле восхищенная реплика Бориса Леонидовича, заставшего Зинаиду Николаевну неодетую и неубранную, моющую пол на террасе. Он высказался в том смысле, что его отцу художнику Леониду Пастернаку она бы сейчас очень понравилась, но, понятно, что восторг испытывает сам Борис.
Не потому ли, что она, «дама», красавица, жена музыкального гранда, моет пол, не гнушаясь черной работой? Позднее ему не раз придется принимать помощь из этих «умелых рук», ему, не избалованному в этом смысле неумелой и далекой от бытовых забот Женечкой Лурье.
В тяжелую жизненную минуту, не зная, как выйти из тупика любви к жене ближайшего друга, Пастернак в отчаянье решил отравиться – выпил пузырек йода, - и первую помощь оказала ему Зина, в годы Первой мировой работавшая медсестрой в госпитале. Этого эпизода в спектакле нет, но есть достаточно штрихов, по которым мы понимаем, что Зинаида Николаевна стала отправной точкой для создания образа Лары в романе «Доктор Живаго».
Однако только встретив Ольгу Ивинскую в 1946 году, Борис Леонидович сумел дорисовать этот пленительный портрет, добавить красок, оттенить светотенью. Снежана Чернова словно специально создана, чтобы сыграть возлюбленную Пастернака Ольгу Ивинскую. С нею в спектакль приходит радость, свет, заснеженный город со свечой в окне, увиденной героями романа.
Замечательный ход найден автором пьесы – Ивинская словно в пандан любовным признаниям Пастернака читает свои стихи, ему посвященные. Сколько же мы слышали о том, что была Ольга Ивинская плохой поэтессой, автором ничтожных стихов, но вот – читает их Снежана, и столько в них подлинного чувства, боли, любви, что, ей-богу, не кажутся они плохими, это хорошие стихи!
Очень к месту читается стихотворение из романа – о Марии Магдалине: Ольга в лагере, ее взяли в 1949 «за Пастернака», о чем говорит даже обвинение: «близость к лицам, подозреваемым в шпионаже». И вот ее вызывают, чтобы здесь, при охранниках, она прочитала письмо от Бориса Леонидовича. Собственно письма мы не слышим - актриса читает стихотворение, где говорится... нет, не об евангельской грешнице, ставшей святой, - а о ней, Ольге Ивинской. Эти строчки явно навеяны ею и ей посвящены.
Но пройдут такие трое суток,
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток,
Я до воскресенья дорасту.
Ольга Ивинская у многих вызывала раздражение, неприязнь. Уважаемая мною и высоко ценимая Лидия Чуковская отзывалась о ней резко отрицательно, ловила на обмане, на нечестности...
История, как говорится, рассудит. Можно сказать одно: в отношении Пастернака была Ольга Всеволодовна предельно честна и мужественна, до конца была ему преданна. После смерти Бориса Леонидовича в 1960 году от скоротечного рака легких (не верю, что рак не был спровоцирован травлей поэта), Ольга снова пошла на Голгофу – ее обвинили в «контрабанде» и вместе с дочерью, Ириной Емельяновой, вторично отправили в лагерь.
И знаете, Снежана Чернова, воплотившая на сцене Ольгу Ивинскую и поразительно вжившаяся в свой образ, сказала мне, что ради Пастернака она бы отправилась в лагерь и в третий раз.
В спектакле, посвященном женщинам, история с присуждением Нобелевской премии рассказана без подробностей. Мне кажется, что исключение из Союза писателей не было главным, «венцом всего», как сказано в спектакле, в той страшной ситуации, в которой оказался Пастернак.
Его вынудили отказаться от Нобелевской премии, его шантажировали высылкой, и я девочкой слышала по радио слова Бориса Леонидовича с просьбой оставить его на родине, без которой он не мыслит жизни.
Ну да, были и предатели - ученики и те, кто кричал «Распни его!». Позднее Галич напишет: «Мы поименно вспомним всех, кто поднял руку». («Памяти Б. Л. Пастернака»). Все вместе создало нестерпимую для жизни поэта атмосферу.
Удивительно, как стихи о «Страстях Христовых» из романа о Юрии Живаго аукнулись в судьбе его автора. Но спектакль, касаясь этой трагической темы, все же посвящен другому. В эпилоге все три женщины выходят к зрителям, и на фоне портрета Бориса Леонидовича звучат обращенные к каждой из них слова его восхищения и любви.
Что ж, какой бы горькой ни была любовь, - она у этих женщин была. Они были избранницами и музами великого поэта – это ли не счастье?
Спасибо театру «Диалог», его замечательным актерам и руководителю Ирине Волкович за дух поэзии и сопереживания, который витал в этот вечер над залом, за те чувства и мысли, которые вызвал этот высоко драматический поэтический спектакль у русского зрителя американского Нью-Йорка.
***
Борис Пастернак и его музы в театре «Диалог». Репортаж
Добавить комментарий