[Окончание. Начало в № 17 (52) от 02 сентября 2005 и № 18 (53) от 16 сентября 2005].
Андрей Баранов (больше известный в сети под псевдонимом Глеб Бардодым) в настоящее время живет в Ижевске. Уверенный в себе, совершенно сложившийся, абсолютно профессиональный (как в смысле владения “ремеслом”, так и в смысле наличия литературного образования) лирический поэт — со своей собственной ровной и спокойной, но при этом вполне индивидуальной и узнаваемой интонацией. Есть в его стихах какая-то изначальная вневременность, ощутимая крестьянская основательность, спокойствие и созерцание, органичное чувство природы и тяга к ней. Есть там человеческая теплота и что-то еще, чему и названия нет...
Санаторий
Взять носки шерстяные, чтоб ноги в тепле,
да машинку — такие давно в утиле,
да заштопанный свитер, и ветер
в проводах и столбах... В подорожной тщете
электричка ползет, как слеза по щеке,
то скакнет, как зарубленный петел.
Пёхом — десять от станции. К счастью, минут...
За упавшим условным забором
кашей кормят, компотом, здоровье куют
и сдают, как дают на панели, уют
с замутненным графинным декором.
Чемоданчик потертый, скулящий “Ортех”,
здесь тебе не июль, Коктебель и Артек —
межсезонье, мытище и слякоть...
Ты среди дерматиновых стульев — hi-tech,
и тебе дозволяется брякать
до полночи, до белой страницы черна,
до сошедшего с неба клавира,
и глотать из разбитого кем-то окна
наползающий холод эфира.
* * *
Осипла бессильно кричалка,
а пытке не видно конца!..
Жестокая штука — мочалка
под твердой рукою отца.
“Я чистый! Не надо, я чистый!” —
от горя ослепнув, молю,
не зная, что лет через тридцать
субботы мои полюблю.
А папка то розгой стегает,
пластая над жарким полком,
то в пальцы мне кружку вдевает
с заваренным мамкой чайком.
Я — белый, скрипящий и гладкий!
Он — серый, местами рябой…
А я и не знаю, как сладко
себя очищать через боль,
считать с понедельника числа,
скупой приближая паёк...
“Я чистый, не надо!.. Я — чистый!”
“Конечно, ты чистый, сынок...”
Маргарита Светлова вступила в Рукомос, будучи еще москвичкой, но вскоре уехала в США, где и живет в настоящее время. В отличие от поэзии Ербола Жумагулова, молодость в стихах Риты Светловой не прячется в панцирь зрелой виртуозности и мастеровитости. Это молодость, синонимом которой является свежесть, необычный, почти детский взгляд на мир, незатертые образы, интонация милой детской песенки, иногда, впрочем, сменяющаяся тоном самой мрачной детской же страшилки. Ну, кому бы еще из современных поэтесс пришло в голову начать стихотворение о любви со слов “пирожки вы мои, пирожки / бутербродики с сыром-паштетом…”, а закончить — “…шаверма ты моя, шаверма / кока-колка моя, кока-колка”.
Про слона
Очень громко вокруг, очень тихо внутри.
Возвращаюсь домой. У двери
Застываю, прижавшись к обивке. Она
Вся в морщинах, как кожа слона.
Закрываю глаза. На слоновьей спине
Я могла бы прижиться вполне...
Ключ. Замок. Затихает бубенчиков звон.
Здравствуй, жизнь. До свидания, слон.
* * *
пирожки вы мои, пирожки
бутербродики с сыром-паштетом
я ему сочиняю стишки
только надо ли, надо ли это?
я ему так упрямо верна
только что в этом, что в этом толку?
