Николай Воронцов. Воспоминания и размышления // М. Новый хронограф. 2017
Это начало автобиографии Николая Николаевича Воронцова, яркой личности, крупного биолога. Себя он именовал натуралистом. Определение весьма точное.
А вот что пишет в проникновенном предисловии к изданию А.В. Яблоков, известный учёный, его друг по кафедре в Московском университете. «Николай Николаевич Воронцов был звездой первой величины на небосклоне мировой териологии, эволюционной морфологии, систематики и цитогенетики, выдающимся организатором отечественной биологии и исторически значимым политическим деятелем». Я не вижу здесь преувеличений.
Текст превратился в книгу благодаря доктору биологических наук Елене Алексеевне Ляпуновой, жене и соратнице всей жизни автора. Мне довелось как младшему сверстнику наблюдать Н.Воронцова в Университете и в бытность его главой природоохранного ведомства СССР. Детство и юность его мне не были известны. А они во многом определяют личность. Генетик В.П. Эфроимсон даже считал, что главное внимание надо уделять не университетам, а детским садам. Книга посвящена этим годам в жизни героя.
Воронцовым надо родиться. Но им ещё предстоит стать. Николай Николаевич был человеком сложным, творческой личностью. В том смысле, как его понимал социолог Д.Дондурей. В качестве антипода человеку примитивному, продукту современного телевидения. Известно, что эволюция не всегда прогрессивна. Николай был богато одарён. Выразительная внешность. Кудрявая густая шевелюра и музыкальный слух, унаследованные от обоих родителей. Прекрасный голос. Безотказная память. Жажда знаний. Жизненный азарт. Николай, по Яблокову, даже колебался, не поступить ли после Университета в Консерваторию?
Возникает и другой вопрос. Как вундеркинд сумел осуществиться в непростой жизни? Как далёкий от природы московский ребёнок стал натуралистом? Автор даёт подробный и убедительный ответ. Дар рассказчика, широкий взгляд и прекрасная память позволяют ему показать жизнь глазами рано осознавшего себя мальчика. Повествование начинается с жизни родителей. Это были бурные и трагические годы нашей истории. Восприятие ребёнка ярко и непосредственно. Николаю Николаевичу удалось без прикрас показать, «как оно было» в ХХ веке. Книга написана хорошим языком. Она захватывает. Опыт моей семьи и свой собственный лишь подтверждает достоверность воспоминаний Воронцова.
Автор обстоятельно, с фотографиями, описывает семьи своих родителей. Отца, Николая Николаевича Воронцова, выходца из тверской деревни Слобода. Тот рано покинул свою крестьянскую семью, стал горожанином, а перед революцией и большевиком. Он был участником нескольких съездов партии и принадлежал большевистской номенклатуре. Мама, одесситка Елизавета Борисовна Вертмиллер, была дочерью служащего. Она появилась на свет в неполной семье, Рано стала сиротой. Но училась в немецкой гимназии и сумела получить высшее образование. Николай Николаевич-младший даёт исторический и географический очерк родных мест своих родителей. Он много пишет о родственниках с обеих сторон. Его рассказ и дальше будет полон портретами современников, описанием событий и среды, окружающей Колю, вплоть до поступления в Университет.
Елизавета Вертмиллер преподавала, служила в советских учреждениях и даже была учётчицей на продразвёрстке в деревне. Там она получила тяжёлую травму. Политика украинизации Одессы первых лет советской власти подтолкнула её переехать в Москву.
«Мама познакомились с отцом в 1929 году. Она стала его близким другом. Отец, шумный весельчак и балагур, в унтах и собачьем полушубке, прямо с «Полярного экспресса» вваливался в довольно чинную среду Дома учёных и забирал оттуда маму из библиотеки или вокального вечера профессора Доливо-Соботницкого. Мама ездила и в Ленинград, и в Хибины, жила делами отца и была, наверное, неплохим советчиком ему. Ездила на оленях и аэросанях по тундре. Помогала отцу перепечатывать его автобиографическую пьесу…» Н.Н.Воронцов-старший -- крупный руководитель-хозяйственник. По поручению С.М. Кирова, он осваивал апатиты на Кольском полуострове.
Коля Воронцов увидел свет в родильном доме «У Грауэрмана» близ Нового Арбата. Генетически мальчик -- продукт крутого русско-немецко-еврейско-польского замеса. Он считал: «Я не могу отвергать нашу историю с её революцией. Если бы не революция, мои родители, принадлежавшие к разным классам (добавим: и этносам), просто бы не встретились». Такое о себе может сказать огромная часть нашего населения. Помимо ценных генов Воронцов-старший оставил сыну, будущему министру охраны окружающей среды, тяжкое наследство. Им стало загрязнение природы после добычи апатитов.
