Окончание. Начало:https://www.chayka.org/node/8460
Часть вторая
13.
Квартира Тадеуша в Гродно. Комната Марыси. День. Эва заплетает МАРЫСЕ косички.
Эва. А по небу плыли облака. Белые и пушистые. Плыли они долго-долго. И приплыли к Марысе. И принесли ей весточку от папы. Папа любит тебя, сказало облачко, похожее на котенка. Он очень стосковался по тебе и скоро вернется домой.
Марыся. А скоро – это как?
Эва. Скоро – это значит: надо немного подождать. Ты же умеешь ждать, верно?
Звонок в дверь.
Марыся. Кто это?
Эва. Сейчас узнаем. (Идет открывать.)
Марыся. Это папа?!
Эва проходит через комнату, где был лик Богородицы. (Теперь его здесь нет, мебель передвинута, а на месте комода стоит по-армейски заправленная кровать.) Марыся бежит следом за ней, выкрикивая: «Папа! Папа! Скоро! Скоро!» Эва открывает дверь. На пороге МАРГАРИТА – эффектная женщина лет 27-ми.
Маргарита (делово). Привет. Постоялец дома?
Эва. Нет.
Маргарита (входя). Очень хорошо. Здравствуй, Марысечка.
Марыся (разочарованно). Здравствуйте, пани Вуйцик.
Маргарита. Какие у тебя косички чудесные. А волосы растут не по дням, а по часам. (Целует ее и дает ей конфеты.) Держи вкуснятину.
Марыся. Спасибо.
Маргарита. Ну а теперь, деточка, ступай к себе. Нам с мамой надо поговорить.
Марыся. Пошептаться?
Маргарита. Вот же дети пошли: всё чувствуют, всё понимают.
Эва. Пойди, дочка, угости Юстысю конфетой.
Марыся убегает.
Маргарита. Юстысю?
Эва. Это кукла.
Маргарита. А-а... (Пауза. Глядя на стену.) А где Богородица?
Эва молчит.
Маргарита. Неужто убрать велел? Вот же паразиты. Но ничего, мы им еще покажем. (Приободряясь.) Ладно, что у тебя новенького? Переводами занимаешься?
Эва. Какие теперь переводы.
Маргарита. Ну как же, а классики марксизма-ленинизма? Сейчас это в моде.
Эва. Перестань.
Маргарита. Ну-ну, не сердись. Мне нынче тоже не позавидуешь. Парикмахерскую закрыли, хозяина арестовали. Да ты знаешь, наверно?
Эва. Знаю.
Маргарита. Будто им самим стричься не надо. Что дальше-то будет, ума не приложу. (Села, сняла головной убор, поправила прическу, кивнула на кровать.) Прийти не должен? Как он, кстати?
Эва. В смысле?
Маргарита. Насчет амурчиков?
Эва. Не болтай глупостей.
Маргарита. Глупости? Не скажи, подруга. Мой майор уже предложил стать его любовницей.
Эва. Шутишь?
Маргарита. Ничуть. Так и сказал: это хорошо, что меня к тебе определили. Ты одна, я один, давай жить вместе.
Эва. А ты?
Маргарита. Что: я? Пока держусь.
Эва. Пока?
Маргарита. Ой, вот только не цепляйся к словам.
Эва (резко). Ты зачем пришла?
Маргарита. Тихо, тихо. (Достала из сумочки письмо в конверте.) На, полюбуйся. Подарок на Рождество.
Эва (взяла письмо). От Адама?!
Маргарита. От него. Ты печать смотри.
Эва. «Дом отдыха имени Горького». Что это значит?
Маргарита. Вот и мне интересно: что это значит? Я сижу без денег, без еды, скоро меня изнасилует этот сталинский солдафон, а он развлекается в Доме отдыха!
Эва. Погоди.
Маргарита. Что: погоди?! Что: погоди?! (Выхватывая письмо.) Да ты послушай, что он пишет. (Бросает конверт на пол, Эва поднимает его.) «Милая Марго...». Хм, милая. «...Со мной все в порядке. Здесь прекрасные люди. Они научили меня интернациональной солидарности и взаимовыручке. Благодаря им ты читаешь это письмо, потому что иначе, в этой неразберихе, я бы ни за что на свете не смог его отправить...». Так-так-так. «У них замечательные песни. Одну из них я выучил наизусть. «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой...». Я попробовал написать нечто подобное. Нет, не песню, конечно, а только стихи, но у меня ничего не вышло». А, вот. «Я с нетерпением жду нашей встречи и надеюсь, что она будет очень скоро». Ну, каково? Ты что-нибудь поняла? Он что, продался Советам, а теперь и меня собирается вытащить в СССР?
Эва. Ты уже в СССР.
Маргарита (желчно). А, ну да, я все время об этом забываю. (Ходит.) Нет, какая наглость! Дом отдыха! Ну хорошо, и я терять время не стану. Вот назло отдамся этому типу.
Эва. Замолчи!
Маргарита. А что, хоть с продуктами будет полегче.
Эва. Да как ты можешь говорить такие мерзости?!
Маргарита (трясет письмом). А то, что делает он, – не мерзости?!
Эва. Послушай, здесь наверняка какое-то недоразумение.
Маргарита. Какое? Какое недоразумение?
Эва. Думаю, скоро это выяснится. Надо написать ответ и...
Маргарита. Ответ? Еще чего. Никакого ответа не будет. (Рвет письмо в клочья.)
Эва (бросаясь к ней). Маргарита! Не смей этого делать! (Подбирая с пола кусочки письма.) Какая же ты...
Маргарита. Какая? Ну, говори! Злая? Бессердечная? Дура набитая? Ну же! (Вдруг опускается на стул и плачет.)
Пауза.
Эва (положив ей руку на плечо). Успокойся.
Маргарита. Прости меня, Эвочка. Я, действительно, дура. И как ты только слушаешь меня? Отчего не прогонишь?..
Появляется Марыся.
Марыся. Пани Вуйцик, почему вы плачете? Вот я папу жду и совсем не плачу.
Маргарита прижимает Марысю к груди.
Марыся. А хотите, я покажу вам Юстысю?
Маргарита. Потом, после, моя хорошая.
Марыся. Ладно, приходите ко мне в комнату. (Уходит.)
Маргарита (проводив Марысю взглядом). Везучая ты, Эва. (Пауза.) От Тадеуша по-прежнему ничего?
Эва. И не будет.
Маргарита. Откуда ты знаешь?
Эва (ссыпав кусочки письма на стол и поглаживая их рукой). Это трудно объяснить. Но ведь, кажется, Адам не пишет стихов?
Маргарита. Да, не писал.
Эва. Они вместе, Марго. И никакой это не Дом отдыха.
14.
Козельский лагерь. Барак. Рождественская ночь. На столе – еловые ветки в бумажных гирляндах, огарки свечей, торт из хлеба, лики святых. Пленные поют колядки.