шаверма ты моя, шаверма
кока-колка моя, кока-колка
Нелли Ткаченко живет в Самаре. Выше я уже упоминал о феномене сетевых виртуальных персонажей — “клонов”. Лично для меня поэзия Нелли Ткаченко так и останется навсегда разделена на две почти несовместимые ипостаси — по именам двух ее клонов, которых я встретил некогда на сайте Стихи.ру: “Бемби” и “Шишига” (Shishiga). Бемби — пронзительный лирик, тонко чувствующая ранимая душа в вечных поисках любви, красоты и гармонии, автор прелестных моментальных зарисовок и волжских пейзажей. Главное оружие Шишиги — убийственный юмор. Многие из поэтов-мужчин, раззадоренные ее остроумными филиппиками в адрес рода мужского и отдельных его представителей, пытались вызывать ее на поэтическую “дуэль” дабы отстоять мужскую честь — ни одному из них не удалось хотя бы сохранить лицо... Такие вот Бемби и Шишига. Как они в ней одной уживаются — ума не приложу.
И это все о нас...
С пресного хлеба на талую воду
Будущих весен
Вновь перебьемся — упрямые всходы
В шинном навозе.
Изморозь прядей назло ли, в угоду
Вызлатим в осень.
Дышит на ладан Федорино счастье
В новом корыте.
Камни за пазухой — сердца запчасти.
Ах, не корите!
За ненапевное слова зачатье
В лапотной прыти.
Кот не наплачет, — накаркает ворон.
Звездного часа
Ждать не приходится. — Ушлые воры
Выгребли кассу.
Лиха по фунту на клеточку хворой
Жизненной массы.
Горькая редька становится медом
Даже на пару,
Выдох созвучий течет кислородом
В наши футляры,
Ищем друг друга по знакам породы
Странного дара.
Пенки снимаем с молочного братства
Дружеских писем,
Гоголем ходим — служители касты
Взломщиков выси,
Носим в подкорке чудное богатство
Вычурной мысли.
Зерна от плевел, былье от надгробий,
Рыльце от пуха,
Голую правду от царства утопий,
Тело от духа…
Птичий отрыв от земных плоскостопий,
Выжимки смысла, стоп-кадровый допинг,
Поиск себя через поиск подобий,
Зрение слуха.
О некоторых мерах борьбы с бытовым бешенством любимых
Когда я задымлюсь от буравящих звуков и серого цвета,
от сверла повседневности и вездесущего общества,
от магнитной пучины паучьих сетей интернета,
и мое заводное недолготерпение кончится,
а проевшее плешь приказное “подай-принеси”
станет хрустом стекла на зубах или запахом серы,
запотеют очки и заклинит Земля на оси,
огрызаясь, уйдут чувство юмора, долга и меры,
а в коллапсе зрачка отразится пылающий вызов,
напружинятся пальцы в готовности рвать и метать
и до судорог впишутся в первый попавшийся выступ,
бесполезно себе говорить в этот миг “от винта”.
Все, что можно и нужно в нештатной такой ситуации —
Взять меня, невзирая, не веря, и даже не слушая,
Посадить на колени, не важно, что буду кусаться я,
И пущусь, наконец, на уловки, естественно, ушлые.
Обеспечив рукам принудительную обездвиженность,
Постараться прижать мою злющую глупую голову,
У которой упрямство на лбу, разве только не выжжено,
И держать меня крепко за пазухой пойманным голубем.
Я услышу (а что мне останется?) гулкое тиканье,
Отогреюсь, оттаю, ручная, смешная и сонная,
В эти пару минут, на которые сладко притихла я,
Вся щенячья тоска недоласканной жизни спрессована.
Елена Гуляева — из Латвии, и ее сетевой псевдоним “Моревна” — вовсе не случаен. Она живет на берегу моря, поет море в своих стихах, шум и ритм морской стихии всегда слышен в ее поэзии. При этом стихи ее очень женственные и в хорошем смысле женские. Если Лариса Грановская — “земля”, Лена Гуляева — “вода” — стихия переменчивая, обманчивая, всегда новая, перетекающая из формы в форму, всегда находящаяся в движении и при этом остающаяся самой собой. В стихах Елены Гуляевой замечательная акустика, танцевальная ритмика, множество оригинальных поэтических идей и изящных точных деталей.