Воронцов вспоминает «центровую» квартиру на ул. Мархлевского (Милютинский переулок). Там они жили вдвоём с мамой. Это была типичная коммунальная квартира тех лет. В таких и обитала московская интеллигенция. Обшарпанное парадное. Дверь в квартиру со множеством звонков. Длинный коридор. На стенах оцинкованные корыта, велосипеды. Сундуки. Множество столов в кухне. В 1936 г. Елизавета Борисовна была признана инвалидом после травмы, полученной на продразвёрстке. У них был суровый и скудный быт, но мама умела и тут создавать культурную среду.
Николай Николаевич пишет: «Папы у меня не было. Был отец, окружённый романтическим ореолом «старого революционера», приезжавший в Москву из многочисленных командировок по стройкам первых пятилеток…» Беспартийная мама первое поколение большевиков вспоминала с уважением. «Сталина мама мне не ругала. Он был каким-то божеством…Он был над всеми нами и вне нас». На плакатах и в скульптурах – повсюду.
Автор пишет: «Мой мир постепенно расширялся». Он помнит лошадей в городе, и как зоолог замечает сокращение популяции воробьёв с исчезновением навоза. Он хорошо запомнил встречу папанинцев после их ледового дрейфа. И радовался поездкам по первым линиям метро. «Пятнадцать и пятнадцать, получится один, не надо волноваться, не стойте, гражданин». Это детские стихи о 30-копеечных билетах в метро того времени. Вспоминаются и другие приметы времени. Значки ГТО («Готов к труду и обороне»). Цветные «пилотки-испанки». Они появились у нас в 30-е годы вместе с детьми республиканцев, вывезенных из охваченной гражданской войной Испании. Одежда того времени. Довоенное мороженое. Грохот самодельных самокатов на шарикоподшипниках. Игра «в классики» у девочек.
Ребёнок запомнил даже «ежовщину» 1937-1938 гг. Это был пик репрессий, проводимых по поручению Сталина, страшным карликом, Н. Ежовым. Исчезали соседи. «Мы недосчитывались сверстников. Репрессии коснулись каждой из квартир нашего парадного». Под окнами днями и ночами дежурили агенты НКВД. Воронцов пишет, что острие арестов было направлено на старых партийцев. Но исчезали и беспартийные, и сцепщики на железной дороге, и крестьяне. Ежовщина задела и отца героя. Тот чудом избежал ареста. «Отца восстановили в партии. Но на работе не восстановили. В состоянии безработного отец встретил 22 июня 1941 г.» Елизавета Борисовна сама пыталась устроиться на работу, Но, указав, что муж находится под следствием, получала отказ.
На прогулке в дни празднования ХХ лет Октября кудрявого малыша стал разглядывать молодой мужчина. А потом и фотографировать. Мать разволновалась, приняв его за агента НКВД. Но незнакомец оказался кинорежиссёром Юрием Фрадкиным. С января 1938 г. малыш делается киноактёром. Мама не скрывала, что отец находится под следствием. И Колю решили снимать в качестве главного героя фильма «Весёлые артисты» под фамилией Вертмиллер. Съёмки были построены как игра. Они воспринимались праздником. Были талоны на обед на студии и огромный по тем временам гонорар. При обоих безработных родителях он стал весомым подспорьем.
«Съёмки занимали много времени. Вечерами в свободное время я читал». Пробольшевистская мама сказок не рассказывала. Да их тогда и не издавали. Она читала сыну Пушкина.Только что разрешили детские ёлки. Первую книгу Коля прочёл сам в 4 года. Это была энциклопедия для маленьких детей «Что я видел» Бориса Житкова. Потом пошли книги о путешествиях и о животных. «Волк» и «Механик Салерно» Житкова. «Домино» Э.Сетона-Томпсона. «Оранг» Н. Плавильщикова. А из Виталия Бианки – «Музрук», книга о рыси, и «Лесная газета». Прочитанным Коля делился со своим другом и соседом Игорем Мельчуком. Гарик много читал и был старше. Годы спустя Мельчук станет советско-канадским филологом с мировой известностью.
Коля снялся в фильме «В кукольной стране» вместе со знаменитой актрисой немого кино Г.С. Кравченко. Марк Донской собирался даже дать ему роль Володи Ульянова в фильме «Детство Ленина». Но съёмки Донскому не утвердили. Колю баловали на Мосфильме. Его узнавали на улице. Изображали на конфетных коробках. На плакате в павильоне Пчеловодство на недавно открытой Сельскохозяйственной выставке.
