Наблюдая за продуманной до малейших деталей и точно сыгранной церемонией похорон Рональда Рейгана в долине Сими, я подумала, что Рейган был не только хорошим актером, не только великим президентом, но и талантливым сценаристом. Говорят, что сценарий собственных похорон он написал, когда еще находился в здравом уме и твердой памяти, и что сценарий этот состоял из трехсот страниц, хотя в прощальных речах скромно упоминалась только его воля: быть похороненным возле основанной им библиотеки на заходе солнца. В этом была скрыта определенная символика: свой уход Рейган уподоблял заходу солнца.
Думаю, что не только мое внимание в тот вечер было приковано к семье Рейгана, не так уж часто попадающей в глаз телеобъектива: маленькой, мужественной Нэнси в огромных очках на осунувшемся личике, добродушному и упитанному старшему (приемному) сыну Майклу, худому остроносому Рональду-младшему, дочери и обеим невесткам, растрепанным и заплаканным. Лицо одной из них мне было знакомо. Порывшись в памяти, я вспомнила эпизод двадцатидвухлетней давности.
Тогда я сотрудничала с элитарным журналом “Интервью”, издаваемом основателем поп-арта, знаменитым Энди Уорхолом. Журнал этот, как я теперь понимаю, был правого толка и ярко антисоветского направления, что вполне соответствовало моим собственным взглядам. Получив гражданство в 1982 году, я зарегистрировалась в республиканской партии исходя из политических взглядов (экономические тогда были не в счет) и всей душой была на стороне Рейгана в его схватке с коммунизмом.
Я не занималась политикой. В основном, мои интервью в этом журнале были с русскими мастерами искусств, волею судеб очутившихся за границей: в Европе, в Израиле, в Соединенных Штатах. Кроме, пожалуй, одного, которое было мне... заказано. Это было интервью с Лизой Алексеевой. Теперь мало кто помнит это имя, а тогда оно было у всех на слуху. Собственно, эта очаровательная девушка ничем не была примечательна, кроме того, что на ее судьбе режим сводил счеты с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.
Лиза Алексеева была невестой сына Елены Боннер Алексея Семенова, и, таким образом, приходилась Сахарову невесткой. Они заочно обвенчались в Монтане и по американским законам считались мужем и женой. Проблема заключалась в том, что Алексей Семенов с 1978 года жил в Ньютоне (штат Массачусетс), а Лиза жила с Сахаровыми в городе Горьком (сегодня Нижнем Новгороде), в 700 километрах от Москвы. Ее два года не выпускали в США к мужу, запугивая и шантажируя: американские законы Советам не указ. Лизу исключили из Московского педагогического института накануне защиты диплома и выселили из общежития, лишив крыши над головой. Тогда-то Сахаров настоял, чтобы она переехала в его густо населенную детьми и внуками квартиру. Когда стало ясно, что добром Лизу не выпустят, в ноябре 1981 Сахаров и Боннер объявили голодовку. Весь мир с замиранием сердца следил за этим беспримерным поединком двух пожилых людей с бесчеловечной системой. На 18 день голодовки Лиза Алексеева была вызвана для “разговора” в московский ОВИР (“Отдел виз и регистраций”, если кто забыл) и ей разрешено было покинуть Советский Союз.
Весь прогрессивный мир праздновал победу Сахарова-Боннер. Американские газеты поместили историю Лизы Алексеевой на первых полосах. Тогда-то редакция журнала “Интервью” командировала меня в Ньютон — срочно взять интервью у только что приехавшей Лизы Алексеевой. Встреча произошла в доме Татьяны Янкилевич, дочери Боннер.
Взять интервью у Лизы оказалось не так просто: бедная девочка была запугана, она односложно отвечала на мои вопросы, едва разжимая губы, и только к концу немного разговорилась. Промучив ее минут сорок, я засобиралась домой: путь был не близкий, а на дворе стояли настоящие крещенские морозы. Алексей Семенов подвез меня к станции. Приехав в Нью-Йорк в первом часу ночи и включив магнитофон, я с ужасом обнаружила, что на десятой минуте пленку заело, и большая часть интервью не записалась. Мое состояние может понять только тот, кто побывал в подобной ситуации. Снять интервью из номера было невозможно, оно было анонсировано (журнал планировался за несколько номеров); срок сдачи материала был через несколько дней, а ведь его нужно было еще перевести! Звонить в Бостон бесполезно, это было очевидно. Взяв себя в руки, я успокоилась и попыталась вспомнить, что говорила Лиза. И о чем она умолчала. Помогла газета “Новое русское слово”, уже целую неделю на все лады, описывавшая лизину драму... Проработав ночь и весь следующий день, я сдала статью и перевод вовремя. И никому в редакции о истории с заевшим магнитофоном не рассказывала. Статья вышла в апрельском номере 1982 года с шапкой “Права человека: победа Сахарова над Советской системой”.