конструкция из трубок и ремней
и дельта
небелёной парусины
убогая небесная дрезина
и два шальных обходчика
на ней
воздушный пласт
прохладен и упруг,
и с дьявольским упорством
и сноровкой
как наволочку с бельевой верёвки
рвёт рукава
и отвороты брюк
дымящееся олово реки
и шоколадка дачного посёлка
разбитая заборами на дольки
и клинья огородов
далеки
игрушечно
как мультик в Рождество
со всем набором чёрно-белых истин
и ангелом
моторчик так неистов
не докричать
ты чувствуешь родство
крылатых
до последней стрекозы
кураж
пространства
...хлопает клеёнка
и колесо
летучего шезлонга
уже считает
стыки полосы...
Играющему на челесте
Ещё не затёрта
торосами пристань
но сахарно
минус хрустит
под ногами
вчерашние
красные
страстные листья
ржавеют и блекнут
свиваясь в пергамент
пора кашемира
парад ароматов
от вяжуще-чайных
к глинтвейново-пряным
наполненных медью
и мёдом ферматы
разлитых в мороз
как в хрустальность
стакана
...и тонкая стенка
питейной посуды
оттаявшей
мокро в руках заскрипевшей
монеткой в копилку
уронит в рассудок
резную звезду
ободок запотевший...
и ты
выбираясь
из рифм и гармоний
вернувшись в сейчас
усмехнёшься лучисто
как лёд
хрустнет сахар
на дольке лимона
...ещё не затёрта
торосами пристань...
* * *
Вот, пожалуй, и все, что можно было успеть сказать в рамках столь краткой вступительной статьи о поэтах, представленных в нижеследующей журнальной подборке. Есть в лито “Рука Москвы” и другие замечательные авторы. Конечно, не все имена, входящие в Рукомос, одинаковой “звездной величины”, но нет сомнений, что это созвездие, лишь три года назад взошедшее над сетевым горизонтом, уже не исчезнет с карты русской поэзии начала XXI века.
* * *
Об авторе. Юрий Ракита — московский поэт, критик, заведующий отделом критики журнала “Сетевая поэзия”, один из организаторов сетевого поэтического движения в офлайне. В Сети, помимо персонажа “Юрий Ракита”, представлен также двумя известными поэтическими проектами-клонами — “Кира Таюрова” и “Юкио Аватара”. Предлагаемые вашему вниманию стихотворения принадлежат “перу” Юкио Аватара.
Гумий Лев
Берегом Нила я выйду к великим садам,
Где неизменно пасутся небесные звери,
Люди, как птицы, не пашут, не сеют.
Адам С Евой общаются с Богом, но в бога не верят.
Далее путь мой лежит на Восток.
На Восток, Где, в позе лотоса сидя в любую погоду,
Принц Гаутама открыл, что наш жребий жесток,
И просветленье несет не добро, но свободу.
Снова на Запад, где в колбах кипит эликсир,
С башен бросают шары, и вкусив яда знаний,
Дух просвещенья готовит нам сто Хиросим,
Плюс интернет и все то, что еще будет с нами.
Выше — ... Нет сил. Утомившись исканием вех,
В тысячный раз не поняв, кто был прав и что делать,
Я упаду. И проснусь. И услышу твой смех.
Я уже здесь. Я с тобой. Ты ведь так и хотела?
XIX (много слов с большой буквы)
Я из прошлого века... Хотя,
Нынче стал он уже позапрошлым.
Мне страницы его шелестят,
В спину мне — его пристальный взгляд,
Мне завет его ветхий положен.
Девятнадцатый. Время машин
Паровых и всесилия слова.
Сколько сделано в нем от души,
Сколько вечных вопросов решил,
Что в двадцатом развенчаны снова.
Я оттуда. Мне холодно без
Веры в Разум, доверия к Чувству —
Несмотря на заигранность пьес,
Я по-прежнему верю в Прогресс,
И по-прежнему верю в Искусство.
Верю в то, что Любовь — не пустяк
И в грядущий триумф Человека —
Верю! Годы. А годы летят…
Я из прошлого века. Хотя,
Нынче все мы — из прошлого века.
Добавить комментарий