За дверью – гром шагов. Распахнув дверь пинком, врывается Эхнер с пистолетом в руке и особистами за спиной.
Эхнер. Всем встать! К стене!
Пленные не спеша перемещаются по бараку.
Эхнер. Быстрее. (Подождал, кивнул особистам.)
Особисты, оттолкнув зазевавшегося Пленного, «бросаются в бой». Они опрокидывают стол – Рождественские атрибуты ссыпаются на пол...
2-й особист давит сапогом лик Богородицы. Тадеуш порывается к иконке, но, получив удар в лицо и потеряв очки, отлетает обратно...
1-й особист швыряет в стену самодельную скрипку. (С резким визгом лопаются струны.)
Молодой пленный. Моя скрипка!..
Эхнер. Назад! Кустари. Дай вам напильник и молоток, и вы отгрохаете самолет, на котором удерете из лагеря.
Особисты потрошат подушки, одеяла, матрасы. Находят нож, передают Эхнеру.
Эхнер. Та-ак... Искать.
Под одним из матрасов особисты находят пачку рукописных газет «МЕРКУРИЙ» и «МОНИТОР».
Эхнер (ткнув пистолетом в нары). Чье место?
Молчание. (Тадеушу передают очки.)
Эхнер. Мне повторить вопрос?
Вуйцик. Мое.
Тадеуш (надевая очки). Не надо, Адам.
Эхнер. Понятно. (Прошелся, обводя глазами пленных, задержался возле Тадеуша, отошел к двери.) Журналисты, перейти сюда.
Тадеуш и Вуйцик встают в указанную точку.
Эхнер. Это всё?
Вуйцик. Все.
2-й особист (Эхнеру). Остальные в других бараках.
Пауза.
Эхнер (Капеллану). И вы – тоже.
Пленный 6. Это не журналист!
Эхнер. Молчать. (Кивнул 1-му особисту, и тот рванул Капеллана за рукав.) На выход. Остальным спать. Немедленно.
Пауза.
Капеллан (пленным). Храни вас Господь.
Пленные. И вас, капеллан Майда.
Тадеуш, Вуйцик, Капеллан, Эхнер и особисты уходят. Молодой пленный бережно поднимает с пола искалеченную скрипку. Лопается последняя струна – дзыннннь!..
15.
Особое отделение Козельского лагеря. Комната допросов. Утро.
Эхнер, Зарубин и Алексеев проводят совещание. На стуле – портфель Зарубина, а сам «комбриг» облачен в шинель, поскольку недавно приехал.
Зарубин (читает из газеты «Меркурий»). «...Все разговоры о том, что польская армия разгромлена, являются не меньшим злом, чем бегство с поля брани. Да, сейчас мы переживаем не лучшие времена. Но наступит день, когда будут сформированы новые воинские части, и борьба с ненавистным врагом продолжится». Без подписи. (Пауза.) Организаторы выявлены?
Эхнер. Пока только двое.
Зарубин. Кто?
Эхнер. Адам Вуйцик и Тадеуш Ковальский. Последнего вы должны помнить.
Зарубин. Как же, помню. Молодец. Выпустил пятнадцатый номер, а вы – ни сном ни духом.
Эхнер наливается кровью.
Алексеев. Ну, не он один выпустил. Среди них журналистов добрая сотня.
Зарубин. Но к этому у Ивана Александровича особое отношение.
Эхнер. Не понимаю вашей иронии, товарищ майор.
Зарубин. Бросьте, всё вы понимаете. Где они сейчас? Я имею в виду Вуйцика с Ковальским?
Эхнер. Там, где им и положено быть: в карцере.
Зарубин. А как вообще удалось выяснить о газетах?
Эхнер (колко). Работаю. Занимаюсь своим прямым...
Зарубин. Отвечайте по существу!
Эхнер. Вечером передавали в Скит. Были замечены.
Зарубин. Кем?
Эхнер. А вот это уже мое дело, Василий Михайлович. Извините, но я не обязан докладывать о своих осведомителях.
Быстро входит Королев.
Королев. Мне сказали, что у вас совещание.
Зарубин (демонстративно посмотрел на часы). Доброе утро, Василий Николаич.
Королев (не понял иронии). Доброе утро. (Проходя к столу.) В общем, я в курсе. Это ж надо, под самым носом такое безобразие. (Берет газету.) Вот эти, да? «Мер-ку-рий». Правильно называю? (Берет другую.) И эта? «Мо-ни-тор». Ну не прохвосты ли?
Алексеев. Погоди, Вась.
Королев. Чего: погоди? А зачем им это понадобилось? То есть, какая цель и все такое?
Зарубин. Разве не понятно?
Алексеев. Для сплочения.
Королев. Вот же едрит-раскудрит. Нет, чего им не хватает, а? Наладили медицинское обслуживание (Эхнер усмехнулся), с питанием стало лучше, кинофильмы крутим чуть ли не каждый день. Живи и радуйся. А они что удумали? Нет, видно, сколько волка ни корми... Что будем делать, Иван Александрович?
Эхнер (Королеву). А вы что посоветуете?
Королев. Я? Ну, проявить волю, так сказать. Пройтись по общежитиям и разогнать этот вертЭп к едрене-фене.
Зарубин. ВертЕп – это публичный дом, товарищ капитан.
Королев. Да какая разница. Вот, кстати, и название для барака. А то они всё – на свой лад: «Шанхай», «БрИстоль»...
Алексеев. «БристОль».
Королев (Алексееву). И ты меня поправлять?!
Зарубин (усмехнулся, взял портфель). Ну, в общем, так. То, что молебствий здесь больше не будет, – это хорошо. (Кивнул на газеты; Эхнеру.) Но с этим делом не следует перегибать палку. Вы меня понимаете? Ну и ладненько. Я у себя. (Двинулся к двери, остановился.) Да, Василий Николаич...
Королев. Слушаю?
Зарубин. Я привез книги. Публицистика, художественная литература. Не желаете полюбопытствовать?
Королев. Зачем?
Зарубин. Да так, на всякий случай. (Уходит в коридор.)
Королев. Что он имел в виду?
Алексеев. Не обращай внимания.
Королев. Скользкий – не схватишь. (Пауза.) А почему молений больше не будет?
Эхнер (взял газеты; Королеву). А ты бы хотел помолиться? (Уходит в кабинет.)
Королев. Нет, но...
Алексеев. Капелланы вывезены из лагеря.
Королев. К...куда?
Алексеев. На кудыкину гору. Завидую я твоему сну, Василий. (Уходит в коридор.)
Королев (постоял какое-то время в растерянности и двинулся в кабинет Эхнера). Иван Александрович...
***
Затемнение...
Свет падает на Сталина, Берию, Молотова, Калинина, Ворошилова и Микояна.
Сталин (Берии). А если судьбой капелланов заинтересуется мировая общественность? Что будем отвечать, ты подумал?
Берия. Понял. Ответ будет.
