Интересные люди
Я уже писал, но исторической справедливости ради повторю: первым русским радио в Нью-Йорке было радио Маргариты Полонской на еврейской волне WEVD. Муся, как звали её муж Эмиль Горовец и близкие друзья, начинала передачу звонким, вне возраста, голосом: "Говорим на вашем родном языке". В этой передаче звучали песни на русском и на идише, между которыми шли рекламные объявления. Создала и финансировала эту передачу еврейская организация "Арбетер ринг".
Несколькими годами позже любавичские хасиды из организации CHAMAH взяли в аренду один вечерний час на недорогой христианской волне WNYM, на которой проповедовал Евангелие очень произраильский журналист Джимми ДеЙонг, генеральный менеджер радиостанции, и запустили новое русское радио под названием "Горизонт". Это радио вскоре стало "театром одного актёра" - Александра Лахмана. Какое-то время две русскоязычные радиопередачи - Полонской и Лахмана - благополучно существовали параллельно.
Так же параллельно существовали Александр Сиротин - в русскоязычных газетах и журналах, Александр Лахман - на радио "Горизонт"и впоследствии на русскоязычных телеканалах Нью-Йорка, и Ян Рунов - на Радио "Свобода". А ещё изредка статьи выходили за подписями А. Минский или А.Александров. Что ж, пришла пора "раскрыть псевдонимы".
...Став автором и ведущим передач на радио "Горизонт", первое интервью я взял у выдающегося кларнетиста, лучшего в те годы в Америке клезмера Дэйва Тарраса. Я приехал к нему в студию с тяжёлым магнитофоном фирмы Marantz. Музыкант, которому стукнуло 85, сидел в кресле с кларнетом в руках. Он объяснил мне, что играть не собирался, но без кларнета чувствовал себя не в своей тарелке. Начал он рассказ о себе с того, что настоящая его фамилия Тарасюк.
Это в Америке, куда он бежал в 1921 году из Винницы от гражданской войны, еврейских погромов и перехода власти от одних бандитов к другим, Давид сократил и американизировал фамилию, как делали тогда многие музыканты - выходцы из Российской империи. Так, например, Израиль Бейлин стал Ирвингом Берлиным, а Хаим Яблоник превратился в Германа Яблокофф... Отец Давида был клезмером-тромбонистом и бадхеном, то есть еврейским свадебным музыкантом и тамадой на свадьбе.
Так что Дэйв Таррас впитал народную музыку еврейских местечек Восточной и Центральной Европы буквально с молоком матери. В Америке он был одним из первых, кто начал соединять традиции клезмерской музыки с джазом. Музыковеды называли его королём клезмеров.
Следующее интервью я взял у мэра Нью-Йорка Эдварда Коча. Мы сидели вдвоём в его кабинете. На столе стояла большая конфетница, наполненная изюмом, и мэр время от времени брал горсть и забрасывал себе в рот. Ещё я обратил внимание, что у этого высокого, полноватого мужчины очень тонкие ноги: когда он сидел, то высоко подтягивал брюки, и видны были тонкие ноги, обтянутые гольфами. Эд Коч обладал невероятным обаянием. Когда он улыбался, глаза сужались до щёлочек. А улыбался он часто: любил шутить прежде всего над собой. Это очень ценное и, к сожалению, довольно редкое качество у политиков - самоирония.
Потом в течение многих лет я встречался с Кочем довольно часто, а последний раз незадолго до его смерти. В первом интервью он много говорил о демонстрациях в защиту советских евреев, которые ежегодно проходили в Нью-Йорке на площади Хаммаршельда напротив здания ООН и были самыми массовыми в мире. Не только мне, но и публично с трибуны он стыдил афроамериканских активистов борьбы за права человека, которые не участвовали в таких демонстрациях:
- Когда проходили демонстрации за права чернокожих американцев, евреи шли в первых рядах, но на митингах и демонстрациях в защиту прав советских евреев, я почему-то не вижу лидеров афроамериканцев.
Демократ старой формации, мэр Коч никогда не боялся указывать на болевые точки общества. Он вообще ничего не боялся и был очень острым на язык. Когда избиратели предпочли ему другого кандидата в мэры города - афроамериканца Дэвида Динкенса, Коч пророчески заметил: "Вы ещё горько об этом пожалеете". К счастью, нью-йоркцы быстро поняли, что допустили ошибку и через 4 года вместо Динкенса избрали республиканца Рудольфа Джулиани, названного впоследствии "всеамериканским мэром".
...С Ириной Бриннер я познакомился в концертном зале Синода Русской зарубежной церкви. Она пела романсы русских композиторов. Слушатели - в подавляющем большинстве эмигранты Первой и Второй волн эмиграции - радовались самому факту звучания русского слова. По просьбе организаторов концерта, я читал стихи Пушкина и фрагменты из "Анны Карениной" Толстого.