Там упитанный кудрявый мальчик уплетает мёд. Увидев себя на фотомонтаже, 6-летний Коля устроил скандал. Ведь он не любит мёд. Как взрослые могут врать! Действительно, за год до этого в Домодедове его сильно покусали пчёлы. Воронцов вспоминает, как там же он впервые увидел лес, огромные муравейники, грибы и белку. Мир полей, лесов и лугов.
В 1939 г. уже под фамилией отца (стало безопасно) мальчик поступит в Гнесинскую школу по классу скрипки. Он застанет весь клан Гнесиных. Школа сыграет большую роль в его судьбе. Особенно Елена Фабиановна – глава семьи, глава школы. Уютный особняк на Собачьей площадке, «чудесный уголок исчезнувшей Москвы». Коля стал получать в училище не лишнее подспорье -- маленькую стипендию. Предвоенные занятия музыкой шли довольно успешно. По окончании второго класса Е. Ф. Гнесина подарила Коле детское издание «Жизни животных» А.Брема и путеводитель по Московскому зоопарку. Это были первые собственные книги Коли по зоологии. Случаен ли был подарок замечательного педагога? С ними Коля не расставался. С ними он уехал в эвакуацию. Съёмки в кино и занятия музыкой стали не только прививкой искусства. Они приучили дошкольника к труду.
Началась финская война, и в Москве исчез сахар. Стояли страшные морозы. Появились ночные очереди, номера на руках. Начались разговоры о финских снайперах-«кукушках», оборонительной «линии Маннергейма». Появились безногие, а порой и безрукие инвалиды -- слышалось страшное слово «самовары». Начались ночные затемнения, а с ними синие лампы. А по радио бодро звучало: «Если завтра война, если завтра в поход» и «Три танкиста». Среди прочитанных мальчиком (с трудом) книжек было творение Н.Шпанова. В толстенной книге писалось, как мы выиграем войну за 6 часов. Тяжелая «финская кампания» ничему не научила. Дело шло к трагедии 1941 г.
Известие о начале войны вызвало у него (семи с половиной лет) и у соседа Виталика (пяти с половиной лет) буйную радость. «Ура! Пойдём бить фашистов!» Встревоженные взрослые цыкнули на мальчиков. Начались налёты на Москву. А с ними затемнение. Тёмно-синие бумажные шторы. Заклеенные бумажными косыми крестами стёкла. Ночёвки в метро. Не молчавшее круглые сутки радио. Страшные потери. В том числе и родных. Были и такие, кого быстро разочаровала «культурная нация» оккупантов. Отец, несмотря на больное сердце, ушёл на войну добровольцем. С войны не вернётся старший единокровный брат Коли, лётчик. Детей Гнесинской школы отправили в эвакуацию по Оке до пристани Елатьма. Мама присоединилась позже.
О Елатьме Воронцов пишет как о своей второй родине. Эвакуация длилась 3 года. Срок от 7 до 10 лет велик и важен в жизни ребёнка. За эти годы СССР дорогой ценой научился побеждать лучшую армию мира. Они с мамой сначала жили в деревенском доме у Кашириных с их натуральным хозяйством. С козами, овцами и курами. А затем получили собственное жильё. «Понаехавших» здесь называли «куированными». Нас, на Урале, жёстче – «выковыренными». Воронцов пишет: «Здесь я познакомился с сельской и деревенской жизнью». Его поразила словно ожившая картина «Русь уходящая». Осенью 1941 г. мальчик увидел возле мельницы двух высоких стариков-слепцов в лаптях и белых посконных рубахах и штанах. А с ними мальчиков-поводырей. Они сидели на развилке дорог и пели псалмы. Как они сохранились в послереволюционной России? Это осталось загадкой. В Елатьме Коля начал терять свои «столично-гнесинские привычки».
С питанием становилось хуже. «Но зимой 1941-42 года голода у нас не было». Хотя есть хотелось всегда. А у мамы, отдававшей хлеб сыну, в следующую зиму от голода стали пухнуть ноги. Весной дети отправлялись на луга собирать щавель. Потом собирали дикий чеснок. К июлю-августу поспевала ежевика. В августе можно было заготавливать шиповник. Но его Коля сдавал в аптеку на нужды фронта. Мальчик высаживал махорку. Готовую засыпал в кисеты и сдавал в школу с записками для бойцов. Своё скудное городское добро по деревням выменивали на картошку. Летом 1943 и 1944 гг. детей собирали в летний интернат. Их там подкармливали американскими продуктами. Кукурузной кашей и бутербродами с белесым жиром, яичным порошком и сладким кофе.