Сталин. Я надеюсь. А насчет остальных... Неисправимы, говоришь?
Берия. Абсолютно.
Сталин. Все?
Берия. Как один.
Сталин. А ты проверь.
Берия. И проверять нечего.
Сталин. Я сказал, проверь! Зачем нам этот Зарубин?! За казенный счет по стране колесить?!
Берия. Зарубин – отличный службист, товарищ Сталин.
Сталин. Вот и пусть прощупает их до конца. Особенно щелкопёров. Из этой публики один продажный чужак стоит десятерых своих.
Микоян. Это мудро.
Ворошилов. Через них весь мир может поверить, что у нас тут рай.
Калинин хихикает.
Сталин (Берии). И готовь докладную записку в Политбюро. Решение будем принимать сообща. Демократично.
Калинин хихикает.
Сталин (Калинину). Что ты смеешься, козлобородый хрен? Может, увильнуть задумал? Смотри, без бороды будешь.
16.
Санчасть Козельского лагеря. Дверь – на крючке. Спустив галифе до колен, 1-й особист «оприходует» на кушетке Медсестру. Через какое-то время Шорников дергает дверь.
Шорников. Алевтина! Алевтина, с кем ты там?!
Дверь слетает с крючка; появляется Шорников, красный как помидор. Увидав Особиста, замирает на месте. Медсестра убегает в соседнюю комнату. Шорников пятится назад.
1-й особист (Шорникову). Стоять! (Заправляясь.) Что тебе тут надо?
Шорников (проглотив слюну). Да... давление.
1-й особист. Пить надо меньше.
Шорников. Виноват. (Поворачивается уходить.)
1-й особист. Стоять, кому говорю. (Подошел к нему.) Ну, рассказывай, что ты здесь видел?
Шорников. Ничего. Ничего не видел.
1-й особист. Уже хорошо. (Вынул из пачки папиросу.) Кури.
Шорников. Большое спасибо, но...
1-й особист. Кури, сказал.
Шорников. Как прикажете.
Пауза. Курят, Шорников – неумело.
1-й особист. На Финскую хочешь?
Шорников (краснея еще больше). Что?
1-й особист. Или на лесоповал. Рванешь за милую душу, если хоть слово...
Шорников (в ужасе). На Финскую войну... На лесоповал... (Далее речь обращается в мычание, а руки ищут опоры на столе.)
1-й особист. Что с тобой?
Шорников, закатив глаза, всем своим грузным телом заваливается на склянки с лекарством, затем на пол.
1-й особист. Алевтина, врача! (Пихнув Шорникова сапогом.) Эй, придурок...
Шорников лежит без движений.
17.
Особое отделение Козельского лагеря. Кабинет Эхнера. Эхнер разговаривает по телефону.
Эхнер. Врага? Проще и не придумать, у меня их четыре с половиной тысячи. Как говорится, выбирай любого. (Пауза.) Из наших? Не понимаю. (Пауза.) Ах вот оно что. (Долгая пауза.) Думаю над вашими словами. Да-да, приказ есть приказ. Сделаю все, что от меня требуется. (Положил трубку, задумался.)
Из клетки доносится: «Хороший... Иван Александрович...» Эхнер взял корм, дает попугаю, ласково разговаривая с ним. Влетает 2-й особист, переводит дух.
Эхнер. Что там стряслось?
2-й особист. Начальник третьего корпуса внутренней охраны Шорников...
Эхнер. Ну, что Шорников?!
2-й особист. Так это... помер.
Эхнер. Как: помер?
2-й особист. Упал в санчасти. Кровоизлияние в мозг.
Эхнер. Откуда узнал?
2-й особист. От Рачкова. Он прямо у него на глазах – того.
Эхнер. А Рачков что там делал?
2-й особист. Говорит, приходил за лекарством.
Эхнер. К Алевтине он приходил, а не за лекарством. Ну, сукины дети, попадетесь мне с этой шлюхой. Где он сейчас?
2-й особист. Шорников?
Эхнер. Рачков.
2-й особист. Так это... хлопочет с трупом.
Эхнер. Что там, людей не хватает?! (Пауза.) Ладно, уймись. Ну, двинул кони, туда и дорога. Сядь, разговор есть.
Особист присаживается.
Эхнер (помолчав). Ты у нас кто по происхождению?
2-й особист. Не понял?
Эхнер. Ну, родители у тебя кто?
2-й особист. Вы же знаете: рабочие.
Эхнер. Значит, происхождение твое пролетарское?
2-й особист. Так точно.
Эхнер. Вот и отнесись к тому, что я скажу, со всей пролетарской ответственностью.
Особист преданно кивнул.
Эхнер. Хочешь послужить делу партии, Мухин?
2-й особист. Да я... всегда...
Эхнер. Ну а коли так, будем лепить из тебя агента империализма. Иуду. Врага.
2-й особист (не сразу). Это... как же?
Эхнер. Ну чего ты скис? Процедура нехитрая, ты же знаешь. Подпишешь протокол, осудят тебя и – к стеночке.
2-й особист (похолодел). За что?
Эхнер (тут же). А чтоб не таскался в санчасть!
2-й особист. Я? Это не я...
Эхнер. А кто?!
2-й особист. Говорю же: Рачков.
Эхнер. А ты – никогда?!
2-й особист. Никогда, честное комсомольское.
Эхнер. Ну гляди, если врешь. Молчи. Слушай дальше. Насчет врага – не шутка. Звонили из Наркомата. И вот что от нас требуется в связи с этим...
Стук в дверь. Входит Королев.
Эхнер (гневно). Мы работаем.
Королев. Извините, Иван Александрович, но дело серьезное.
Эхнер. Насчет Шорникова знаю.
Королев. Уже знаете? Да, история... Но я, собственно, не за этим.
Эхнер. А за чем?
Королев. Пленные спрашивают, куда мы отправили их товарищей?
Эхнер. Ну и что?
Королев. Как: что? По всем баракам объявили голодовку. Еще немного, и в лагере вспыхнет восстание. Вот чего вы добились вашими... мерами.
Эхнер. Я добился? А не ты ли советовал «проявить волю, так сказать»?
Королев. Я не предлагал вывозить этих проклятых попов невесть куда. Что мне теперь отвечать?
Эхнер. Посоветуйся с Зарубиным.
Королев. Его нет на месте.
Эхнер. Значит, отвечай как есть: переданы в Управление НКВД по Смоленской области.
Королев. Но может, вы сами поговорите с контингентом?
Эхнер. Это не моя работа.
Королев (пауза). Извините, но я как начальник лагеря буду жаловаться.
Эхнер. Жалуйся! Но сюда не бегай! Ни по поводу, ни без него!
Королев двинулся к двери, остановился.
Эхнер. Что-то еще?
Королев. А этого попа, про которого забыли... Зюлковского... Ну, что в карцере сидит, будете отправлять к остальным?
Эхнер (пауза; подошел к нему). К остальным?