Потом был очень лёгкий фуршет, во время которого я попросил Ирину Бриннер дать интервью еврейскому радио на русском языке. Она легко согласилась. Впоследствии я убедился, насколько Ирина доброжелательный человек, умеющий радоваться каждой минуте жизни. В течение ряда лет мы много общались. Она открыто рассказывала о себе, о своей семье, о знаменитом кузене:
- Семья Бринер (тогда фамилия писалась с одним "н") играла на Дальнем Востоке довольно заметную роль. Коммунисты называли отца "злым гением Дальнего Востока". У нас там на Тетюхе были серебряные копи и масса всяких предприятий. Недалеко от Владивостока на небольшом полуострове до сих пор один мыс носит название "Мыс Бринера". Когда мы в 1931 году покинули Россию, мне было 12 лет. Мы, наверное, были из последних, кому удалось бежать. Бежали из Владивостока на маленькой китайской шлюпке. Вышли в открытое море - там нас должен был подобрать пароход, связанный с фирмой моего отца. Целых шесть часов мы болтались на волнах. В шлюпке были мы с мамой и папой, сестра отца с мужем и двумя детьми и одна из моих двоюродных сестёр, родители которой уже были сосланы в Сибирь.
В ГПУ предвидели, что мой отец со всей семьёй попытается бежать на этом пароходе и задержали его, чтобы обыскать. Но им надоело лазить по трюмам. Они утомились и не стали даже выяснять, почему капитан приказал давать гудки. Благодаря этим гудкам мы узнали, что пароход ждёт нас... Семья Юла Бриннера бежала из России раньше. Борис, отец Юлия (Юлом он назвался позже, в Америке, а для нас он оставался Юлием), бросил семью в 1924-м или в 1925 году и женился на известной в то время актрисе студии Московского Художественного театра Екатерине Корнаковой, первым мужем которой был актёр Алексей Дикий.
Для Маруси, матери Юлия, уход мужа стал драмой всей её жизни. Из-за этого Маруся с Юлием оказалась в Харбине гораздо раньше нас. Но и Корнаковой брак с Борисом не принёс счастья: она очень тосковала по своему театру, а любительские постановки в Харбине удовлетворения не приносили. С Юлием мы были очень близки, как родные брат и сестра, хотя были двоюродными. Наши семьи начали жизнь в одной квартире во Владивостоке. Мы росли вместе. А потом в Маньчжурии я училась вместе с ним в одной гимназии. Потом, когда он переехал в Париж, мы его навещали. А когда мы жили в Швейцарии, Юлий жил с нами целый год.
...Когда Ирина упомянула Париж, я вспомнил, как в Москве распространялись парижские записи цыганских песен в исполнении Алеши Димитриевича и Юла Бриннера. Их нелегально привозили артисты, выезжавшие на гастроли во Францию. Эмигрировав в Нью-Йорк, я успел посмотреть на Бродвее мюзикл "Король и я" с Юлом Бриннером в главной роли.
- Видимо, вся ваша семья была музыкальной? - спросил я у Ирины.
- Сколько я себя помню, мы все пели. Мать Юлия была профессиональной певицей. А его сестра Вера Бриннер пела в "Метрополитен-опера" и в "Сити-опера". Она обладала к тому же невероятным шармом. Тоже умерла от рака, как Юлий. В сороковом году Юлий приехал из Парижа к нам в Китай, а потом вместе с матерью пароходом уплыл в Америку. Мы же переехали в Швейцарию. Там я поступила в университет. В Лозанне посещала школу искусств. Когда началась война, мы приехали обратно в Маньчжурию.
Там нам пришлось пережить очень тяжелое время. Отец был швейцарским консулом и заодно представлял в Китае англо-американские интересы. Это было во время войны с японцами. Отец сумел эвакуировать из Китая сотрудников Американского и Британского консульств, а также американских католических миссионеров. Работа у отца была трудная и опасная. А у него слабое сердце. В 1942 году он тяжело заболел и через три дня скончался. Ему ещё 50 лет не было.
Японцы почему-то решили, что он был шпионом, и начали преследовать нас с мамой. Пытались маму обвинить в убийстве одного знакомого, который умер по дороге из нашего дома. Я подозреваю, что японцы сами отравили его, но обвинили в этом маму. Мы еле выбрались из той истории.
В 1946 году мы приехали в Сан-Франциско. Я к тому времени стала скульптором. Но, чтобы зарабатывать искусством, надо было стать портретисткой высшего света. Мне это было неинтересно. Поэтому я решила искать себя в прикладном искусстве. Как-то обратила внимание на современного дизайна ожерелье, которое, как я сразу поняла, есть та же самая скульптура, но только, так сказать, в соотношении с человеческим телом. Я увлеклась созданием ювелирных украшений и быстро получила признание. Уже через год обо мне стали писать газеты. И Юлий мне тогда помог: устроил выставку в Голливуде.
