Конечно, Владимира Высоцкого мы помним и на сцене. Любим его и в фильмах. Но ведь, по совести говоря, актером он был средним. Незауряден сам характер. А характер этот с еще большей отчетливостью, чем в темпераментной актерской игре, выражен в поющем голосе.Голосом этим с его мощной хрипотцой окрашено само время.
Отрезок времени. захватываемый тем или иным поэтом, иногда в нашем сознании трудно согласуется с датой его рождения. Например, книжечка Леонида Мартынова "Эхо" многое значила для "оттепельного" поколения.
И Леонид Николаевич, родившийся в 1905 году, мог показаться "шестидесятником" и ровесником Евгения Евтушенко. В целом хрущевское время окрашено стихами молодого Евтушенко и песнями Окуджавы (остальное, в том числе, и заслуживающее некоторого внимания, было к сему, да и только).
Брежневское время, более удушливое, или, скажем мягче, засушливое, более трудное, золотозастойное и лишенное иллюзий, осенено и пронизано прежде всего стихами Межирова (который был на десятилетие старше Евтушенко) и песнями Высоцкого (тут произошла - относительно Окуджавы - действительная смена поколений).
При всем почтении к тому великому шансонье, каким являлся Окуджава, нельзя не заметить, что его поклонники принадлежали лишь к интеллигенции и отчасти к полу-интеллигенции. Круг любивших Владимира Высоцкого и поклонявшихся ему необъятен. Он был великим народным певцом.
Его песни потрясали и библиотекаршу, и крановщицу, и живописца, и физика, и офицера, и призывника, и машиниста, и смазчика. Записями заслушивались и блатной Вася и Ванька-золотишник, и член Политбюро, горестно наклонившийся над рюмкой в ожидании отставки и ссылки послом в Японию (какое падение!). И даже старший сержант доблестных органов, занятый прослушкой лихорадочных и не всегда свободных от ненормативной лексики разговоров как раз Владимира Семёновича...
И народ не забыл своего кумира. Близится к концу четвертое десятилетие, а могила на Ваганькове и по сей день всегда в цветах.Такой же случай там только еще с одной могилой - есенинской. Но за Есениным как-никак почти уже столетие...
Примечательно и как-то теперь мило и трогательно, что Высоцкий мучился от своего непризнания профессиональными поэтами, страдал от кажущейся неполноценности.
И в Союз писателей хотел бы вступить, да не пускали - не могло быть и речи.
Высоко из признанных его ценил, пожалуй, только Александр Петрович Межиров.
И когда Высоцкий попросил книгу с автографом, Межиров охотно согласился и сделал такую надпись: "Владимиру Высоцкому, поэту истинному и замечательному, от почтовой лошади просвещения". Высоцкий был доволен.
И вот он умер. Небывалые похороны частного лица, самые массовые похороны в СССР со времени погребения тов. Сталина, показали, кем был Высоцкий. В таких случаях у покойного всегда находится много негаданных друзей. Щедрых на воспоминания. И на знаки посмертного внимания.
Те, что при жизни Высоцкого им пренебрегали, ринулись отмечаться на похоронах. Вознесенский, всегда изобретательный, даже прикатил на кладбище заказанное им надгробие с собственной и подписанной стихотворной эпитафией. Но от этого варианта надгробия родственники отказались.
Но меж тем... Когда критик Карякин сочинил книгу о Высоцком, тот же Межиров сказал: "Вот Вы написали, что Высоцкий - уровень взлета русского народа. Отчего же Вы не добавили, что и уровень падения русского народа?!"
Здесь, конечно, другая часть правды. Сколько претерпело и в каком скотстве там и тут по стране пребывало то народонаселение, среди которого вырастал Высоцкий! Да, но он любил и этот народ. И другого народа у него не было...Как сказал другой поэт: "Да, и такой, моя Россия, Ты всех краёв дороже мне".
Высоцкого считаю мастером стиха и даже его реформатором. Песни песнями. У них свое бессмертие, или, во всяком случае, долговечность (которую и наблюдаем). Но кое-что хорошо вышло и на бумаге. Она, понятно, хрупкая, тонкая, быстро желтеет, но может оказаться прочнее всё же истлевающей киноплёнки.
Поэт есть прежде всего - явление ритма. Высоцкий всегда жил внутренним ритмом. От некоторых его строк и строф рождается долгое эхо:
Ни единою буквой не лгу,
Он был чистого слога слуга.
Он писал ей стихи на снегу, —
К сожалению, тают снега.
Добавить комментарий