На десятый день голодовки Сахаров писал профессору Сиднею Дреллу:
Это не просто защита права на любовь... это борьба за право каждого человека свободно приезжать в свою страну и уезжать из нее. Мы понимаем, что своей голодовкой мы причиняем боль нашим друзьям и близким, но у нас нет выбора. Мы не самоубийцы. Любой трагический конец будет просто актом убийства, убийства, совершенного при попустительстве КГБ и моих коллег из Академии Наук 1 ”.
Конец этой фразы Лиза расшифровала. Во время голодовки Сахаровых она получила письмо президента Академии наук А.Александрова с просьбой поехать в Горький и попытаться убедить А. Сахарова прекратить голодовку. Поверив президенту на слово, Лиза села в поезд, хотя была убеждена, что из этой затеи ничего не выйдет. Она знала: если Сахаров принимал какое-то решение, он от него никогда не отступится. Но не успела она в Горьком сойти на перрон, как ее грубо схватили неизвестные люди, сунули в черную “Волгу”, отвезли за 20 километров в обратном направлении, выбросили из машины и пригрозили, что если она еще раз попытается приехать в Горький, то ей будет очень плохо. Они не уезжали, а следили за ней до тех пор, пока она ни села в поезд и ни добралась до Москвы. Лиза с ужасом думала, какой бы это был стресс для Андрея Дмитриевича, если бы ее схватили на его глазах. Поскольку в Горький иностранные корреспонденты не допускались, то в западной печати появились сообщения, что Лизу “похитили”.
Не будучи диссиденткой, Лиза, живя в доме Сахарова, была знакома со многими известными узниками совести: Татьяной Великановой, Анатолием Марченко (впоследствии умершим от голодовки в тюрьме — Б. Е.), Виктором Некипеловым, Юрием Орловым. Она видела, как режим физически сокрушает этих людей, и ей было страшно за них. Особенно переживала она за участников нашумевшего “самолетного дела” 1970 года — Федорова и Мурженко, которые содержались в заточении одиннадцать лет за попытку угнать самолет. И хотя угон не состоялся, им впаяли по 25 лет за “государственную измену” и Сахаров безуспешно пытался повлиять на мировое общественное мнение, чтоб их обменяли на какого-нибудь агента... Ведь все их преступление состояло в том, что они не могли покинуть страну легально и использовали единственно доступный им способ. Они никого не убили, но им вменяли вину, что они связали пилота. Все другие участники “самолетного дела” были уже на свободе, а их организация “Международная Амнистия” не признавала “узниками совести” и не хотела помогать. Сахарова это очень удручало.
Интервью с Лизой Алексеевой вышло в апрельском номере журнала за 1982 год. Меня пригласил редактор Боб Колакелло и поблагодарил за отличный материал. Сказал, что мое интервью с Лизой рекомендовано для чтения президенту Рейгану. Оказывается, такие списки для Белого Дома составлялись каждый номер. Потом сказал, что редакция хочет выразить мне благодарность письменно и попросил набросать текст. В муках я сочинила несколько строчек и предъявила их редактору. По его виду я поняла, что мое сочинение ему не понравилось. Он вызвал по телефону секретаршу и поручил ей составить текст. Знакомьтесь — сказал Боб, представляя нас друг другу: Дория Рейган — Белла Езерская. Я вопросительно взглянула на нее. Она улыбнулась и подтвердила, что она — невестка президента Рейгана, жена его младшего сына Рона. Она была скромно одета, проста и дружелюбна в обращении. Тогда ей было 26 лет. А Рон, лет на 6 моложе ее, был артистом балета. Я была рада увидеть их вместе через столько лет. Их брак, к счастью, оказался прочным.
А тогда Дория написала благодарность от имени редакции, и ее текст был принят безоговорочно. Я ее тепло поблагодарила, и мы встречались уже как добрые знакомые всякий раз, когда я приходила на “фабрику” — так называл Энди Уорхол свою редакцию, расположенную в угловом здании на Вест Юнион Сквере. В этом же здании находилась и его мастерская и выставочный зал.
Это письмо я храню в своем архиве. Я усматриваю некую закономерность в том, что невестка президента, вошедшего в историю, как сокрушитель Советского Союза, работала в таком консервативном журнале, каким был в ту пору “Интервью”. В этом журнале печатались такие зубры антисоветизма, как Збигнев Бжезинский, Генри Киссинджер и другие. Я рада была хоть косвенно приобщиться к войне, которую президент Рейган объявил коммунистической “империи зла”. Не победи он на выборах 1980 года сегодняшняя Америка была бы другой. Намного хуже. И мир был бы другим.
Добавить комментарий