Королев. Ну да, в тюрьму или где они там...
Эхнер. Капелланы бежали.
2-й особист издает звук удивления.
Королев. То есть как: бежали?
Эхнер. Вот над этим мы и работаем. А ты мешаешь.
18.
Карцер Козельского лагеря. Тадеуш сидит в углу. Зарубин стоит у двери.
Зарубин. Здравствуйте. Не ожидали?
Тадеуш поднимается.
Зарубин. Ух, какой здесь холод. И как вы провели в этой «Арктике» столько времени?
Тадеуш. Свыкся.
Зарубин. Вот она, сила воли. Так сказать, воочию, собственной персоной. Кстати, к курению не вернулись?
Тадеуш. Нет.
Зарубин. А я хотел бросить да не смог. Ну-с, к делу. (Достал блокнот Тадеуша.) Во-первых, держите. Когда-нибудь вам его не видать.
Тадеуш (берет блокнот). Спасибо.
Зарубин. Стихи о расстрелянном солнце. Хотели написать и написали. Да еще и на русском языке.
Тадеуш. По вашей подсказке.
Зарубин. Лестно слышать. Что ж, прекрасный текст. Не буду делать вид, что я его не понял, но в данном случае я говорю о художественных достоинствах, а не о политике.
Тадеуш. Там нет ни слова о политике.
Зарубин. Ну хорошо, хорошо. Кстати, помните, как я распознал ваш литературный дар? В первый же день, мм?
Тадеуш. Это всего лишь увлечение.
Зарубин. Ну, зачем же занижать то, что есть. Одного я не могу понять в связи с этим. Что вас потянуло на ратные подвиги? Согласитесь, грохот орудий, кровь, смерть – все это не для вас. Ваше призвание...
Тадеуш. Перо и бумага.
Зарубин. А разве нет?
Тадеуш. Так сказала моя жена. Она не хотела, чтобы я воевал.
Зарубин. И была права. Но вы не могли остаться в стороне, верно?
Тадеуш. Вы сами ответили на ваш вопрос.
Зарубин (посмеялся). Что ж, уважаю вашу позицию, несмотря на то, что мы классовые... неприятели. Ну да ладно. Скажите, как бы вы отнеслись к тому, если бы я предложил вам вернуться к профессии?
Тадеуш. То есть?
Зарубин. Ну, трудоустроиться на законном основании. Видите ли, я заказал из Гродно подшивку с вашими публикациями. Оказывается, вы писали не только новости, но и очерки. Словом, я убедился, что вы журналист высокого уровня, к тому же превосходно владеете русским языком, а посему... могли бы работать в одной из советских газет. (Пауза.) Что вы молчите?
Тадеуш. Не совсем вас понимаю. Я военнопленный, нахожусь в лагере, а вы говорите о каком-то трудоустройстве.
Зарубин. Ну а если я помогу вам покинуть лагерь? Нет, не сию минуту, разумеется. Сначала я должен обсудить этот вопрос с моим руководством. Но, думаю, что мне удастся его убедить. И если вы согласитесь на некоторые условия...
Тадеуш. Условия?
Зарубин. Да, условия. Если вы на них согласитесь, пройдет совсем немного времени, и вы вернетесь к семье. И не в «столыпинском» вагоне, а со всеми удобствами, как полноправный гражданин.
Тадеуш. В бесправной стране.
Зарубин (жестко). Я здесь, чтобы помочь вам, а не дискутировать.
Тадеуш. Прошу простить.
Зарубин. Ну, так-то лучше.
Тадеуш. Разрешите вопрос?
Зарубин. Конечно.
Тадеуш. Среди нас немало журналистов, и все они – мастера своего дела. Вы обращались к ним с подобным предложением или я первый удостоен такой чести?
Зарубин. Зачем вам это? Сейчас речь идет о вас. О вашем будущем. Неужели вам не хочется поскорее вернуться домой?
Тадеуш. Допустим. Остается лишь узнать эти ваши условия.
Зарубин. Они не настолько суровы, как вам, вероятно, думается.
Тадеуш. А именно?
Зарубин (просто). Пропаганда. Советского образа жизни. На словах и печатным языком, с неподдельной искренностью. Не слишком большая жертва в обмен на свободу, вам не кажется?
Тадеуш (короткая пауза). Ставки повышаются.
Зарубин. В смысле?
Тадеуш. Когда-то начальник Особого отделения предлагал мне стать осведомителем. Компенсация была невелика: мои часы, и только. Вы же хотите снять с меня цепи и вручить кисть плакатника. Что ж, неплохо. Но вы не учли главного, хотя об этом я вам уже говорил.
Зарубин. Потрудитесь напомнить, пожалуйста.
Тадеуш. Я считаю большевизм величайшим злом, и могу пропагандировать только это. «С неподдельной искренностью».
Пауза.
Зарубин. «Страшно, но я поляк». Кажется, так вы сказали тогда? Знаете, меня трудно чем-либо удивить, но вам это удается не в первый раз.
Тадеуш. Это не моя заслуга.
Зарубин. А чья?
Тадеуш. Боюсь, вам этого не понять.
Зарубин. Я постараюсь.
Тадеуш (не сразу). Когда ваши войска брали Гродно, его защищали изо всех сил, несколько суток. Все жители вышли на улицы, даже детей было не удержать. С бутылками зажигательной смеси они бросались на танки. И погибали. Если бы я этого не видел, то, вероятно, не смог бы отвечать вам с такой прямотой.
Зарубин (пауза). Ну почему же, вас понять можно. Но вся штука в том, что вы оперируете воззрениями совести, а я рациональности. На мой взгляд, рациональнее всего было бы принять мое предложение.
Тадеуш. Нет, господин Зарубин, этого не будет.
Зарубин (пауза). Ну да, ну да. И все же подумайте. Подумайте, учитывая следующее: стоит мне только уехать, а на этот раз я вернусь не скоро... Стоит мне лишь уехать, и начальник Особого отделения сотрет вас в лагерную пыль, как он любит выражаться. И сделает это из элементарной зависти.
Тадеуш. Вот как?
Зарубин. А что вас удивляет? Зависть родилась на свет раньше человека, и с этим необходимо считаться.
Тадеуш. Чему же он завидует?
Зарубин. Да какая разница. Главное, что ваша судьба и сама жизнь висят на волоске, поймите же это, наконец.
Тадеуш. Пусть так, но я останусь здесь. А почему – могу объяснить.
Зарубин. Сделайте одолжение.
Тадеуш. В ваших лагерях содержатся едва ли не лучшие представители польского народа. Его прошлое, настоящее и будущее. Его солнце, если хотите. За ними нет никакой вины. Никакой. Они не развязывали войны, не убивали, не жгли, не разрушали и не насиловали. И, тем не менее, вашей властью было решено, что они представляют опасность. Но чем?
Зарубин. Чем?