Но жизнь этим не ограничивалась. Мама подарила Коле школьный «Атлас мира». Он был записан в библиотеку и много читал. «Всегда со мной был Брем». Мама стала работать библиотекарем в райкоме партии. Коля ходил к ней и читал газеты. «Мама учила меня читать между строк».
В «Воспоминаниях» гимном звучит тема провинциальной интеллигенции. Она ещё сохранила традиции земства. Поступив сразу в третий класс, Коля попал к уникальному сельскому учителю Петру Петровичу Петрову. «Думаю, что в Москве таких учителей начальной школы не осталось». Сурового вида лицо, ровное обращение. Ни крика, ни восторженности. Он учил до мировой войны, в революцию, в Гражданскую, при НЭПе, в коллективизацию, в Отечественную. Доработав до 50=х годов, Петров был награждён орденом Ленина. У вдовы-старушки земского интеллигента сохранилась большая дореволюционная библиотека. Там был «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона, «Библия» с гравюрами Г.Доре, «Всемирная география» и многое другое. Мальчик получил туда доступ.
На песчаном пляже Оки Коля собирал окаменелости. У него оказалось 12 ящиков палеонтологической коллекции. Это были белемниты, брахиоподы, один отпечаток аммонита и кремниевый наконечник стрелы времён неолита. Разобраться в находках Коле помогли в маленьком краеведческом музее. Николай Николаевич произносит похвальное слово труженикам краеведческих музеев. Уездные музеи, созданные ещё до революции, собрали уникальные коллекции. Это зоологические, геологические, палеонтологические, археологические экспонаты. В 30=е годы краеведческие журналы были ликвидированы. Краеведение как наука была разгромлена. Те музеи, которые есть сегодня, живут в нищете. «Мы много болтали и болтаем о любви к Родине. А она даётся не столько пресловутым военно-патриотическим, нередко милитаристским, сколько краеведческим естественно-историческим воспитанием». В Москву Коля вернулся с большим запасом знаний. Он решил, что станет либо зоологом, либо путешественником.
Возвращение домой, в Москву, в 1944 г. не cтало простым. Свободное передвижение было запрещено. От Е.Ф. Гнесиной пришёл вызов. Но добираться до Москвы пришлось кружным путём. Московская комната была незаконно занята. Жили у Мельчуков. За столом Коле запомнилась «встреча с колбасой», забытым продуктом. Гарик быстро отучил Колю от елатомской речи: «а чо? накой?». За каждую оговорку полагался щелчок по лбу, «шелобан». Обитали и в Гнесинском училище... Когда, казалось, комнату отбили, пришла новая напасть.
Из Москвы стали выселять немцев. Брак у родителей не был официальным. Коля с мамой формально числились немцами. Им предстояла высылка в течение 24 часов в Караганду. Там погибнет высланный как немец Леонид Вертмиллер, дядя Лёня, разнорабочий. В оккупации немцами была уничтожена тётя Женя Вертмиллер. Как еврейка. Маму с сыном опять спасла Елена Фабиановна с помощью своих высоких связей. Она была депутатом и кавалером ордена Ленина. Позже она добьётся для Воронцова и некоторых других ребят продуктовых карточек нерядового разряда, «литера Б».
Гремели салюты. Иногда по нескольку в день. 1 апреля 1945 г. отменили затемнение. Праздновали Победу. Ещё дружили с союзниками. Но Николай Николаевич пишет и о противоречиях послевоенной жизни. По теме: «Коля в школе». Общеобразовательной. «Школа наша была в ужасном состоянии (276=я мужская школа на ул. Мархлевского)». Учились в 3 смены. Безотцовщина. Полуголодное существование. «Отсутствие тормозов в семье и в обществе». Приток трофейных вещей. Спекуляция на улицах. Безработица. Хулиганство, пьянство. «Всё это сказывалось на детях». Бурсацкие – дикие нравы царили и в 276-й школе.
При этом Воронцов тепло вспоминает учителей и одноклассников. Он выделяет фронтовика Николая Михайловича Григорьева. Тот приводил в чувство мальчишек, «срывавшихся» с уроков. Это была неканоническая педагогика. Но Григорьев стал для них единственным непререкаемым авторитетом. Больного вопроса: когда начал курить, -- Николай Николаевич не касается. Он был «ранний». Младше других в школе и в Университете. Рискну предположить – хотелось показать, что он не домашний, «ботан», а настоящий, мужественный, экспедиционный зоолог. «Жили мы на мамину пенсию, мою стипендию в Гнесинской школе. Стал присылать деньги объявившийся после войны отец. Но и он долгое время после фронта был без работы. Потом стал прорабом. У него образовалась другая семья. Иногда мама писала за какого-то «полковника» политические статьи в «Блокнот агитатора», а иногда и в «Правду». Позже ей удалось устроиться корректором. Затем в «Совэкспортфильм» редактором. Коля в старших классах репетиторствовал.
