Самое интересное у Семёна Каминского – это, конечно, история человека. Её каждый писатель создаёт заново, будто не было Стендаля и Чехова.
«Чья-то прошлая жизнь». Название рассказа. Символ литературного движения Каминского: через годы, страны и души.
Человек – это только его память. И ничего больше. Сегодня многие захотят оспорить категоричный тезис древних мудрецов. Но герои Каминского многократно подтверждают эту мысль. Собственно, так и возникают почва и воздух его прозы. Так (в мучительных поисках человеком самого себя, своих следов, исчезающих в песке времени) складываются сюжеты. На первый взгляд, обычные: происходит ли действие в украинском городке, американской глубинке, шумной столице.
В самих коллизиях этой прозы таится спокойное понимание тщетности попыток изменить человека. Однако рассказы Каминского переполнены глубинной любовью к героям, по счастью, нигде не прорывающейся в текст, не оборачивающейся сентиментальностью. И неизбывна уверенность автора: «чья-то прошлая жизнь» – пусть даже суетливая, растаявшая в пустяках – может обрести в литературе подлинную гармонию, зазвучать как мелодия. То насмешливо, то скорбно, то весело, чаще – печально.
ЕЦ Ваша творческая судьба обычна... своей внешней необычностью. Так часто случается в искусстве. Долгие годы в той, «другой жизни», были отданы вовсе не литературе. Несколько строчек Вашей автобиографии: «Работал инженером, преподавателем, руководителем юношеского фольклорного ансамбля, менеджером рок-группы, директором подросткового клуба и рекламного агентства, режиссёром и продюсером телевизионных программ». Писать прозу Вы начали в эмиграции. Что же послужило толчком?
СК Сразу уточню: писать я начал отнюдь не в эмиграции – в эмиграции начал публиковаться. Сочинять же стал ещё в детстве, и толчком к этому, как и у многих других, послужило чтение книг, причём чтение взахлёб. И сначала это моё сочинительство никак не отражалось на бумаге. Я выдумывал занимательные истории для мальчишек из соседних дворов. Сочинял экспромтом, совершенно не готовясь. Вечерами собирались на лавочке вокруг меня ребята, и я начинал импровизировать – рассказывать довольно складные истории (часто с продолжением), якобы вычитанные мною в книгах или виденные в кино. Врал, короче говоря. Мальчишки эти (в основном, из простых семей) читали мало, обмануть их таким образом было легко. Слушателями они были прекрасными, внимательными, тихими. Я тогда впервые остро почувствовал свою власть над ними – власть рассказчика над слушателем, читателем – и это было упоительное, почти наркотическое ощущение. А фантазии мои я частично заимствовал, компилировал из любимых книг Жюля Верна, Беляева, Уэллса, Конан Дойла, Льва Кассиля. И ещё – из киносценариев. Мой папа – преподаватель эстетики – подрабатывал лектором по киноискусству общества «Знание». Он очень любил кино, несколько раз побывал на Московских кинофестивалях (случалось – и на закрытых просмотрах), а потом читал лекции перед сеансами в кинотеатрах нашего города и области. Поэтому в доме было полным-полно литературы по кино, недоступной рядовому зрителю: книги с киносценариями зарубежных фильмов (которые в то время не выходили на большой экран), специальные журналы для кинопрокатчиков и т.п. Папа с увлечением беседовал о кино и со мной. Его беседы, его книги – вот мои важнейшие источники информации и вдохновения. Кроме того, для дворовой публики, я несколько раз умудрился показать кукольные спектакли собственного сочинения (и куклы, и декорации тоже изготавливал сам из подручных материалов). Позднее – выпускал рукописный журнал фантастики, а в тринадцать лет, во время летних каникул, написал со своим другом большой фантастический роман (правда, кроме нас с ним, никто эту толстую тетрадь-рукопись так и не увидел). В пятнадцать-шестнадцать (опять же – как обычно), прорвались стихи. Сейчас нашёл некоторые из них – на тему, близкую нашему разговору (что весьма странно, ведь написаны они почти полвека назад):
Убери вензеля и виньетки
и сними из углов образа.
Запах жизни – он мятный и едкий
и подчас разъедает глаза.
Ущипни себя за руку крепче
и живи – не загадывай даль.
Дни-икринки история мечет
в неразысканных дальних прудах.
Проживи, всё потом объяснится
в биографии, в памяти граф:
недовыдуманные ресницы
и концы недописанных глав.
Вытри белой резинкой виньетки
так, как ветер туманы слизал.
Запах жизни – он мятный, но едкий
и подчас разъедает глаза.
Так и произошло: мечтал о Литинституте, но родители были категорически против («не поступишь из-за пятой графы!»), пришлось стать инженером.
Можно ещё долго рассказывать о том, как увлечение сочинительством продолжалось в самых различных формах: писал стихи к собственным песням (их исполняла созданная мной фолк-рок группа, получившая в 80-х на Украине звание «Народный»), сценарии к концертным программам этого же коллектива, сценарии телепередач и статьи в газеты. А опубликовать первые рассказы решился только в начале 2000-х, уже в Чикаго. И тоже – типичная история: тяжело заболел, пришлось долго лежать в постели, почти не мог ходить. Чтобы отвлечь меня от дурных мыслей, жена сказала: «А почему бы тебе не записать какую-нибудь из твоих историй?» Записал...
ЕЦ Есть ли литературная традиция, которая важна для Вас в прозе?
СК Критики находили в моих вещах сходство с рассказами Довлатова и Шолом-Алейхема. Очень приятные сравнения, но, конечно, это был просто обман зрения. А нравятся, нет, лучше сказать – люблю: рассказы Бунина, Чехова, Моэма, Набокова. Учусь ли у них? Помните маленький шедевр Бунина «В одной знакомой улице» из «Темных аллей»? Я перечитывал его (и перечитываю) десятки раз.