Тадеуш. Вы не хуже меня знаете эту изуверскую логику, ибо она вечна, как Вселенная. Умом и талантом, представлениями о чести и морали, образованностью, смелостью, любовью к родной земле. Вот чем так опасны для вас эти люди. И этим же самым они дороги мне. Быть среди них является для меня несравненным счастьем. И я хочу пройти с ними весь свой путь, каким бы он ни был. До конца.
Пауза.
Зарубин (задумчиво). Значит, нет.
Тадеуш. Нет.
Зарубин. Что ж, воля ваша, прощайте. (Пауза.) Я не имею права сказать вам всего, Ковальский, но знайте: я, действительно, хотел вам помочь. (Уходит.)
Тадеуш садится, запрокинув голову и закрыв глаза.
19.
Кабинет Зарубина. Небольшой закуток. В свете настольной лампы Зарубин смотрит папку с личным делом Тадеуша.
Зарубин (закрыл папку; с сожалением). Эх ты, дурачок. Какой же ты дурачок...
***
Затемнение...
Свет падает на Сталина, Берию, Молотова, Калинина, Ворошилова и Микояна. Берия читает докладную записку в Политбюро.
Берия. ...Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти, НКВД СССР считает необходимым. Дела о находящихся в лагерях военнопленных – 14 700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков, а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных контрреволюционных шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков – рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания – расстрела. (Поднял взгляд на присутствующих.)
Сталин. Всё?
Берия. Всё.
Калинин (себе под нос). Вот как, вот как...
Сталин (пыхнув трубкой). Лаврентий, ты палач или Палыч?
Берия (с легким укором). Товарищ Сталин.
Сталин (рассмеялся). И Палыч, и палач. (Серьезно.) Но наш палач.
Ворошилов. На-аш.
Молотов. Палач.
Калинин. Палач Палыч.
Микоян. Наш палач.
Сталин (взял из рук Берии докладную записку). Я думаю, это правильное решение. Или кто-то считает иначе?
Молотов. Правильное.
Калинин. Расстрелять.
Микоян. Всех.
Ворошилов. И поскорее.
Сталин (Берии). Слыхал? Действуй.
20.
Санчасть Козельского лагеря. Весна 1940 года. Медсестра распаковывает коробки и убирает в шкафчик пузырьки с лекарством. Из радиоточки доносится песня:
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?..
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня.
Страна встает со славою
На встречу дня!..
Песня обрывается на полуслове.
Королев (за окном; сипло, по причине ангины). Граждане военнопленные, попрошу внимания. Вчера вечером нами получена телефонограмма из Москвы. В ней извещается о том, что Советским правительством принято решение... (Кашляет.)
Алексеев (за окном). Принято решение о разгрузке нашего лагеря. Это означает, что в ближайшее время все вы будете отправлены на так называемые распределительные пункты, где каждому из вас предстоит сделать заявление, которое напрямую касается вашего будущего. А именно, хотите ли вы быть выданными немецким властям или предпочитаете остаться в СССР. Как вы понимаете, третьего варианта в силу политической обстановки у вас нет и быть не может. Итак, разгрузка будет осуществляться ежедневно, либо с непродолжительными интервалами, партиями по 200-250 человек приблизительно.
Королев. И еще. Перед тем как отправиться к эшелону, всем вам будут выданы продовольственные пайки и оказана бесплатная медицинская услуга – предохранительная прививка против холеры и оспы.
Пауза. Гул голосов. Выкрики: «А где находятся распределительные пункты?.. Но есть еще нейтральные страны!.. Зачем нам эти прививки?.. Домой! Домой!..»
Входит Эхнер, останавливается у двери, смотрит исподлобья на Медсестру.
Медсестра (изумленно). Товарищ Эхнер?
Эхнер. Тсссссс. (Подошел к ней.) Ну что, сама разденешься или помочь?
Медсестра не спеша расстегивает халат. Эхнер проводит рукой по ее щеке, но вдруг хватает ее за волосы и опрокидывает на стол.
Эхнер. Оставь свои прелести кобелям и слушай внимательно, мразь. Ты у меня давно на крючке. Сделаешь, как скажу – будешь жить. А нет – пеняй на себя. Поняла?!
Медсестра (в ужасе). Да, да, поняла...
21.
Пленные оживленно входят в барак. На плечах Левандовской самодельные погоны поручика.
Пленный 6. Да что вы заладили: нейтралы, нейтралы. Нужны мы им. На то они и нейтралы, чтобы не вмешиваться. А что касается армии... (Тадеушу.) Поручик, да не смотрите вы так. Что касается армии, которую якобы можно собрать по крупицам, я своего мнения не менял.
Тадеуш. Хорошо, что оно не находит поддержки.
Пленный 3. Друзья, перестаньте, такой день, а вы...
Пленный 2. Вот именно. И зиме конец, и нашим мучениям.
Пленный 4. Эх, устроить бы сейчас праздник! Напечь пирогов, утопить Мажанну![1]
Пленный 6. Глядите, как бы вас самого не утопили.
Пленный 4. Что вы имеете в виду?
Пленный 6. А то, что эти распределительные пункты могут оказаться чем угодно.
Врач. Например, чем?
Пленный 6. Вот там и узнаем.
Вуйцик. Узнаем, узнаем. Пани поручик, приглашайте на банкет!
Левандовская. Банкет? А повод?
Вуйцик. Ну как же, а ваши новые погоны!
Левандовская. А, конечно, приезжайте. Но боюсь, в нашем городе теперь не до банкетов.
Пленные. А что нам мешает поздравить пани сейчас?
– Действительно!
– Сейчас!
– Банкет!
– Позвать генералов?
– Будет с нас генералов!
– За дело!
Минута, и на столе появляется хлеб, рыба, кусочки сахара, чай. Пленные берут кружки.
Вуйцик. Позвольте мне, как самому красноречивому!
Пленный 6 (Вуйцику). С чего вы взяли, что это так?
Вуйцик. Тадек, подтверди!
Тадеуш (смеясь). Подтверждаю.
Вуйцик. Пани Левандовская... Дорогая пани Янина... Как человек не армейский, вернее, армейский лишь на малую толику, я, конечно же, не смогу в своем спиче соблюсти всех тонкостей Устава, но... в общем... От лица присутствующих и тех, кого в данную минуту здесь нет, от лица всех, с кем вам было велено судьбой провести эти суровые полгода, я желаю вам... желаю вам других – прекрасных, счастливых, долгих лет во благо нашего народа и нашей милой Родины.
Пленные. Поздравляем! Поздравляем!.. (Целуют Левандовскую, жмут ей руки.) Левандовская. Спасибо. Спасибо, друзья...
Кружки взмыли вверх. Кто-то запел:
Еще Польша не погибла,
Если мы живы.
Всё, что отнято вражьей силой,
Саблею вернём...
Другие подхватили. «Марш Домбровского» овладел пространством...
22.
Козельский лагерь. Ночь. Тадеуш и Вуйцик беседуют за бараком.