Я не делала слишком дорогие изделия. Самое дорогое, которое стоит чуть более 30 тысяч долларов, я оставила в своей домашней коллекции. Оно - с розовым сапфиром и розовыми бриллиантами. Мои выставки проходили в Швейцарии, в Смитсонианском институте в Вашингтоне... Больше всего я люблю работать с золотом высокой пробы. Люблю жемчуг. Мне нравится смешивать материалы.
На последней выставке в Европе из 32 показанных вещей 16 были проданы в первые десять дней. Там были изделия из ниобиума, который похож на титан. Он делается удивительно красиво-чёрным при нагревании. У меня вся выставка была построена на сочетании золота с чёрным ниобиумом. Мои работы приобрели Нью-Йоркский музей современного прикладного искусства, музей в Дармштадте, лондонский "Голдсмит-холл", женевский Музей эмали и часов. Приглашали сделать выставку в СССР, но я должна была страховать все экспонаты до советской границы сама. И что бы я делала потом с выставкой? Продавать там, в СССР, нельзя было, разве что на "чёрном рынке". А за это могли быть большие неприятности. Но даже если продать, то что потом делать с рублями? И я отказалась...
- Вы говорили, что Юл Бриннер, его мать, его сестра - все умерли от рака...
- И у моей мамы была опухоль мозга, а у меня удалена грудь. Я считаю, что об этом надо говорить. Но совсем не для того, чтобы меня жалели, как больную. Совсем нет! Просто моё отношение к жизни совершенно изменилось с тех пор, как я перенесла операцию по удалению метастазных лимфатических гланд. Случилось. Ничего не поделаешь. После этого я стала гораздо больше ценить жизнь. Кто-то подарил мне книгу доктора Сигала "Медицина, любовь и чудеса", в которой рассказывается, что многие пациенты, приговорённые к смерти страшным диагнозом, продолжают силой воли жить. Вопреки всему. А тут муж Веры Бриннер уговорил меня заняться приёмом биоэнегрии с помощью собственных рук. Это мне помогло.
Я заинтересовалась этим методом, начала усиленно заниматься, прошла два курса, многому научилась и теперь начинаю день с того, что "самозаряжаюсь". Выяснилось, что я легко впитываю энергию. Тело через руки само "тянет" из космоса столько энегрии, сколько вам нужно. Правда это или нет, не знаю, но мне помогает.
Однако, главным моим лекарством стало пение. Мама была пианисткой, я выросла в музыке. С детства знаю многие романсы. И мама в конце жизни сказала: "Знаешь, у тебя голос вдруг начал "расти". Тебе нужно заниматься пением". Я решила последовать маминому совету уже после того, как её не стало. Последние годы я занимаюсь вокалом с преподавателем и пианистом Раймондом Бигалом по два часа ежедневно, и это даёт мне такое счастье, такое наслаждение! Я бегу на урок, как на любовное свидание. Работаю в основном над русскими романсами: Чайковский, Рахманинов... Это даёт мне жизнь. При всём том, что мне пришлось пережить, я благодарна судьбе.
...Ирина Бриннер всегда улыбалась. Когда я бывал у неё дома в небольшой манхеттенской квартире, она с удовольствием поила меня чаем и радовалась возможности ещё что-нибудь рассказать о себе, показать свои книги, альбомы, каталоги выставок. Она делилась со мной своей давней мечтой: поехать во Владивосток, навестить родные места, но решилась на это только после распада СССР - в 1992 году. По возвращении она была переполнена впечатлениями: её принимали там очень хорошо. Он выступала с концертами, пела романсы русских композиторов, подарила местному краеведческому музею семейные фотографии и документы.
Надо честно признать, что пела Ирина не очень хорошо, по-любительски старательно, однако в небольших залах Нью-Йорка на концертах русского романса бывали, в основном, старые русские эмигранты, для которых русское слово и русская музыка были самоценными, а вокальное и сценическое мастерство в данном случае играли второстепенную роль. К тому же билеты на концерт были дешёвыми: всего 10 долларов. Для Ирины каждый такой концерт, как она верно заметила, был и лечением, и праздником. Зато в работе дизайнера ювелирных украшений Ирина Бриннер была очень требовательным к себе профессионалом и добилась мирового признания.
Специалисты-искусствоведы пишут, что она сыграла большую роль в развитии ювелирного дизайна Америки второй половины 20 века. В работе с драгоценным металллом, с драгоценными и полудрагоценными камнями она использовала технику скульптора малых форм. Её работы были отобраны для американского павильона на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году (EXPO-58). Секретами мастерства она поделилась в книге "Современное ювелирное искусство: дизайн и техника".
Эта первая её книга, вышедшая в 1967 году, стала настоящим учебником для начинающих ювелиров. А через 12 лет вышла вторая книга "Ювелирные изделия как художественная форма".
...Ирина прожила дольше других членов семьи Бриннер и скончалась в Нью-Йорке в возрасте 86 лет.
Добавить комментарий