Воронцов пишет об идеологических кампаниях, волнах послевоенных арестов. Об убийстве великого актёра Михоэлса. О расстреле Антифашистского еврейского комитета. О «Ленинградском деле». Там никаких публичных процессов не было. Люди просто исчезали. В Москве стали «брать» инженеров. Был арестован сосед по квартире К.Брагин.
Мужа тёти Нади, главного инженера А.Ф.Бычкова, арестовали как «родственника Черчилля». Летом 1951 г. арестовывали подросших детей репрессированных, что исчезли ещё в 1936-1938 гг. Николай Николаевич много пишет и о музыкальной и театральной жизни послевоенной Москвы. О великих актёрах и музыкантах, которых он застал. О московских музеях.
Мальчик много болел. Пропускал школу. Потому не задались и кинопробы. А его звали на роль Дика Сэнда в фильм «15-летний капитан» по Жюлю Верну. В старших классах Николай делается отличником... Всё больше подростка манит зоология. «Чтения книг было недостаточно. Хотелось общения с животными. Лето 1946 года, месяцы, свободные от изнурительного лечения бруцеллёза, я стал проводить в Московском зоопарке. Вскоре я стал членом Кружка юных биологов зоопарка (КЮБЗа). Стал там пропадать не только в каникулярные и выходные дни, но и в дни занятий в обычной и Гнесинской школе».
Коля выбрал себе наблюдение над копытными. «Как-то раз мой учитель по классу скрипки, знавший о моих натуралистических увлечениях, попросил меня вынуть солому из шевелюры». Но это была судьба. Теряя музыкальную карьеру, он получил возможность войти в вольеру.
КЮБЗ, подростково-детская республика, была основана Михаилом Михайловичем Завадовским в 1924 г. Тот был из старшего поколения учеников великого Н.К. Кольцова. Завадовский возглавлял зоопарк. Первые кюбзовцы успели побыть скаутами. Их рыцарские традиции дожили до послевоенных лет. В 1946-1947 гг. кружковцы даже обходилась без руководителя. «С приходом Петра Петровича Смолина КЮБЗ стал истинной школой для послевоенного поколения натуралистов». ППС был полевым натуралистом, орнитологом и блестящим педагогом. Он «умело руководил нашим самоуправляющимся демократическим государством». Десятки и десятки известных биологов прошли его школу. Воронцов убеждает нас: имя Смолина заслуживает не меньшей славы, чем имена великих педагогов Макаренко и Сухомлинского. Николай Воронцов решает поступать на биофак Университета.
Автор вспоминает, как кюбзовцы и он сам воспринимали ещё одну послевоенную идеологическую кампанию. Это была сессия ВАСХНИЛ 1948 г. На ней Т.Д.Лысенко и его приспешники, поддержанные Сталиным, обличали своих оппонентов. За сессией последовал погром биологии и изгнание с работы не одних генетиков. Среди уволенных с биофака был и М.М.Завадовский, построивший новую территорию зоопарка. Выгнали и «великого натуралиста нашего века А.Н.Формозова». «На его книгах воспитывалось всё наше поколение юннатов. Поэтому ни о какой справедливости и ни о какой вере в лысенковщину не могло быть и речи».
Под одной обложкой собрана не только ранняя автобиография Н.Н. Воронцова. Там есть записки, названные «С «Гринписом» к Муруроа». Это была полная приключений антиядерная экспедиция 1990 г. с участием Николая Николаевича как видного советского политика. Через 9 дней после ареста экспедиции французскими властями Франция присоединилась к российскому мораторию на запрет ядерных испытаний. За этим следует рассказ об «Организации и деятельности соросовских программ по биоразнообразию».
Ключевую роль в нашей стране по поддержке учёных, работающих среди дикой природы, с помощью стипендий Сороса сыграл Николай Николаевич Воронцов. «Анкета Н.Н.
Воронцова» и «Послесловие» позволяют составить целостное представление о жизни учёного. «Послесловие» написано Е.А.Ляпуновой, спутницей и коллегой научной жизни нашего героя, участницей множества его экспедиций. Редакционные сноски успешно дополняют сведения о людях и событиях.
Николай Николаевич Воронцов «рассказал о времени и о себе». Дана история становления человека сложного, сумевшего вопреки множеству трудностей впитать в себя огромные богатства отечественной культуры и науки. И выбрать свой путь.
Добавить комментарий