Вуйцик. А ведь я так и не дождался письма от Марго. И как подумаю, что она с другим... Нет, допустим, я тоже хорош. Написал ей какую-то ерунду. Бессмыслицу. «В рамках дозволенного», чёрт бы их подрал, лишь бы отослали. Но так писали все и получали ответ, а тут...
Тадеуш. Тебе могли не передать письма.
Вуйцик. Возможно, но что прикажешь думать, если последнее время мы с ней жили как посторонние. Семейная пара, в доме которой гробовое молчание. И не день-другой, а целый год. Год в молчании. Фантастика. Кстати, она уже тогда могла найти мне замену. А теперь-то и подавно.
Тадеуш. Это не повод, чтобы раскисать.
Вуйцик. Легко говорить, когда тебя ждут. Да будь у меня такая жена, как Эва, я бы пребывал на седьмом небе. И, наверное, тоже сочинял стихи.
Тадеуш. А ты попробуй. Я уверен, у тебя получится. И вообще, выше нос, подпоручик Вуйцик. Кончается старое, начинается новое. Сейчас самое время подумать, чем займемся по возвращении.
Вуйцик. Ну, это-то я знаю.
Тадеуш. Чем же?
Вуйцик. Свинарники чистить будем.
Тадеуш. Я с тобой серьезно.
Вуйцик. Я тоже. Или ты полагаешь, у Советов найдется для нас другая работа?
Тадеуш. Возьмемся за любую. Главное – выстоять.
Вуйцик. Выстоять? Во имя чего? Народа? Города? Страны? За полгода сталинской оккупации от Гродно не осталось камня на камне, наверняка. Да что Гродно, лоскуток земли. По всей Польше нет живого места. Но это еще полбеды. А что будет, если они схлестнутся с фашистами? Ты же сам говорил, что это неизбежно. Два зверя не могут долго уживаться по соседству. Рано или поздно они вознамерятся проглотить друг друга. Вопрос только в том, кто набросится первым.
Тадеуш. Я и не догадывался, что ты лицемер.
Вуйцик. Лицемер? Не-ет.
Тадеуш. А кто же?
Вуйцик. Реалист. Да и ты не романтик, судя по твоим стихам. А что касается свинарников, я не бароном родился и готов ко всему, была бы цель. Но когда ее нет...
Тадеуш. Есть!
Вуйцик. Какая?
Тадеуш. Вспомни капитана Глодэка. «Жить, чтобы написать о том, что с нами было».
Вуйцик. Об этом напишут и без нас.
Тадеуш. Но мы тоже должны это сделать. Не торопясь, понемногу, а если потребуется, то и тайком мы будем работать над этой книгой. И пусть она не сразу найдет издателя. Но когда-нибудь в будущем люди захотят узнать правду.
Вуйцик. К тому времени от нас останется могильный пепел.
Тадеуш. Неважно. Ведь мы успеем рассказать о том, что пережили, чувствовали, как страдали. Но несмотря ни на что, были едины в любви к Польше. Вот ради этого и надо выстоять. Любой ценой, понимаешь? (Схватив его за плечи.) Понимаешь или нет, Адам?..
Рычание и яростный лай Тузика. Из-за барака выбегает Кузьмин, отбиваясь от собаки.
Кузьмин. Уйди! Уйди, гад!.. (Стреляет из винтовки.)
Пес жалобно скулит. Взрывается лагерная сирена. Пляшут лучи прожекторов, выхватывая тут и там купола церквей.
23.
Особое отделение Козельского лагеря. Комната допросов. Утро. Особисты бьют Кузьмина, привязанного к стулу. Эхнер наблюдает.
Энкавэдэшник (за окном). ...Здорохецкий Роман Юзефович, Добинский Флорентин Леонович, Менцель Вацлав Янович, Колуба Ромуальд Стефанович, Банашевский Ян Феликсович, Баньковский Богдан Ярославович, Мруз Константин Константинович, Крупинский Михаил Францевич, Мазур Станислав Янович, Муха Бронислав Людвигович, Витковский Станислав Антонович, Вагнер Вацлав Михайлович, Ганович Ян...
Эхнер (особистам). Ну хватит. (Кузьмину, который весь в крови.) Жив? (Кивнул в сторону окна.) Слышишь? Им уже ничто не поможет. А ты еще можешь спасти свою шкуру.
Кузьмин. Зачем вы так... своих?
Эхнер. Ты мне не свой.
Кузьмин. Но я... служил вам верой и правдой. Следил за ними каждый день... каждую ночь...
Эхнер кивнул особистам. Экзекуция продолжилась.
Энкавэдэшник. ...Заграй Теодор Янович, Майзнер Людвиг Карлович, Зелинский Петр Адамович, Ниренберг Александр Мечиславович, Биндер Станислав Густавович, Анасевич Ян Валентинович, Кричинский Адам Людвигович, Лэмпицкий Юльян Ромуальдович, Май Станислав Антонович, Вадовский Владислав Владиславович, Бобер Войтех Доминикович, Молик Антоний Петрович, Бжезинский Стефан Болеславович, Курлето Марьян Янович...
Эхнер (особистам). Хорош.
1-й особист продолжает бить Кузьмина.
Эхнер (рванув Особиста за руку). Всё, я сказал! (Кузьмину.) Будешь подписывать?
Кузьмин. Но это же... неправда... Вы же сами... вывезли их отсюда.
Эхнер. Мухин. (Кивнул в сторону входной двери.)
2-й особист выходит и возвращается с Медсестрой.
Эхнер (Медсестре). Повтори свои показания.
Медсестра (как заученное). Я слышала, как начальник третьего корпуса внутренней охраны Антип Шорников разговаривал с вахтером Кузьминым о том, что ему жалко военнопленных. Они говорили, что военнопленные находятся в советских лагерях безвинно. В особенности, Шорников проявлял сочувствие к армейским капелланам.
Эхнер. Почему именно к ним?
Медсестра. Когда я вступала в половую связь с Шорниковым, он признался мне, что верит в Бога. А из разговора Кузьмина с Шорниковым я поняла, что Кузьмин тоже тайно верующий.
Эхнер. Что еще ты слышала?
Медсестра. Кузьмин предложил Шорникову организовать армейским капелланам побег из лагеря, на что Шорников тут же согласился. Больше я ничего не знаю, так как после этого они разошлись в разные стороны.
Эхнер. Когда и где происходил разговор Кузьмина с Шорниковым?
Медсестра. 14 декабря, в 18 часов 30 минут, за зданием клуба.
Эхнер. Можешь идти.
Медсестра уходит.
Эхнер (Кузьмину). Ну что, продолжить или все ясно?
Кузьмин (пауза). Ясно.
Эхнер. Будешь подписывать? (Пауза.) Говори, сволочь!
Кузьмин (пауза). Да.
Эхнер (особистам). Протокол.
Один из особистов развязывает Кузьмина, другой вставляет ему в пальцы ручку, держит перед ним бумагу. Кузьмин медлит.