ЕЦ Пять лет назад Вы создали своё издательство, которое выпустило уже немало книг. Среди авторов – прозаики и поэты нашей эмиграции. Что это для Вас – хобби, заработок?
СК Сначала это было просто желание переиздать собственную книгу рассказов – да так, чтобы иметь к ней доступ. Дело в том, что эту книгу, «Тридцать минут до центра Чикаго», первоначально выпустили в Москве. Но точно понять, где, как и в каком количестве она реализуется, оказалось почти невыполнимой задачей. А уж тем более, приобрести десяток-другой экземпляров для себя по разумной цене, чтобы подарить знакомым, устроить авторский вечер. А так как я по одной из своих профессий программист, то постарался освоить процесс книгоиздания с помощью онлайн сервиса компании «Амазон». Результат превзошёл ожидания: книга выглядела совершенно профессионально, сразу же оказалась в продаже на сайтах «Амазона» по всему миру, приобрести её очень легко, а для автора – совсем недорого.
Потом я сделал пару книг по просьбе друзей… и, в конечном итоге, занялся этим бизнесом уже всерьёз. Удалось привлечь замечательных молодых профессионалов: редактора, дизайнера, нескольких художников.
Словом, издание книг для меня – это и хобби, и бизнес. И «философия»: таким способом борюсь с мировой энтропией... А что? Правда! Это ж удовольствие: видеть, ощущать как строчки рукописей, частенько неухоженные, с ошибками, опечатками, превращаются в достойную книжку в тщательно продуманной нами обложке!
ЕЦ Одна из опасностей, которая очевидно угрожает современной литературе, – графоманы. Конечно, они существовали во все времена. Но сейчас, как Вы подтвердили, книгу издать совсем легко. И недорого. Да и некоторые журналы гостеприимно предлагают автору опубликовать его опусы... за деньги. Как оградить литературу от графоманов? А, может быть, на них просто не надо обращать внимания?
СК Не вижу здесь большой беды. Знаю: оградить никого ни от чего не удаётся. А то, что никому не нужно, никуда и не пойдёт. При том способе печати, что мы сейчас практикуем (он называется «print-on-demand», то есть «книга по требованию»), книги уже не печатаются массовыми тиражами, не тратится зря бумага, не гибнут рощи деревьев. А если, к примеру, человеку хочется увидеть свои мемуары в виде книжки – пусть порадуется, дадим ему такую возможность. Плохая литература сгинет сама по себе. Есть другая проблема: хорошая литература мало кому теперь нужна, и вот это – огромная беда! Но тут, как говорится, уже совсем другая история.
ЕЦ Любимый литературный жанр, в котором Вы работаете, рассказ. Чем он дорог Вам?
СК Кто-то из знаменитых сказал: написать роман легче, чем хороший рассказ. Абсолютная правда. Каждый мой рассказ, даже крошечный, - несколько месяцев жизни. Каждый рассказ – целый мир со своими отдельными стилем, слогом, темпом, музыкой, шумами и запахами. Нужно в тесном пространстве нескольких страниц уместить всё это, не говоря уже о самой истории. И мне важно, чтобы читатель не остался равнодушным к созданному мной миру. Пусть ему не понравится, пусть поёжится, покривится, усомнится или заплачет – лишь бы не отложил в сторону.
У меня был такой, можно сказать, мистический случай. После публикации моего рассказа «Заноза» в русской газете во Флориде редактор сообщил мне: один из читателей очень хочет со мной связаться. Я разрешил дать этому человеку мой электронный адрес – и ко мне пришло поразительное письмо. Автор писал, что, не будучи постоянным читателем газеты, взял её в руки, только для того, чтобы немного развлечься во время какого-то затянувшегося ожидания, и случайно открыл на странице, где был напечатан мой рассказ. Бегло просмотрев несколько абзацев, он неожиданно заинтересовался, стал читать внимательнее. В герое рассказа он узнал парня, с которым познакомился в детстве, хотя имя героя было мной изменено. Трагедия, описанная в рассказе, действительно случилась в реальной жизни в середине 70-х: её герой, мой близкий друг – умный, спортивный, тонкий, необычайно обаятельный молодой человек – умер в возрасте двадцати лет от тяжёлой болезни. Так вот, тот человек, что написал мне письмо из Флориды, был ещё восьмилетним мальчиком, когда познакомился с моим другом в больнице. Они пролежали в одной палате недолго – мама мальчика была рентгенологом и договорилась, чтобы сына обследовали во взрослой больнице, где она работала (советские времена!). Мой друг был смертельно болен, однако за несколько дней сумел произвести на ребёнка такое впечатление, что тот запомнил его навсегда. Парень рисовал незамысловатые, но смешные рисунки (которые мальчик сохранил и, став взрослым, привёз с собой в эмиграцию, в Америку), рассказывал много интересного. Потом мальчик узнал, что мой товарищ через полгода после их встречи умер, ему сказала об этом мама.
Прочитав письмо, я позвонил этому человеку и выслушал его историю ещё раз – более подробно. Меня, без преувеличения, била мелкая дрожь: после ухода моего друга из нашего мира прошло сорок лет, но, кажется, я вернулся в то время. Я спросил, как он узнал запомнившегося парня в герое рассказа, ведь там многое изменено. Не раздумывая, он ответил: «Я сразу понял, что это о нём. Вы передали не только ситуацию, но что-то неуловимое – суть человека»… Вот чем мне дорог жанр рассказа.
Добавить комментарий