Энкавэдэшник (в это время). Левицкий Адам Яковлевич, Бейнарович Чеслав Францевич, Люкас Адам Антонович, Кавчак Франц Янович, Арендарский Антон Юзефович, Нечиковский Вацлав Францевич, Наумяк Александр Максимович, Нушель Казимир Янович. Названные лица в колонну пО трое становись!
Эхнер (Кузьмину). Подпись!!!
Кузьмин подписывает.
Эхнер (забрал протокол. Особистам). В камеру его. До особого распоряжения.
Особисты уводят Кузьмина. Эхнер ищет папиросы, спички, закуривает, подходит к окну.
Энкавэдэшник. Охрана, в ружье. Вперед шагом марш!
Эхнер (пауза; гул шагов колонны). Ну вот и всё, пан Ковальский. Не поминайте лихом. (Идет в кабинет, берет корм, подходит к клетке с попугаем, снимает с нее тряпку и видит, что питомец лежит кверху лапками.) Робеспьер... Робеспьер... Робеспье-ер!!! (Плачет навзрыд.)
Звонит телефон. Громко, продолжительно.
***
Затемнение...
Свет падает на Сталина, Берию, Молотова, Калинина, Ворошилова и Микояна.
Сталин (Берии). Сколько времени убьешь на всё про всё?
Берия. Просил бы два месяца, товарищ Сталин.
Сталин. Не больше. Как думаешь замаскировать погребения?
Берия. Бульдозер выровняет траншеи, после чего пересадим туда деревья. Разрешите вопрос?
Сталин. Задавай.
Берия. У пленных остались в наличии изделия из золота и серебра...
Сталин. Ни в коем случае! Никакого мародерства, слышишь?! Все личное имущество военнопленных должно остаться при них и уйти в землю! (Пауза. Всем.) И зарубите на носу: никто не должен докопаться...
Калинин. Хи-хи. Да кто ж до них докопается. Леса густые, могилы глубокие.
Сталин. Дурак! Не до них. (Пауза.) До истины.
24.
Особое отделение Козельского лагеря. Комната допросов. Поздний вечер. Особисты пьют водку. Оба изрядно пьяны. У 2-го особиста из кармана гимнастерки торчит уголок конверта.
2-й особист. Алевтину зря втянули. Баба есть баба, язык – помело.
1-й особист. Баба да не дура, знает чем пахнет. А вот Кузьмину я не завидую.
2-й особист. А что Кузьмин?
1-й особист. Да навряд ли он понадобится, как и вся эта чехарда с пропажей капелланов.
2-й особист. Что же с ним будет?
1-й особист. При попытке к бегству, и дело в шляпе.
2-й особист. Тузика пристрелил, паскуда.
1-й особист (усмехнулся). Тузик. Ты о себе подумай.
2-й особист. О себе?
1-й особист. Ну да. Теперь ты, мальчонка, на заметке как неблагонадежный.
2-й особист. Г...где на заметке?
1-й особист. В Наркомате, где ж еще. Сам посуди: в команду не зачислился, отпуск в такое время просил. На заметке, как пить. Чего рот раззявил? Едем со мной пока не поздно. Обещают хорошо заплатить, между прочим. И сам Михал Иваныч Калинин руку пожмет. (Хохотнул. Свирепеет. Встает.) Но мы их не ради наград. Мы их за просто так, раз товарищ Сталин приказал. Всех. По высшему разряду. (Огибает стол.) И не только мы. В Твери и Харькове тоже свое дело знают. (Остановился у собутыльника за спиной, выдернул из кобуры пистолет, приставил ему к затылку.)
2-й особист (пауза). Убери.
1-й особист. Бах!!!
2-й особист (вскакивая). Убери, блядь!
1-й особист. Всё, всё, не боись. Нервишки проверил.
2-й особист. Чьи?
1-й особист. Свои. Рука не дрожит – значит, справлюсь.
2-й особист. Ну и гад же ты, Рачков. Я тебя давно разгадал. Твоя воля – ты бы всех перебил. Ни детей, ни баб не пожалел бы. Вон, парашютистка. Ее ведь туда же повезут. Так давай, вызовись лично и пальни в нее.
1-й особист. И пальну.
2-й особист. И пальни. (Отвернулся.)
1-й особист (зло посмотрел на него; пауза). Ладно, ладно, чего ты разошелся. Мы же с тобой не один пуд соли съели. Не серчай. Ну, мир?
2-й особист (ворчит). Мир. Сначала сделает пакость...
1-й особист. Ну извини, Степан. Виноват, признаЮ.
2-й особист. Да ну тебя, ей богу.
1-й особист (хлопнул его по плечу). Вот и славно. (Возвращаясь на место.) А вообще, не по-ленински ты мыслишь.
2-й особист. Это еще почему?
1-й особист. А вот гляди. Сколько у царя Николашки было дочерей?
2-й особист. Три.
1-й особист. Четыре. Да плюс жена. Да плюс пацан. Хоть кого-то пощадили? Если враг не сдается, его уничтожают. Горький сказал. Точно и справедливо. Так что не только пальну, но и добью, если потребуется.
2-й особист. Не потребуется. Выстрел в затылок – верняк.
1-й особист. Эт-точно. (Пауза.) Хм, а дальше-то как ловко придумано. Бульдозером – вжжжжик, а сверху – сосенки с березками. И ни следа, только птички поют: фьють, фьють.
2-й особист (пауза). А говорят, у Катынского леса были польские хозяева. Еще до революции.
1-й особист. Вот и вернем его по наследству. (Ржёт, замолкает.)
2-й особист. А я давно знал, что этим кончится.
1-й особист. Давно – это когда?
2-й особист. Когда капелланов расстреляли.
1-й особист (свирепо). Забудь об этом, понял?
2-й особист. Придется. (Пауза.) Послушай, а зачем эти прививки понадобились, если так и так всем каюк?
1-й особист. А ты чо, не врубился?
2-й особист. Для отвода глаз?
1-й особист. Разумеется. (Наливает.) Если б они знали, куда их повезут, тут бы такое началось. Ну а так, глядишь, обойдется. Доставим до места без проблем.
Пауза.
2-й особист. Когда едешь?
1-й особист. Со следующей партией. Надумал?
2-й особист молчит.
1-й особист. Решайся, коли жизнь дорога. Ты много знаешь, и если уклониться решил, то смотри. Это я тебе как друг говорю. (Чокнулся стаканом, выпил, закусывает.) Чо у тебя в кармане? Письмо из дома получил?
2-й особист. Не, это так...
1-й особист. Что?
2-й особист. Ерунда.
1-й особист (жестко). Что там такое?
2-й особист. Да из Гродно. Этому, как его... Вуйсику.
1-й особист (настороженно). Вуйцику?
2-й особист. Ну да, от жены. Еще зимой пришло. А в нем и дружку его приписка. Тоже от супруги. Она, понимаешь, догадалась, что мужик ее здесь же и что ему переписка запрещена.
1-й особист. И ты не сжег? Ведь был приказ.
2-й особист. Хотел, да любопытно стало. Теперь вот перечитываю иногда. Пишут уж больно ласково. Хочешь послушать? (Достает письмо, разворачивает.) Они, вишь ли, ехать сюда собирались, да не выпустили их из города. (Натыкается на свинцовый взгляд.) Ты чего?
1-й особист. Дай-ка. (Взял письмо.) Ласково пишут, значит? А как же невыполнение приказа?
2-й особист. Заложишь?
1-й особист (убирая письмо в карман). Проявлю бдительность.
2-й особист. Но... сам же говоришь: друг, не один пуд соли...
1-й особист. А ты и уши развесил? Нет, голубчик, в нашем деле друзей не бывает. Так что, хошь-не хошь, а ехать тебе придется.
2-й особист. Но я...
1-й особист. Сможешь!!! И должен. Если ты советский человек, а не тварь поганая.
25.
В темноте звучат пистолетные выстрелы, энкавэдэшная брань, крик Вуйцика: «Тадек, бежим!» Резко загорается свет. Взору открывается Катынский лес. Тадеуш и Вуйцик мчатся вдоль оврага, доверху наполненного телами пленных. Пуля настигает Тадеуша, он падает.
Вуйцик (остановился, обернулся). Тадек... (Бросился к нему, рухнул на колени.) Тадек!!!
Тадеуш. Ну вот и всё, Адам.
Вуйцик. Не-ет!
Тадеуш. Прощай. А то, что мы... не успели, – ты прав: об этом... расскажут и без нас. Когда-нибудь... Непременно... (Замирает.)
Вуйцик. Тадек, родной... Господи, что же это?.. (Плачет.)
Над лесом поднимается багровое солнце. Появляются энкавэдэшники.
Энкавэдэшник 1 (о Тадеуше). Этот готов. (Толкает тело в овраг.)
Энкавэдэшник 2 (направил на Вуйцика пистолет). Встать.
Вуйцик поднимается. Энкавэдэшник 1 меняет в пистолете обойму.
Энкавэдэшник 2 (Вуйцику). Повернись спиной.
Вуйцик (покачал головой, посмотрел наверх). А ведь как угадал.
Энкавэдэшник 2. Что?
Вуйцик. Солнце.
Энкавэдэшник 2. Взбрендил, сволочь?!
Вуйцик. Нет, наоборот...
Энкавэдэшник 2. Спиной!
Энкавэдэшник 1. Да чего с ним возиться. (Стреляет несколько раз.)
Вуйцик падает в овраг. Энкавэдэшники убегают назад. Выстрелы не смолкают.
***
Затемнение...
С неба льется кровавый дождь. Свет – на Сталина.
Сталин. Конвейер смерти. Гитлер бы содрогнулся от ужаса.
Далекий раскат грома.
26.
Окно квартиры в Гродно. Ночь. Эва смотрит на проливной дождь. Из глубин пространства и времени звучат голоса:
Тадеуш. Ну что ты, что ты, все будет хорошо. Все будет замечательно, вот увидишь...
Пауза.
Эва. Прости меня, любимый. Я не это хотела... не так...
Тадеуш. Это была не ты? Да?
Пауза.
Эва. Тадеуш, я хочу с тобой. Что если я пойду с тобой?
Тадеуш. Ты же знаешь, что это невозможно. Но я скоро вернусь, обещаю тебе, а ты... Поцелуй за меня Марысю.
Эва. Конечно, милый.
Пауза.
Тадеуш. Я люблю тебя, Эва. Я очень люблю тебя...
Появляется Марыся.
Марыся. Мама...
Эва. Почему ты не спишь?
Марыся. Мне страшно. Приснился красный дождь. Разве он бывает таким?
Эва (прижав дочку к себе). Нет, Марысечка, не бывает.
Пауза.
Марыся. А там, где папа, тоже непогодица?
Эва. Не знаю. Может быть.
Марыся (пауза). Наверное, тоже. Потому что он совсем рядом...
Молчание. Стук дождя по крышам, переходящий в реквием.
Эпилог
В огромном багровом солнце, не видя друг друга, появляются Вуйцик и Тадеуш.
Вуйцик (после паузы). Тадек, ты здесь?
Тадеуш. Да.
Вуйцик (пауза). Не сердись на меня, ладно?
Тадеуш. За что?
Вуйцик. За то, что я не понял тебя тогда.
Тадеуш. Пустое. Да и важно ли это сейчас...
Вуйцик. Ты прав, главное – в другом.
Тадеуш. В чем?
Вуйцик (глядя прямо перед собой). В том, что они ждут.
Тадеуш. Но ведь нас нет.
Вуйцик. Не имеет значения.
Пауза. Звучат стихи Тадеуша:
Это не выдумка-небыль,
Но разбери: наяву ль,
Будто подранок, небо
Стонет под градом пуль?
Здесь, одичав от злобы,
С яростным криком «Пли!»
В солнце стреляют, чтобы
Быть во главе земли.
Чтобы в набат гремело
Дело багряных рук,
Мелким крестом прицела
Пойман гигантский круг.
Это не вымысел жуткий,
Здесь летописцев готовь...
Выстрел! и без промежутка
Выстрел за выстрелом вновь.
Чем виновато светило,
Дайте, безумцы, ответ?!
Тем, что оно светило
Пять миллиардов лет?
Тем, что над вашей властью
Есть и другая власть.
Но, к величайшему счастью,
Вам эту власть не украсть.
Гнев поднебесья – не шутка,
Сколько не празднословь...
Выстрел! и без промежутка
Выстрел за выстрелом вновь.
Каждый из них отзовется,
Силой проклятья губя.
Если стреляешь в солнце,
Значит – стреляешь в себя.
Если стреляешь в солнце,
Будешь слепым вовек!
Пламя пожара вернется
Бездной Вселенских рек.
Выстрел! и без промежутка
Выстрел за выстрелом вновь...
Льется потоком жутким
Солнца священная кровь.
Пауза. Круг солнца заполняют убитые офицеры. Впереди других – герои нашей истории, узники Козельска. Все, кроме Базиля Захарского, завершившего свой путь в лагере, и Ежи Волковицкого, чудом уцелевшего.
Вуйцик. Тебя услышали, а я... Знаешь, о чем я подумал... (Протянул руки к солнцу.) Посмотри, оно и мы неделимы. Значит, ты рассказал обо всех нас. Ты успел, Тадеуш. И это чудесно...
Реквием убывает. Появляется звук метронома. Военные смотрят на нынешнее поколение. Долго. Неподвижно. Из вечности.
Конец
Москва – Варшава – Калуга – Смоленск – Москва
2015-2016 гг.
[1] Символ зимы. На польскую масленицу чучело Мажанны топят в водоеме.
Добавить комментарий